Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна. Страница 38
— В благодарность от всей души, доктор, — настойчиво двигаю к нему купюры.
— Не надо…
— И вот это прими, — ставлю на стол две бутылки дорогого, качественного коньяка. — Расслабиться тебе поможет после тяжелых трудовых будней, Склифасовский.
— Кхм…
— Кабан сказал, что пойло — просто отвал.
Из последней партии краденого. Разошлось оно на той неделе как горячие пирожки в час-пик. (Это, разумеется, не вслух).
— Кто сказал? — переспрашивает, и его губы растягиваются.
— Неважно.
Врач рассматривает меня повнимательнее и начинает странно лыбиться. Будто я его чем-то насмешил.
— Че пялишься? Я тебе не обезьянка цирковая! Добрый до поры до времени, — чешу репу и невзначай засвечиваю пушку под курткой. — Потешаться вздумал над моими подгонами?
— Что вы… ниии в коем случае! — уверяет меня он, пучеглазится и дергается.
Так-то лучше.
— Бери благодарность и делай то, что сказали, док. По-хорошему, — киваю на возлежащие поверх бумаг купюры.
— Ну раз вы настаиваете, — дергано пожимает худыми плечами-вешалками. Жестом фокусника сгребает с гладкой поверхности стола деньги и трясущейся рукой убирает их в карман халата.
— Совсем тут зажрались в своей столице! — встаю и отставляю стул. — Не обижали мне Лисицыну чтоб, понял? — склоняюсь к нему пониже.
— Понял, — сглатывает слюну, инстинктивно отодвигаясь назад.
— Увидеть-то ее хоть можно?
— Нет, — блеет неуверенно. — Туда нельзя.
— Вот дерьмо! — отталкиваюсь пальцами от деревянной спинки стула. — А с улицы?
— Ммможно, к окошку подойдите.
— Аллилуйя! Выписка ориентировочно когда?
— Бббоюсь, не раньше, чем через пару недель, — мямлит он. — Есть в этом необходимость.
— Лады. Вот мой номер, — бросаю на стол бумажку. — Мало ли че — звони.
— Ххорошо…
— Ну пошел я тогда. Покеда, светило медицины, — хмыкаю и проворачиваю ключ.
— Всего доброго…
Едва за парнем, весьма неоднозначной наружности, закрывается дверь, Евгений Павлович, не скрывая вздоха облегчения, медленно оседает в кресло. Достает дрожащей рукой мятые тысячные купюры из кармана халата. Пересчитывает, бросив обеспокоенный взгляд на дверь.
И впрямь двадцать тысяч.
В десять раз меньше, чем заплатил ему тот молодой человек с ролексами на запястье.
Врач истерично смеется.
Нуууу дееевка дает! Не промах, не промах! С виду такой олененок непорочный! А сама-то связалась вон с кем!
Один — явно представитель золотой молодежи. Весь его внешний вид так и кричит об этом: модные брендовые вещи (должно быть прямиком из ЦУМа); дорогущие часы всем известной фирмы; толстенная золотая цепь на шее, размером с удавку бультерьера и яркий шлем от мотоцикла в руках. Весь такой из себя хозяин жизни. Заносчивый и уверенный с себе сукин сын. Чересчур хорош собой, к тому же.
Вот почему так? Одним все, а другим ничего?
Евгений Павлович качает головой.
А этот, второй, ну типичный бандюган! Прямо ходячий привет из девяностых, честное слово! Кожанка, короткая стрижка, суровый, цепкий взгляд, наколки и пистолет. Аж прям не по себе стало! Не удивился бы узнав, что тот ездит на вишневой тонированной девятке. Жуть!
Интересно, эти двое знают о существовании друг друга? Ну Лисицына Алена ты и встряла! Во дела…
Калинин подходит к замызганному окну и устремляет взгляд в пасмурное небо. Быть дождю. Вздыхает тягостно, возвращается к столу, поднимает чашку с остывшим кофе.
Совсем стыд и страх потеряли! Один заявляется с конвертом, угрожает связями и кулаками, а второй и вовсе ненавязчиво демонстрирует оружие.
Евгений Павлович достает носовой платок и проходится им по взмокшему лбу.
Опасна, опасна его профессия! Вон с кем дело приходится иметь! Как уж тут не принять взятку при таких-то обстоятельствах. Вынужден, так сказать…
ИЛЬЯ
Выхожу из столичной больницы. Ниче особенного, абсолютно. А рожи-то рожи какие надменные! Чуть не долбанул докторишку по печени за взгляд его насмешливый.
