Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир. Страница 72

— Ты что — попрошайничаешь?! — от удивления и расстройства я даже не смог сформулировать этот вопрос более вежливо.

— Ах, так ты это называешь! — вдруг остановившись и обернувшись ко мне, Миро скривился от злости. — Ты так, значит, считаешь?! Что я нищий, попрошайка?!

— Прости, — я опустил глаза.

В ответ послышался саркастический смешок.

— Да нет, чего уж там! Ты прав. Вернулся я все-таки к древнему цыганскому ремеслу. Жизнь заставила. Судьба — злая сука. Но дядька считает, что это справедливо. Говорит: «не уважал ты наши традиции, Миро, не уважал свою семью — и получил от небес возмездие». Так и говорит, старый пердун, чтоб он сдох!

Миро поманил меня за собой в один из переулков, уходящих в сторону от расчищенной главной улицы города, приветствующей прохожих витринами магазинов и кафе, большая часть которых, однако, имела заброшенный вид.

Вон там, я помню, было кафе-кондитерская «Радуга» (название на румынском). Мама не раз водила меня туда в детстве, когда мы попадали в город. Покупала мне фирменное фруктово-ягодное мороженное с настоящими ягодами, выращенными здесь же, в теплицах Олтеницы. По крайней мере, так уверял продавец, коренастый дядька средних лет с приятным добродушным лицом. У него было две маленькие дочки, они помогали ему управлять кондитерской, очень вежливо здоровались с посетителями…

Сейчас вывеска «Радуги» исчезла, окна были выбиты. Я мог лишь гадать, где сейчас добродушный продавец и его дочки. Я не представлял себе их в этой реальности. Они принадлежали к другой жизни — к той, где Миро был веселым, бодрым парнем, ступал по земле собственными ногами, был полон планов на будущее.

— Как до такого могло дойти? — не сдержав огорчения в голосе, задал я мучавший меня вопрос. — Разве генерал Думитреску тебе не помогает?

— Генерал армии, ты хотел сказать? Он ведь сейчас большая шишка. Заседает в Инсбруке и руководит чуть ли не всеми вооруженными силами Альянса. Как же, помню его. Чистил я ему ботинки, носил за ним чемоданы, спал возле дверей, как собачка. Говорят, у него теперь новый такой же есть. Даже лучше — с ногами!

— Не могу поверить, что он оставил тебя на произвол судьбы, — покачал головой я.

Генерал казался мне человеком другой породы — из тех, для кого что-то значат такие слова как «долг», «товарищество», «офицерская честь». Впрочем, жизнь показала, что я не такой уж и знаток человеческих душ.

— Нет, ну почему же? Приезжал как-то раз. Даже подал руку. Но с тех пор не ездит. Брезгует. Ожидал, наверное, увидеть умытого и надушенного придурка в парадной униформе с орденами с тупым одухотворенным лицом, который скажет ему: «Спасибо, батюшка, что позволил почти умереть за родную землюшку…!» Ха. Он был разочарован… О, вот мы и пришли!

Картинка, представшая перед глазами при словах «Вот мы и пришли», заставила меня поморщиться. Петляя по переулкам, очертания которых становились все менее знакомыми, Миро в конце концов завел меня в тупичок, который я никогда бы сам не отыскал, да и не стал бы соваться в такое место.

Среди безобразно обросших пристройками домов было спрятано нечто среднее между палаточным городком, бродячим цирком и притоном. Еще издалека до моих ноздрей донеслась гремучая смесь запахов, сочетавшая в себе нотки лошадиного навоза, жарящегося на костре мяса и пищевых отходов. У входа в переулок дежурила странная парочка — сгорбленная старуха в платке, опирающаяся на клюку, и мужик в кожаной куртке, слишком жаркой для нынешней погоды. Под курткой явно топорщилось что-то большое, хотя носить оружие в черте города, на моей памяти, гражданским запрещалось. Смуглые обветренные щеки, покрытые жесткой щетиной, не спеша двигались, перекатывая между челюстями жвачку. Холодные карие глаза мрачно взирали на меня из-подо лба, скрытого длинными сальными волосами пепельного цвета. Не менее тяжелым, злобным и проницательным был и взгляд старухи. Карга явно узнала Миро, и пробормотала что-то недоброе себе под нос. Из переулка выпорхнула стайка смуглолицых детей во рванье и бойко ринулась к нам, словно намереваясь пройтись по карманам, но Мирослав прикрикнул на них и замахнулся рукой, чтобы отогнать.

