Путь Самирана (СИ) - Лагно Максим Александрович. Страница 6

— Делайте свою работу, уважаемый, — ответила мать.

— Ладно, — сдался лысый. — Вносите свою правду.

Мать подошла и встала рядом с надгробием «Правда». Потом положила ладони на пустую каменную поверхность. Раздался скрипучий шорох и на поверхности начали множиться иероглифы. Растекаясь по камню, они выстраивались ровными столбцами, складываясь в осмысленный текст.

Часть столбцов она стирала и заменялась новыми. Иногда меняла их местами. Мне было ещё сложно следить за смыслом всех иероглифов, я понял лишь, что мама Самирана вдумчиво и подробно описывала состояние моего телесного здоровья, упоминая все ранения внутренних органов, царапины и рубцы, «наспех залатанные неумелой и вялой рукой».

Чем больше смотрел на мать Самирана, тем… сильнее стыдился. Она была прекрасна. Глубокие чёрные глаза, фигура, которую туника не скрывала, а даже излишне показывала, особенно ниже талии, там, где две складки сходились внахлёст. При ходьбе бёдра Мадхури оголялись, но тут же, дав ровно мгновение на созерцание их гладкости, прятались обратно.

Кстати, эту одежду я называл «туникой», потому что не знал как ещё её назвать. Вообще, look мамы Самирана напомнил мне фантастические фильмы шестидесятых годов прошлого века. В те времена сексуальная объективация женщин ещё не скатилась в пошлость девяностых и двухтысячных, но и не достигла высот псевдоцеломудренного и феминизированного маразма современности.

— Готово, — сказала Мадхури Саран.

Поставив последний иероглиф, она вернулась на скамью.

Формальности завершились и началось сравнение слов. То есть суд надо мной.

Оба надгробия — Обвинение и Правда — начали медленно и с песочным скрежетом сливаться друг с другом. Иероглифы запрыгали, меняясь местами и перетасовываясь в различных комбинациях. Некоторые испарялись за ненадобностью, некоторые наоборот, образовывали друг с другом такие сочетания, что я не мог их понять. Но такие иероглифы-мутанты исчезали, оставляя строки приговора.

Слияние Обвинения и Правды завершилось быстро. Теперь передо мною и судьёй стояла одна каменная плита. Не нужно быть самым светлым умом, чтобы понять: я признан виновным по всем пунктам.

Даже лживое обвинение Илиина прошло.

Хотя факт нанесения мне побоев признан. Илиину назначено служебное взыскание в виде дополнительных трёх дней службы вместо дней отдыха. Ужасная кара постигла небесного мента!

Справедливый суд, что тут сказать.

Лысый служитель буквы, точнее — иероглифа закона — откашлялся и скороговоркой произнёс моё наказание: десять дней полноценного труда в тех местах, которые укажут, сообразно нуждам Дивии.

— Кроме того, — продолжил судья, — Самиран или его родители обязаны отвесить каждому родственнику потерпевших по пять тысяч граней золота…

Приглушённый вопль: «Двадцать тысяч золота. Ах ты ж…» — прокатился по пустым стенам помещения. Я узнал голос отца Самирана.

— …всего двадцать тысяч граней, — подтвердил судья. — Кроме того, осквернённый чёрным колдовством зал храма Двенадцати Тысяч Создателей будет недоступен для Самирана, сына Похара Те-Танга и Мадхури Саран до тех пор, пока он не искупит своё богохульство таким образом, каким это сочтёт нужным сословие предназначения Помогающие Создателям, будь то золотые грани или служба. Искупление этой вины начнётся после искупления вины перед родственниками умерших.

Вокруг моей руки самом собой образовалась дымка и проявились рисунки Внутреннего Взора. Теперь там сиял красный иероглиф Прямого Пути, под которым, мелким текстом, высветился текст моего приговора.

✦ ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ЗА ГРЯЗНОЕ КОЛДОВСТВО: ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ТРУДА НА БЛАГО ДИВИИ.

✦ ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ПЕРЕД РОДСТВЕННИКАМИ УМЕРШИХ: 20 000 ГРАНЕЙ ЗОЛОТА.

✦ ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ПЕРЕД СОСЛОВИЕМ «ПОМОГАЮЩИЕ СОЗДАТЕЛЯМ»: НА УСМОТРЕНИЕ СЛУЖИТЕЛЕЙ ХРАМА.

✦ ИСКУПЛЕНИЕ ВИНЫ ПЕРЕД НЕБЕСНЫМ СТРАЖНИКОМ ИЛИИНОМ: ЕЩЁ ТРИ ДНЯ ТРУДА НА БЛАГО ДИВИИ.

