Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася. Страница 46

Вчерашний день ещё плескался у края набережной, растворяясь в тёмной воде между привязанных лодок, а новый уже опускался к заливу, всё усиливая ощущение наступающей весны.

34. Двуногая скотина

– Ну, за выступления на площадях – неплохая сумма, – сказал Кадиар, сидя в повозке.

Он уступил своё место Айолу, и теперь тот полировал своими штанами облучок, а Кадиар намеревался поспать, и уже откинул скамью и положил матрас.

– Мы уехали из Чирде, так и не побывав с тех пор ни в одном большом доме, – сказала Аяна. – Я так надеялась посмотреть, какие они тут...

– Не трави душу, – поморщился Кадиар. – Но и так неплохо, согласись?

– Я до сих пор не понимаю, как вы умудряетесь зарабатывать. У нас иногда выходит по пятнадцать медных на человека, но выступления не каждый день. Я за два с половиной месяца скопила всего десять серебряных.

– Мы едим и пьём немного, тратя свои личные деньги, и чиним повозку из общих денег, сообща кормим и перековываем лошадей, – сказала Анкэ. – Снимаем маленькую комнатку и редко покупаем воду. Ригрета устраивает отдельные личные выступления перед кирио, у неё доход побольше. А у тебя много уходит на ребёнка. Ты покупаешь ему свежую еду, воду для купания и стирки и сама ешь больше, пока кормишь его.

– Я сначала хотел предложить тебе остаться с нами, но, кроме того, что ты рвёшься к мужу, я вижу, что ты начинаешь сходить с ума в тесном фургоне с нами и сыном, – сказал Кадиар, глядя, как Кимат с размаху бросает деревянные бусины в широкое горлышко пустой бутылки, чтобы потом потрясти ею, громко катая их внутри. – Думаю, тебе бы не помешало всё же по приезду найти женщину, которая могла бы за ним присматривать по несколько часов, чтобы ты могла хотя бы посидеть в тишине.

– Ты прав. Но когда я отстаю от фургона, катаясь на Таште, у меня всё внутри холодеет от вида того, как он уезжает вперёд, а я остаюсь тут. Чамэ, как ты смогла уехать?

– Эта боль притупляется со временем... немного.

– Просто найди того, кому будешь доверять, – сказал Харвилл. – Лучше, если это будет женщина, вырастившая своих детей достойно. Возьми вдову. Я знаю, что некоторые кирио берут молоденьких, красивых нянь. Постарайся, чтобы у тебя в доме такого не происходило. Это чревато.

Аяна ощутила, как ревность вновь подступает к горлу. Она вспомнила, как Конда смотрел на Нэни, когда впервые увидел сестру.

– Постараюсь.

– А ещё постарайтесь, пожалуйста, потише! Я тоже хочу подремать, – буркнула Ригрета.

Аяна привстала на скамейке, выглядывая в переднее окошко.

– О, там деревня. Там впереди деревня! Мы будем останавливаться?

– Нет. Едем мимо, – сказал Кадиар, подтыкая покрывало под бок.

– Что так?

– Это эйнот кира Дарв Рашута. Я говорил о нём.

– Тот, который тоже вгоняет арендаторов в долги, как Колтан?

– Он самый. Только он хуже.

Аяна взяла Кимата и с ним на руках вышла наружу. Она уселась там, взяв его на колени, и смотрела, как дорога выбегает из-под лесенки.

– Ты чего? – спросил Харвилл, присаживаясь рядом. – Надоело с нами?

– Нет. Хочу посмотреть на деревню.

– Печальное зрелище.

Она повернулась, разглядывая первый дом, который миновал фургон, и вдруг почувствовала вонь нечистот.

– Чем это...

Она посмотрела вниз, на дорогу, и её передёрнуло. В глубоких размокших колеях плескались отходы, навоз и всё то, что у них в долине отправлялось по трубам в течение Фно и выносилось в море. Ташта шёл по обочине, отступая в сторону от глубоких луж зловонной жижи.

– Почему... – начала было Аяна, и тут же увидела возле одного из домов мальчонку лет пяти, с тощими ногами и большим вздутым животом, в одной рваной рубашонке, которая едва закрывала его ниже пояса. Он стоял возле покосившейся, треснувшей двери, от которой по голой неоштукатуренной глиняной стене ползли трещины.