Ишь двадцатка для него не деньги. У нас в Бобрино и зарплат-то таких нет. Москва херова! Потому сюда все и лезут. К «кормушке поближе», как выражается Кощей. Он-то и выступил инициатором идеи переезда сюда весной. Меня от такого расклада прет не особо.
Не нравится мне Москва, хоть ты тресни! Полна якобы перспектив. Вся такая манящая, открывающая горизонты… Какой там! Сколько друзей, работающих по «пятерочкам», «перекресткам» и вахтам остались с носом. Вернулись домой с теми же дырками в носках, да с долгами по самые уши. Разве что звучало громко: «В Москве жил».
В одном прав Кощей, этот город-муравейник — золотая жила для таких, как мы. Для тех, кто в силу обстоятельств, ищет «легкие деньги». Моя б воля — уехал бы на Юг. Так и сделаю однажды. Куплю нам с Лялей дом в Геленджике или в Сочи. Побывать на море — ее давняя мечта. Будем жить и не тужить, почти как в сказке. Вот только денег скоплю…
«Не хочет она с тобой жить», — мелькает в голове.
Не хочет? Захочет. А нет — заставлю.
Я сдохну, но выдерну ее из того ада, в котором она существует. Любой ценой выдерну. Жеке, ее покойному двоюродному брату, обещал, что не трону до тех пор, пока не вырастет. А восемнадцать исполнится — заберу себе и женюсь. Так и поступлю, потому что такие порядочные девчонки как Лисицына — на вес золота в наши дни. Кругом сплошь продажные шкуры, да заносчивые цацы.
Возвращаюсь к своей приоре, припаркованной через дорогу.
— Вот твари! — отдираю наклейку «Стоп-хам», приклеенную прямо на лобовое. — Удавил бы того, кто свои клешни к моей тачиле протянул!
На ютуб смотрел ролики про этих борцов за порядок и справедливость. И вот на тебе, сам встрял.
Мимо проносится мотоцикл. Ревет. Крутяк.
Ловлю взглядом монстра в потоке машин. Он как раз разворачивается на перекрестке. Подъезжает ближе. Тормозит у аллеи, напротив.
Выпендрежник, которому принадлежит резвая Хонда, оставляет ее под старым раскидистым дубом. Снимает шлем, ставит ноги на землю и достает цветы. Небось проведать кого-то приехал.
Офигенский у него конечно мотоцикл! Спортивная линия мать его. Такой стОит как три моих приоры точно…
Пока богатый буратино, с букетом цветов и большим пакетом в руках наперевес, неспешной походкой направляется к зданию городской больницы, я рассматриваю зверя, на котором мечтал бы прокатиться.
Дааа, это тебе не Ява[11], Илюха!
Краем глаза замечаю, что мотоциклист застыл у входа в лазарет. Мнется в нерешительности у лавочки какое-то время, а потом и вовсе прямо на моих глазах выбрасывает цветы в урну.
Ну не идиот ли?
«Веник»-то был что надо. Внушительный, это я даже отсюда заприметил.
Странные они тут в Москве. Зажравшиеся, говорю же!
В машине разрывается мобильник. На экране светится «Кощей». Вспомни солнце, вот и луч…
— Але.
— Паровоз, ты где? — хрипит он сонным голосом.
— В Москву по делам укатил.
— Опять к этой своей Ляле что ли? — интересуется недовольно.
— Не твоего ума дела, — огрызаюсь. — Че хотел?
— В натуре ты втрескался! — гогочет своим мерзким басом.
— Давай по существу! — одергиваю его. Как всегда, Кощея заносит.
— Да не кипятись, Паровоз, я ж понимаю. Короче, ты мне нужен, надо перетереть. Маза есть одна. Верняк. Лавандос бомбанет однозначно![12]
— Ну вечером давай и побазарим.
— Заметано.
— А если вкратце? — лезу в бардачок своей подуставшей приоры.
— Не по телефону, брат. Одно знаю! Выгорет на этот раз по-крупному, чую!
— Добро[13], — отключаюсь.
Достаю пачку Парламента, выуживаю оттуда пару сигарет. Одну вставляю в рот, вторую по привычке убираю за ухо. Отрава. Когда-нибудь я брошу. Скопытиться как мой крестный от рака горла — так себе перспектива. Нам с Лисицей еще Паровоза-младшего рожать.
Кстати о Ляле… Меня либо глючит, либо… это она в окне второго этажа. Зрение у меня соколиное. Так что ошибки быть не может. И прямо сейчас глаза мои на лоб лезут, а сигарета валится изо рта. Потому что с ней общается тот самый выпендрежник, который прикатил на Хонде.