Я боялся, что меня отправят в местную тюрьму, на нары, в камеру, продуваемую всеми ветрами… А тут всего-то общественные работы. Зато сколько страху было нагнано этим грязным колдовством!

С радостью я посмотрел на родителей, но они почему-то не радовались. Отец закутался в шубу, будто ещё сильнее замёрз. А мать подошла ко мне положила на плечо руку:

— Не переживай, Самиран. Двадцать тысяч золота — это много, но мы сможем уплатить.

Отец Самирана простонал, будто не признавая наличия таких денег лично у себя.

— Теперь ты знаешь, что грязное колдовство наказуемо? — спросила Мадхури.

Глядя в её прекрасные глаза, хотелось честно сказать, что мне плевать и на золото и на общественные работы. Но я только согласился:

— Да, мамочка.

Когда мы вышли из помещения суда на круглую площадку витой лестницы, стражник схватил меня за руку, не давая идти за родителями. Отец глянул на меня искоса, и зашагал вниз.

Мать погладила меня по голове:

— Отец торопится к своим друзьям из сословия Помогающих Создателям. Попробует договориться, чтобы тебя не ставили на тяжёлые работы. Будешь подстригать цветы в саду или поливать деревья, а не таскать ящики и тюки на Краю.

Когда мать Самирана уходила, и я и охранники смотрели на её спину. Потом небесный мент хмыкнул:

— Я бы прогулялся по пути к её ложу.

Меня снова повели по коридорам, потом вниз по винтовой лестнице, пока не вышли на открытую небу и ветрам площадку. В полуметре от неё висело что-то вроде омнибуса, повозки на конной тяге, которая была предшественником автобуса.

Стражник открыл дверцу в борту этого автобуса и затолкал меня внутрь.

Вдоль стен летающей повозки стояли деревянные лавки. На них, спиной к окнам и лицом друг к другу, сидело с десяток дивианцев. Среди них: Мата Дивиата, женщина в вуали и бородатый мужик, которого поймали за пьянство.

— Сюда, Самиран, сюда, — услышал я.

Тот парень, с которым мы сидели в местном «обезьяннике», похлопал по скамейке возле себя.

Я не особо хотел общаться. От количества непонятных слов и событий у меня уже болела голова.

— Меня зовут Хаки Энгатти, — сказал парень. — А ты Самиран, да?

Я промолчал и сел рядом. Стражник закрыл дверь на деревянную щеколду.

Хаки спросил:

— Ты ведь ещё не учился в Доме Опыта?

Снова промолчать было бы грубостью, поэтому я ответил:

— Наверное нет.

Тут Хаки Энгатти не выдержал. Склонившись ко мне, шепнул:

— Ты правда творил грязное колдовство?

Ответить я не успел: стены повозки затряслись, с грохотом и лязгом летающий экипаж и взмыл в небо, вдавливая нас в деревянные сиденья.

Между рядами арестантов прошёл небесный стражник, вооружённый копьём.

— Буду говорить один раз, — гаркнул стражник. — Всем молчать! Ненавижу болтунов. Сидите тихо, смотрите друг на друга и размышляйте, как низко вы пали в моральном праве, раз я могу кричать на вас.

— Кто вам позволил… — заикнулась было Мата Дивиата.

Но стражник затряс копьём:

— Кроме того, что я имею право повышать на вас голос, громко называя ваши имена, Мата Дивиата, я ещё могу назначать вам дополнительные дни работы. Вам — ещё один день за неумение молчать. При всём уважении к вашему таланту.

Летели мы где-то полчаса. Потом летающая повозка резко накренилась, уходя на посадку. В окнах мелькнули верхушки деревьев и кусок горы с небольшим водопадом. Через минуту экипаж ударился дном, подскочил, снова опустился и замер.

Стражник подошёл ко мне и Хаки:

— Ты и ты — на выход. Ваше место работы — свинарники рода Карехи.

4. Свинарники и лестницы

Время от времени меня накрывало таким непониманием происходящего, что я хотел закрыть глаза, а потом снова их открыть, но уже не в чёртовом Самарканде (Дёрнуло же меня туда поехать, дёрнуло же меня согласиться на поручение от нашего консула!), а открыть их где-нибудь в Питере, где я преподавал историю и обществознание в Автодорожном колледже.

А ещё лучше — оказаться в Екатеринбурге, в квартире родителей, чтобы услышать и унюхать, как мама жарит пирожки на кухне… Или очнуться где-нибудь на Красной Площади, чтобы у меня не оставалось сомнений, что я в родном мире.