Моя прекрасная повариха (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 53

Мы жили дальше. Все было хорошо.

– Мамочка! – в столовую вбежала Глория, держа в руках очередную книгу по артефакторике. Ей посчастливилось побеседовать с господином Арнутти, и я видел, что тот остался в искреннем восторге от общения с моей дочерью – целых три часа они просидели за столиком кафе на свежем воздухе, беседуя как два человека, искренне увлеченных одним делом. – Мамочка, там пришла посылка!

Мы с Азорой поднялись из-за стола, и я почувствовал, как меня наполняет дрожь. Азора машинально закрыла рукой живот; я подошел к ней и сказал:

– Все будет хорошо. Все получится. Ты мне веришь?

Она кивнула, но не ответила ни слова. Мне казалось, что я слышу, как в ней звенит туго натянутая струна. Я взял Азору за руку, и мы пошли за Глорией – мы были взволнованы, как в день нашей свадьбы.

Почтальон положил большую коробку на диван и протянул Азоре карандаш и лист бумаги. Она оставила подпись, почтальон ушел, но мы какое-то время молчали и смотрели на посылку так, словно она могла взорваться, стоит к ней только прикоснуться. Наконец, Глория отложила свой учебник и еле слышно проговорила:

– Мамочка, давай откроем ее? Теперь ведь можно?

Азора принесла с кухни нож и принялась разрезать желтую упаковочную бумагу. Через несколько минут в ее руках была небольшая пластинка, исписанная рунами. Глория взяла инструкцию и прочла:

– Артефакт активизируется нажатием руны «Кванна» в левом верхнем углу пластины. Далее следует приложить его к поврежденному участку кожи и держать, пока зеленое свечение полностью не сменится белым… Мамочка, ох… Давай начнем?

Азора кивнула и посмотрела на меня со страхом и надеждой. Я кивнул в ответ.

– Что ж… – выдохнула Азора горячим шепотом. – Поехали. Я буду первой. Мало ли что?

Она дотронулась кончиком мизинца до нужной руны, и артефакт ожил – гостиную наполнило низкое гудение, сквозь которое постепенно проступила мелодия: легкая и спокойная, она кружила рядом с нами, и я как-то расслабился, понимая: все страшное для нас уже позади.

Золотую пластину окружило зеленое туманное облако, и Азора зажмурилась и приложила артефакт к раненой щеке. Глория смотрела на мать, и ее губы шевелились, словно девочка читала молитву. Я обнял ее за плечи и увидел, как зеленое облако медленно движется вокруг головы Азоры.

Пение сделалось тоньше и тише. Постепенно золотой туман бледнел, теряя сочную насыщенность – вскоре он развеялся, оставив после себя легкий яблочный запах, и Азора осторожно опустила пластинку и спросила:

– Ну как?

От шрама не осталось и следа. Я смотрел и думал, что никогда не видел женщины прекраснее – и она всегда была рядом со мной. Глория ахнула, восторженно захлопала в ладоши.

– Мамочка! – воскликнула она. – Ты такая красивая!

Азора дотронулась до щеки, и ее лицо дрогнуло, словно она с трудом сдерживала слезы. Я неопределенно пожал плечами и ответил:

– Ты знаешь, я никогда не замечал твоего шрама. Твоя душа так красива, что его просто не было видно. Вот… – я заложил руки за спину, покачался с пяток на носки и обратно. – Вот как-то так.

Азора провела ладонью по щеке, смахивая слезинку.

– Ох, Фьярви, – вздохнула она и протянула пластинку артефакта Глории. Она активировала артефакт, увидела, как его укутывает изумрудный дым, и, зажмурившись, плотно прижала золото к щеке.

Исцеляющее пение снова потекло по гостиной, я держал Азору за руку, и все наше прошлое уходило, чтобы никогда не вернуться. Наконец, артефакт закончил работу, Глория опустила руку, и Азора промолвила каким-то чужим, дрогнувшим голосом:

– Можешь открыть глаза, детка. Все получилось.

– Да, – ответил я. – Его больше нет.

Глория открыла глаза и бросилась к большому зеркалу – споткнулась о невидимую преграду, замерла перед зеркальной гладью, всматриваясь в свое отражение. Шрама не было, шрам пропал! Только сейчас я понял, насколько избавление от него было важно для моей жены и дочери – пусть они скрывали, пусть ничего не говорили, но…

– Вот и все, – сказал я, улыбаясь. – Никакие шрамы нас больше не побеспокоят. Теперь все хорошо.

