Брачный приговор (СИ) - Лав Агата. Страница 3

— А вы хотите уехать?

— Я хочу жить своей обычной жизнью.

— Разве это возможно? У вас муж погиб.

Я прикусываю язык. Он позвонил так быстро, что я не успела ничего решить. Сказать ему, что наш брак с Лавровым был фиктивным, или молчать? На кону моя судьба, а может вовсе жизнь, тут нельзя ошибиться.

Я всхлипываю. Я не придумываю ничего лучше, как выдохнуть со слезами и замолчать. Пусть думает, что хочет. Я все равно пока не знаю, что говорить.

— Вы правда убиваетесь по нему? — в его баритоне зажигаются искры удивления. — Бросайте это, Татьяна, он не стоит ничьих слез.

— Я не понимаю, что теперь будет со мной…

— А вот в чем дело, — он издает неясный звук, и мне представляется, что он криво улыбается, а потом проводит ладонью по подбородку. — Тогда повод для слез есть.

— Вы мне угрожаете?

— Я пока не решил, — все тем же спокойным даже вальяжным голосом продолжает Чертов. — Мне нужно посмотреть на вас.

— Я могу послать фотографии.

Он смеется. А я выдыхаю, убрав трубку от лица на мгновение. Мой язык когда-нибудь сведет меня в могилу. Я ничего не могу поделать с этим, я частенько сперва говорю, а только потом думаю.

— У меня есть ваши фотографии, — бросает Чертов, и я слышу на заднем плане шелест листов. — Вам идут облегающие платья. У вас крутая фигура для ваших лет.

Ну да, конечно. Мне же целых тридцать лет, а для мужчин круга Чертова существуют только молоденькие сочные модели, которых не успел тронуть даже пластический хирург.

— Вы очень странно утешаете вдову, господин Чертов.

— Да, я не умею утешать.

Я слышу хлопок. Кажется, он захлопнул папку и отбросил ее в сторону. И в этот момент я готова спорить на что угодно, что в этой папке лежит досье на мою скромную персону.

Чертов отключается. Он не прощается, не произносит ничего сверху, вместо этого я слышу лишь гудки в трубке.

Вот и поговорили.

Люкс вдруг становится теснее. Появляется стойкое ощущение, что стены придвинулись ближе и оставили мне меньше воздуха. Да что со мной?! Я услышала только его голос и уже теряю голову. Организм штормит, как при сильном стрессе, и никакие установки на спокойствие и только спокойствие не помогают.

А мне казалось, что Лавров страшен. Но по сравнению с Чертовым, он теперь выглядит излишне настойчивым кавалером и только всего. Вот от Чертова идет мороз по коже. Он не грубит, но в каждом его слове сквозит угроза. Его низкий глубокий голос пропитан темнотой и опасностью.

Насквозь.

До самых глубин.

— Так, прекрати накручивать, — шиплю на себя со злостью. — Надо решить, что делать до завтра.

На глаза попадается барная полка с миниатюрными бутылочками. Плохая подсказка. Тем более рядом стоит меню с ценами, а цены тут такие, что в трезвенники запишется любой алкоголик.

— Он приедет завтра, — мысленно напоминаю себе, чтобы начать думать конструктивно. — Надо хоть что-то узнать о нем. Или как-то подготовиться.

При личной встрече будет же хуже. Я уверена, что он умеет читать людей. Буквально вскрывать их своим взглядом хладнокровного убийцы.

Боже, я не думаю конструктивно, а продолжаю накручивать!

Я нахожу приветственный листок для гостя, ввожу пароль от вай-фая в телефон и иду в новостную ленту. Новость о гибели Лаврова естественно на первых строчках. Жуткие фотографии покореженного вертолета и снимки из соцсетей выпрыгивают на экран, стоит немного полистать новости.

Меня передергивает от его улыбающегося лица. Кто-то может назвать Лаврова красавчиком, ему было сорок и он отлично следил за собой, к тому же выбирал дорогие костюмы известных брендов. Но я знаю, что скрывала шелковая подкладка его пиджаков. А там пряталась дыра, как раз на том месте, где должно быть сердце.