— Не бойся. Когда ты со мной — тебя тут не тронут, — ухмыльнулся он.

— Будь я один, я так понимаю, я мог бы считать себя счастливчиком, если бы выбрался отсюда живым, — буравя взглядом хмурого рассматривающего меня цыгана-охранника, предположил я.

— Чужакам нечего сюда соваться. У кого есть хоть капля мозгов — тот сам это понимает.

Я с сомнением покачал головой. Мирослав, которого я помнил, был приверженцем закона и порядка. Во всяком случае, я неоднократно слышал, как он неодобрительно высказывался моему отцу по поводу воровского образа жизни своей, как он тогда думал, бывшей родни.

Мы прошли через небольшой цыганский лагерь, наполненный монотонной бытовой суетой. Здешние обитатели, главным образом старики и женщины, провожали нас не слишком дружелюбными взглядами. Не обращая на взгляды внимание, Мирослав провел меня к безобразному кирпичному зданию. Около двери, открытой нараспашку, сидел на корточках, держа в зубах соломинку, молодой цыган в затасканной белой рубахе с длинными волосами, заплетенными в косичку. Взгляд парня был затуманен, как мне показалось, каким-то сильным наркотиком.

— Кого это ты притащил, Миро? Этого увальня, что ли, ты называешь своим «братом»? — поинтересовался он презрительно на румынском.

— Не тебя же, Джорджи, мне так называть! Ты бы меня продал за пакетик опиума!

— Никто не даст пакетика опиума за такого, как ты.

— Заткнись ты, сопляк! Где твой отец?

— А тебе-то что? Отцу есть что еще делать, кроме как пялиться на тебя и твоего тупоголового дружка из-за океана. Если только ты не собираешься взяться за голову и обчистить его…

— Дружок из-за океана… — произнес я по-румынски, ступив к наглому цыгану и неотрывно глядя ему в глаза, — … хорошо понимает все, что ты говоришь.

Цыган был на своей территории, и наркотический угар придавал ему удали. Но под моим неотрывным взглядом он смешался, опустил глаза, как побитый шакал. Я был, по меньшей мере, на голову выше и, наверное, вдвое тяжелее этого худосочного недомерка. Мне не потребовалось бы больших усилий, чтобы поднять его за шкирку и закинуть в какой-нибудь мусорный бак. И он, видимо, обладал достаточным воображением, чтобы представить себе это.

За моей спиной Миро от души заржал.

— Ну ты и кретин, Джорджи. Я всегда это знал, но не думал, что настолько — задираться к чемпиону по боксу, который может выколотить из тебя дерьмо одним мизинцем… Ладно, пойдем, Дима. Оставь дурака в покое.

В помещении, куда он меня привел, было темно и прокурено. Это было нечто среднее между большой кладовой, коммунальной квартирой и конторой. В полумраке я едва смог разглядеть очертания каких-то ящиков и мешков, как Миро провел меня в какой-то закуток, отделенный от остального помещения драной шторой, когда-то украшавшей чье-то окно.

Этот закуток принадлежал, похоже, ему. Из мебели тут была только койка, прикрытая ворохом старых одеял, старый шкаф, и круглый деревянный столик с парой стульев, украшенных выцветшей побитой молью обивкой. Пахло здесь совсем скверно — как будто кто-то свернул в клубок с десяток пар нестиранных отсыревших носков и запихнул под кровать.

— Садись, вот на стульчик. И осторожно, там одна ножка постоянно ломается. Ну что, братишка, вижу, ты не впечатлен моим обиталищем? Ха-ха. Да уж, это тебе не олимпийская деревня.

Крякнув, Мирослав, не раздеваясь, перелез со своего кресла на койку. Я неловко примостился на стул, окинув взглядом таракана, бегающего по пропаленной окурками и заляпанной столешнице среди крошек и рассыпанной соли. Граненый стакан, который, очевидно, не был мыт уже давно, хранил на себе засохшие остатки какой-то крепкой домашней настойки.

«Ну ты и опустился, Миро», — вертелось у меня на языке. Но я не мог, не имел морального права сказать это. Он потерял все, что имел, на войне, от которой я сбежал. Он пережил нечто худшее, чем смерть (во всяком случае, я, наверное, предпочел бы быструю смерть тому, что выпало на его долю), защищая мой дом, который я бросил. А где был в это время я…?!