Из дома, заслышав скрип колёс, высунулась женщина, руки которой напоминали скорее рисунки в книгах учебного двора, изображавшие строение костей. Аяна с ужасом наблюдала, как та, всклокоченная, измождённая, увлекает мальчонку в дом, схватив за исхудалые плечи. Он не хотел уходить и провожал взглядом повозку с разрисованными боками, но женщина, бросив запавшими глазами безумный взгляд на Аяну и Харвилла, втащила его в дом и с визжащим скрипом захлопнула покосившуюся дверь так сильно, что от стены отвалился ещё один кусок глины, обнажив сплетённый из травы слой, который удерживал его.

Они ехали мимо неряшливых ветхих заборов и кривых домиков такого вида, что он не вызывал совершенно никакого желания узнать быт людей, живущих там. Тощие  куры ходили по дворам, роясь в грязи и еле волоча грязные ноги, и от всего веяло такой оглушающей безысходностью, что Аяне стало дурно.

– Что здесь... случилось? – прошептала она, прижимая к себе Кимата. – Почему они... такие?

На деревьях, которые росли между дворами и этими нищими лачугами, распустились молодые листья, и нежная зелень, кое-где покрывавшая землю между участками грязи и нечистот, смотрелась, как насмешка оживающей весенней природы над жалким, нищим существованием этих людей.

– Рашута, жирный лысый чёрт, жаден до такой степени, что буквально морит их голодом. Они в таких долгах, что их дети мрут каждую зиму от обычной лихорадки. У него в эйноте пять деревень. И все примерно одинаковые. У него непосильные поборы. Люди отдают последнее, а сами голодают. Им уже настолько всё равно, что они выплёскивают нечистоты на дорогу и не прикрывают срамные места, если одежда там порвалась.

– Но почему они не уйдут? – в ужасе прошептала Аяна, глядя на ребятишек с огромными животами, которые жадно смотрели вслед фургону, будто он увозил с собой их последнюю надежду на хоть что-то радостное в этой жалкой, никчемной, голодной жизни . – Почему они не уйдут и не поселятся в другом месте? Где есть вода и земля?

– Они не могут, – пожал плечами Харвилл. – На них долги, кто-то из них закреплён за землёй, а ещё они должны были бы выплатить деньги за то время, пока их семьи пользовались землёй в этом эйноте. Если они уйдут в другой эйнот, их будут искать пять лет, а найдя, потребуют огромный штраф за самовольный уход от их кира.

Аяна крепко обняла Кимата и зажмурилась, уткнувшись носом в его макушку.

– Кимо, Кимате, ареме даре... – тихо плакала она. – Я сделаю всё, чтобы ты всегда был сыт и счастлив! Харвилл, давай дадим им денег? У меня около пяти золотых. Я не могу смотреть на этих голодных детей! Пожалуйста, скажи Кадиару, пусть остановится! Харвилл!

– Аяна, успокойся. Им не помогут твои деньги. На них такие долги, что эти пять золотых – как чашка воды, выплеснутая в разгоревшийся пожар, понимаешь? Завтра или послезавтра придут люди кира, и все твои деньги отправятся в глубокий карман Рашута, слышишь? С ним ничего нельзя сделать. Успокойся. Иди лучше внутрь, – погладил он её по голове. – Иди.

Она осталась и сидела снаружи, пока деревня не скрылась за горизонтом. Дети, ослабленные голодом, которые умирают от потной лихорадки. Нищие попрошайки. Этот Арнай она знала по словам Конды, но не хотела верить в него. Теперь, видимо, придётся поверить.

Они ехали дальше, и, когда Аяна вернулась в фургон, тишина в нём была тяжёлой, но и нарушить её было тяжело.

– И много таких деревень? – спросила наконец Аяна. – Как у этого Рашуты?

– Да, – сказал Айол. – Достаточно. И на севере, и на юго-западе от Чирде. Мы проезжаем их по пути. На совсем дальнем севере, правда, теперь приличное количество кутарцев. Там много деревень стояло заброшенных. И большие дома тех кирио, которые всё там довели до такого состояния. Кутарцы поселились в деревнях, а брошенные большие дома используют как общинные. У них там немного похоже на вашу долину. В эти общинные дома они ходят работать вместе, например, прясть или тесать камень для дворов, а ещё в тамошних хозяйственных постройках хранят зерно и запирают скот от волков и медведей-шатунов. С их эйнотов тоже идёт налог, но только не в карман местному киру, а сразу в казну. Они не возмущаются, хотя им туда не выделяют государственных стражников, а делают всё своими силами, обучают и тренируют парней для охраны. Даже налог с эйнота собирают посильно, в зависимости от того, кто сколько может кинуть в сундучок в большом доме. Представляешь?