Я пролистываю заголовки новостей один за другим.

“Очевидец трагедии сообщил, что самолет резко накренился….”

“Следственный комитет готовится назвать основные версии крушения вертолета с известным адвокатом Лавровым…”

“Инструктор по летному делу заметил, что шансов не было…”

“На борту могла находиться другая женщина…”

Ох, вот и оно.

Уже начинается.

В сети есть даже наши общие снимки с Лавровым. Я помню, как его люди привезли меня на специальную фотосессию, чтобы за один день нащелкать целый альбом. Я перемерила сотню платьев и десяток украшений. А Лавров обнимал меня, как свою женщину, и лез целоваться. Он то и дело ругался с фотографом, который был так наивен, что ждал от меня искренней улыбки.

Некоторые фотографии вовсе делали на зеленом фоне, чтобы потом можно было подставить любой фон. Хоть Париж, хоть соседнюю улицу. Я еще тогда задалась вопросом, зачем столько ухищрений. Но Лавров как будто помешался на мне, причем именно на идеи нашего официального брака. Почему-то ему была нужна именно я, и его не волновало, какими методами добиваться своего. Я стала бы его женой, даже если бы стала инвалидом после его “ухаживаний”.

Все-таки ужасно хочется выпить.

За последние месяцы я научилась не думать о нем. Мне пришлось носить его фамилию и хранить ненавистный штамп в паспорте, но все же у меня получилось поставить барьер. Пусть я Лаврова, но я живу своей жизнью. В своем любимом городе, занимаюсь своим делом и не лезу в московские дела фиктивного мужа.

Так было до сегодня.

— Да? — я отзываюсь, когда в дверь стучат.

— Татьяна, добрый день, — раздается голос из-за двери, которую я не открываю. — Я от юриста, мне нужно передать вам посылку.

— Господи, он что-то забыл? Еще угрозы?

— Я могу оставить ее под дверью, — находится парень.

— Оставьте.

Я прислоняюсь лбом к двери. Шумно выдыхаю и все же распахиваю проклятую дверь. Посыльного уже не видно, исчез как привидение, а вот обещанная посылка стоит прямо перед дверью. Прямоугольная коробка, в которую могла бы поместиться микроволновка, повязана красивым бантом.

Он ярко красный и почему-то кажется мне насмешкой.

Хотят задобрить?

Или отвлекают внимание, а там внутри какая-нибудь гадость?

Я осторожно толкаю коробку носком туфли, сама не зная, что проверяю таким образом.

Ладно, к черту! Все равно же посмотрю, что там.

Я наклоняюсь и распускаю бант рывком.

— Господи, он что-то забыл? Еще угрозы?

— Я могу оставить ее под дверью, — находится парень.

— Оставьте.

Он ярко красный и почему-то кажется мне насмешкой.

Хотят задобрить?

Или отвлекают внимание, а там внутри какая-нибудь гадость?

Я осторожно толкаю коробку носком туфли, сама не зная, что проверяю таким образом.

Ладно, к черту! Все равно же посмотрю, что там.

Я наклоняюсь и распускаю бант рывком.

Жест выходит интимным, и меня передергивает. Я отдаю все силы, чтобы затормозить и попытаться вывернуться, но вместо этого лишь царапаю каблуками паркет. Он слишком сильный, и он напоминает робота сейчас. Получил задание и выполняет его любой ценой.

— Прошлая наша беседа, я вижу, забылась, — кидает он холодным тоном, затаскивая меня в стальную кабинку лифта. — Имя мое помнишь, а уроки выживания забыла. Я же объяснял, как нужно себя вести, чтобы не нажить бед.

— Ты и есть беда. Даже хуже…

Я вырываюсь и забиваюсь в угол кабины.

— Нет, крошка, сейчас я всего лишь неприятный мужик. А вот бедой по твою душу я стану, если продолжишь испытывать мое терпение.

Я молча смотрю на него и пропитываюсь его логикой как ядом. Он не верит, что я могу что-то значить в их мире и относится ко мне как к мусору. Для таких, как он, значение имеет только сила. Деньги и влияние. Все то, что было у Лаврова.