The Мечты. Соль Мёньер (СИ) - Светлая Марина. Страница 13

В десятом классе они угодили в переплет, побив окна у Лёхиных соседей на первом этаже. Причина была все та же. Безответная любовь, на сей раз - Лёхина.

На выпускном сбежали с вечеринки в ресторане с двумя девчонками встречать рассвет у моря. На сей раз все обошлось полюбовно. В смысле - по большой взаимности.

Потом Реджеп уехал учиться во Францию, а Лёха прошел курсы автослесаря и теперь работал механиком СТО на выезде из Солнечногорска.

Из общих увлечений спустя столько лет у них осталось немало и все на букву Бэ.

Бабы. Бокс. Байки.

Реджеп приводил свои мозги в порядок на мотоцикле. Скорость успокаивала его. Не та, которая имеет отношение к метамфетаминам, а вполне реальная, которую ощущаешь, сжимая в руках руль железного коня на гладкой Южной дороге, уводящей к столице, и потому, наверное, отличающейся такой феноменальной гладкостью. Ощущаешь вместе с ревом двигателя и запахом бензина. Ощущаешь, синхронизируя с ней все процессы в организме от обмена веществ до хода мыслей.

Декабрь в этом году был мягкий. Бесснежный. На радость мотоциклистам – вполне подходящий для того, чтобы не прерывать сезона. И напоминал скорее глубокую, но сухую солнечную осень, лишь изредка укладывая на грунт морозец и покрывая за ночь сизой пеленой пожухшую траву. Если вдохнуть поглубже, то легкие не обожжет, но голову вполне себе прояснит, проветрит.

Лёха мчал сбоку, нисколько не отставая от Реджеповой Ямахи. Сначала мотались наперегонки, теперь возвращались, пока не стемнело. По городу ехали уже в свете фонарей, сбавив скорость, и с заездом в ближайший супермаркет за пивом. Чего покрепче у господина Четинкаи и без того имелось. Толк в хорошем алкоголе он знал. Можно сказать, был ценителем. Но сегодня планировался фирменный пилав от шефа ресторана «Соль Мёньер», легкие закуски, футбол в телевизоре и никаких баб. Особенно тех, что почему-то совершенно застряли в голове, причем совершенно не по делу.

Кстати о бабах. Одна из них в клетчатом пальто и шерстяном платке засела в засаде еще почти на самом входе во двор – развешивала на веревке, тянущейся от фонтана к сараю, простыню. Кряхтела и охала, всем видом делая акцент на собственной немощи, и когда они с Лёхой заводили в ворота свои мотоциклы, дребезжащим старческим голоском протянула:

- Реджеп, сыночек! Мочи нет! Помоги, а! Веревка высоко, в глазах темнеет, рука болит.

- И что это вы на ночь глядя, полезли белье вешать? – проворчал Реджеп, но обреченно припарковал у забора свою верную Ямаху и поплелся к соседке.

- Так у меня эти… ритмы сбитые совсем. Полностью. Хромают на две ноги. Совсем не сплю, а что ж мне? Сидеть просто так?

- В вашем возрасте можно и посидеть, - Реджеп вытащил из миски очередное покрывало, перекинул его через веревку и принялся расправлять.

- А ты меня из жизни-то не списывай, Реджеп Аязович. Лучше признавайся, кто это с тобой, м-м? – с видом старой чекистки спросила старушка. – Чего-то я его не помню, чтоб бывал у нас.

- Это? Это человек, который сейчас подойдет и нам поможет. Эфенди, ты там еще полотенца возьми. 

Подприфигевший Лёха ошалело крякнул, но подтянулся к миске и вытащил оттуда толстое полотенце с котиком во всю махровую площадь. У его прабабки в сундуках водились такие же. Он с минуту разглядывал раритетный предмет, а потом ткнул его Реджепу.

- У тебя хорошо получается, - со смешком констатировал Лёха.

- Ну это ж ты мне двор подбирал. Уютный, с соседями. Наслаждайся.

- А двор у нас и правда хороший, - вставила бабка, прислушиваясь к ним. – Дружный. Мы раньше такие застолья во дворе устраивали. С песнями, с угощеньями... Лет пятьдесят тому... а нет, вру! Еще когда Гарика в армию провожали, тоже. А вот у вас, у турков, принято? Друг у тебя тоже турок?

- Вроде того, Антонина Васильевна, - хохотнул Реджеп, толкнув Лёху в бок.

- И тоже неженатый?

- Гарем у меня, - буркнул тот, не оставаясь в долгу и толкая в бок Реджепа.

- Батюшки святы! Как гарем? Настоящий, что ли?

- Самый что ни на есть! – торжественно объявил Лёха, подняв правую руку. Дескать «клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды».

Бабка скривила свое и без того сморщенное личико, и разочарование на нем читалось слишком отчетливо.

- А я думала, у вас не поло-о-ожено, - протянула она. – В сериалах такую любовь показывают, а в жизни прям не по-людски! Не знала я, Реджеп Аязович, что у тебя такие друзья.

- Вот и я ему говорю, не по-людски, Антонина-ханым, - рассмеялся Реджеп. – У меня-то только по любви.

- Это правильно. А с него, - старушка ткнула пальцем в Леху, - пример не бери. Найдешь себе девушку хорошую, женишься, турчат заведешь. У нас вот есть тут одна во дворе. Обязательно вам надо с ней познакомиться, чаю вместе попить. Дочка твоего хозяина. Хорошая девка, красивая!

- Хорошая, красивая и свободная? – присвистнул Реджеп, вынимая из миски наволочку.

- Да в работе, как все молодые, носу не кажет. Но разве ж с работой деток родишь, а? – этот вопрос она почему-то задала Лёхе.

- Баба должна дома сидеть и борщ варить, - пробубнил он, вытягивая из миски очередное полотенце. На этом красовался еж. Леха хмыкнул и почти традиционно сунул его другу. Тот оценил ситуацию с кипой мокрого белья в собственных объятиях и выдал:

- Саботажник!

- А это ваши мусульманские предрассудки! Дикие и несовременные! – ринулась в бой баба Тоня. – Да у нас женщины в забое после войны сидели, уголь добывали, потому что мужиков не хватало! Целину поднимали! Дома строили! И были не хуже вас! И детей успевали рожать, и семьи кормить и обстирывать. А вы бы своим паранджу надели и поставили у плиты. Разве ж это жизнь? Разве ж это справедливо?!

- Несправедливо, - поддакнул Реджеп, продолжая возиться с веревками и перейдя уже ко второй.

- Вот и я говорю, несправедливо! Все крайности, никакой золотой середины нет. Но ты не думай, Реджепка! Юлька у нас хорошая, умная. Ее немного подучить – и будет тебе образцовой женой. У нее знаешь какое воспитание! Никитич воспитывал, у него не забалуешь. Только ты ее в ислам не тащи, если что, а? Можно же как-то и так жить, расписаться себе и жить, правда?

- Ладно, не буду, - хмыкнул Реджеп и вряд ли заметил, что теперь и самого перекосило. Юлька! На Юлек у него аллергия. Даже если они Жюли. Жю-ли. Мадемуазель Жюли Ламбер. Машалла!

- Ну и правильно! – обрадовалась бабка, а потом кивнула Лёхе и поспешила его успокоить: - Может, и тебе нормальную найдем, не из гарема. Тебя звать-то как?

- Алексей Иванов, - расшаркался Леха и, не сдержавшись, прыснул. От этого звука на крыльце вздрогнула престарелая кошка, недовольно поджала под себя полукружьями передние лапы и лениво зевнула.

- Чего? – опешила госпожа Пищик.

- А чего?

- Так ты что? Не турок, что ли, морда рязанская? – Антонина Васильевна прищурилась, пытаясь разглядеть его физиономию почетче в свете фонаря и того, что лился из окон Гунинского особняка. К ее чести, стоит отметить, что прогрессу в офтальмологии она изо всех сил сопротивлялась, врачам в руки не давалась и никогда не помнила, где ее очки.

- Очень даже турок, - заявил Лёха. – В некотором смысле. Скажи, Реджеп?

- Ага. Царя небесного, - подтвердил Четинкая. – Антонина-ханым, ну мы все, вроде бы. Или еще что-то нужно?

- Тьфу ты, нехристи! – нахмурилась бабка. – Не надо ничего. Ты бы, Реджеп Аязович, повнимательнее смотрел, с кем общаешься. А про Юльку я потом зайду, поговорим еще.

- Поговорим, поговорим, - усмехнулся шеф, подавая старушке миску. – Хорошего вечера.

- И тебе не хворать.

- Иншалла!

С этими словами Реджеп обернулся к другану и выдал:

- Пошли за угол коней заведем, Лёха-эфенди.

- Пошли, бей недоделанный, - радостно отозвался Леха и резво ринулся к воротам.

Еще через пятнадцать минут эта парочка не вполне оформившихся турков заняла кухню первой квартиры первого подъезда дома номер семь по улице Молодежной. Кухня, надо сказать, на придирчивый взгляд Реджепа Четинкаи, шеф-повара ресторана «Соль Мёньер», была, мягко выражаясь, такое себе, но готовки ему и на работе хватало, чтобы проводить много времени у плиты еще и дома. Собственно, гурманом он не был, ел урывками и часто что попало, как и большинство приличных поваров, потому что это только на картинках и в кино все изысканно. А в жизни – изысканность покидает кухню, чтобы оказаться на чужом столе.