Азора

Учебный год в школе Келлемана начинался в первый день осени, и в этот раз целых двадцать мальчишек и девчонок отправились грызть гранит науки в класс начальной ступени.

За две недели до этого Эленвера осудили по всем пунктам. На заседание суда мы не пошли – с нас хватило того, что было написано в газетах: двести пятнадцать лет строгого режима без права обжалования приговора.

Мои родители сказали бы, что это слишком жестоко. Ну и пусть.

Текучую жилу, которую эльфы увели от Келлемана, по решению суда потихоньку волокли обратно. Бургомистр потирал руки и готовился начать разработку. Все в городе считали, что грядущие доходы будут хорошей компенсацией за карантин.

За неделю до этого Фьярви и Конрад съездили в соседний Хантверн и вернулись с доброй дюжиной бумажных свертков, в которых было все, что только может понадобиться девочке в начальной школе. Сверкающий кожаный портфель, карандаши и перья, новенькая чернильница и баночки с чернилами, учебники и тетради, краски и кисти, а самое главное – темно-синее форменное платье с белоснежными кружевами на воротнике и рукавах, настолько торжественное и красивое, что было похоже на бальное, а не на школьное.

Это были настоящие сокровища. Увидев их, Глория ахнула и захлопала в ладоши, а я вспомнила, как совсем недавно боялась, что у меня не хватит денег, чтобы собрать ее в школу. Когда она убежала в свою комнату, чтобы примерить платье, то Фьярви объяснил:

– Это такая гномья традиция. Отцы и деды собирают детей и внуков на учебу, покупают для них все, что нужно.

– Мы и этим зеленым огольцам купили кой-чего, – добавил Конрад. – Все ж не чужие, а двоих мелких негодяев труднее собрать на учебу, чем одну девочку.

– Они очень сильно изменились под вашим влиянием, – сказала я. Нар и Очир действительно сбавили градус своих проделок и проказ. Теперь почти все их время занимала математика: ребята сидели с Конрадом над учебниками и тетрадями, чтобы потом начертить и собрать деревянную птицу, которая могла лететь, скользя по воздушным потокам, или кораблик, который свирепо хлопал лопастями по воде ручья.

Келлеман просто вздохнул с облегчением.

– Хорошие они парни, головастые, – одобрительно произнес Конрад. – Из них выйдет толк.

Очир был младше Нара, но все равно пошел с ним в один класс – сидеть в одиночестве целый год, когда брат и Глория идут на занятия, было для него невыносимо. В первый осенний день вся наша компания приехала к школе: Глория в своем синем платье важно пошла впереди, сжимая в одной руке портфель, а в другой – букет румяно-розовых астр. Мальчишки шли за ней, как отважные воины – они несли сиреневые гладиолусы и то и дело норовили начать ими битву, словно пиками. Дархан, торжественный и строгий, смотрел на них, и его правая рука периодически вздрагивала, словно он хотел поднять ее и вытереть слезы.

– Растут, паразиты, – вздохнул он, и Конрад согласно кивнул.

– Растут. Хорошие парни вырастут.

Фьярви, взволнованный и гордый, встал рядом со мной на участке школьного двора, который отвели для родителей. В начале лета он был гном-одиночка, а осень встречал главой клана – маленького и веселого, и члены этого клана любили друг друга всем сердцем. Мы были разные – и нам было хорошо. Возле школы расплескалось целое цветочное море. Ученики переговаривались и смеялись, к Глории сразу же подошла одна из девочек-первоклассниц, и Фьярви заметил:

– Это Авин, дочь почтмейстера. Глория дружила с мальчиками, а теперь подружится и с девочками.

Учительница, госпожа Ланер, встала рядом со своим классом, и ученики умолкли. Кажется, сейчас они по-настоящему поняли, что теперь их детство меняется. В нем будут книги, новые открытия, труд и светлые дороги. Фьярви дотронулся до моей руки и заметил:

– Азора, ты плачешь.

Я и в самом деле заплакала. Моя Глория, моя отважная маленькая девочка сегодня шла в школу. Это было так радостно и светло, что я не смогла бы не заплакать. Конрад ободряюще улыбнулся и сказал: