Беременна от мажора (СИ) - Мельникова Надежда Сергеевна "Хомяк_story". Страница 39

— А еще, Дима, в этом же месяце в газетах промелькнула одна новость, опорочившая нашу славную Родину. Четверых российских студентов-мажоров из частного колледжа в Лондоне признали виновными в групповом…

— Так, Иванка! — злится Красинский. — Может, хватит уже? Посмотри лучше, какой вечер чудесный. Лучше бы сказки нашему сыну читала, чем всякую чухню в желтой прессе.

— Я и читаю — Чебурашку, он очень любит, только не нашему сыну, а моему и Гены.

— Капитана дальнего плаванья звали Геной? — Усмехнувшись, просовывает руки в карманы брюк и следует рядом со мной, стараясь двигаться не слишком быстро, чтобы мне было удобно и не приходилось семенить на высоких каблуках.

— Нет, Гена — это парень, теперь уже жених моей подруги Кати. Разве папа тебе не рассказывал? Я же вначале думала, что от папы твоего залетела, а потом пересчитала и поняла. Нет, все-таки Генка — Васькин отец, ошибки быть не может.

Дима снова вздыхает и закатывает глаза. Фокусируется на мне, глядя своими черными глазищами исподлобья. И в этот момент в моей сумке звонит телефон.

— Иванка, ну где ты? Василию резко стало очень плохо, рвет не переставая! Я не знаю, что делать!

Глава 15

Я за Иванкой иду, хоть она и посылает меня трижды. Мне по фигу! Не хочу сыном рисковать из-за ее упрямства и гордости. В подъезде набираю Степана и приказываю срочно тачку по названному адресу подогнать. Ждать нельзя, к врачам без промедления надо ехать. Матери звоню, прошу тетю Вику разбудить, она у нас главная по медицине в семье. Та моментально связи подключает, и в лучшей из платных детских клиник «МедКидс» сразу же готовят палату.

Мать, разумеется, в шоке. Ее сын какому-то ребенку собрался помогать, когда еще совсем недавно детьми даже на картинках не интересовался. Но я деликатно заканчиваю разговор и вешаю трубку, пригрозив, что если отцу хоть слово скажет, перестану и с ней разговаривать.

— Трижды в скорую звонила, — шепчет и испуганно смотрит побледневшая Машка.

Переводит взгляд за спину Иванке и, заметив меня, бледнеет еще больше. В голосе хрипотцы и страха прибавляется.

— Но на заводе поликарбонатном мощный пожар случился, куча жертв. Всю технику туда согнали. Машин пока нет, посоветовали такси.

— Я видел серый дым, — комментирую новость о пожаре, — так и подумал, что на Кировском авария.

Иванка едва держится на ногах. Очень переживает и, отшвырнув туфли, бежит в комнату. Мне хочется ее приобнять и как-то утешить, но я понимаю, что могу вызвать новый прилив раздражения.

— Мама, — слышится тихий детский голосок, а затем бульканье, хрип и кашель.

Малыша снова рвет. Прибавляется вой Иванки и плач ребенка, смешанный с пиликаньем телефона.

— Игорь, срочно нужна твоя помощь! Васеньке плохо, надо везти его в инфекционку. Я понимаю, — Иванка вздрагивает, втягивая воздух носом, — понимаю, что к вам с завода везут с травмами. Из-за этого завода скорую и не дождаться.

Пауза.

— Не можешь?

Еще пауза. Дальше она, кажется, бросает трубку, а я вхожу в комнату, плюнув на правила приличия, на то, что не разулся и что вообще меня никто не приглашал.

— Иванка, внизу ждет моя машина с водителем. Я договорился насчет лучшей частной клиники в городе, ему моментально окажут помощь. Бери документы, одевай малого и поехали.

Она с опаской озирается, смотрит на меня с недоверием и ненавистью.

— Нет! Мы поедем на такси! — Кидается к шкафу, достает какие-то носки. Малой лежит на старом диване и стонет. В углу раскладушка и собранное кресло-кровать.

— Иванка, не дури. Там помогут нашему….

— Не смей! Даже мысленно этого не произноси, Красинский! — Рыча, кидается она на меня, словно тигрица, тоскующая по раненому тигренку.

Она очень переживает, впала в истерику. Такая молоденькая девочка, а уже самоотверженная мать. Мне не по себе, я не привык переживать за других и сейчас будто рождаюсь заново. Понимаю, как сильно виноват перед ними и что все уже не будет, как прежде. Я просрал хорошую девушку и сына.

Осматриваюсь по сторонам, испытывая нестерпимый приступ стыда. Обстановка убогая, убитая, площади микроскопические. В гардеробе моей дизайнерской квартиры-студии в центре поместится весь этот чулан, где проживают Иванка с сыном, еще и место останется.

Потеряв ко мне интерес, Иванка снова возвращается к шкафу, что-то оттуда вытряхивая.

К комнате примыкает засаленный множеством предыдущих жителей закуток, который, судя по кастрюлям и поварешкам, служит им кухней. Слева обшарпанная прямоугольная дверь в санузел. И все, даже балкона нет.

— Вань, мне кажется Дима прав. — Пролезает в комнату подруга. — Если у него есть знакомые, то Василю быстрее…

— Ну, давай доверим жизнь моего ребенка первому встречному придурку, который понятия не имеет, что такое ответственность!

Ее слова неприятно поражают, словно после всего происшедшего это является каким-то особенным откровением. Права Иванка, но все равно досадно. Несколько секунд просто тупо смотрю на них, поглощенный отчаянием и карябающей болью внутри. Затем, будто отмерев, понимаю, что она уже успела одеть вялого пацана и зашнуровывает ему кроссовки.

Не спрашивая ее мнения, подхожу и беру его на руки, выношу в коридор и спускаюсь по ступенькам. Иванка что-то кричит мне в спину. Машка ее успокаивает, а она бросает ей в ответ:

— Этот негодяй без своего вонючего теста не имеет права даже трогать моего ребенка!

Я не обращаю на нее внимания, меня больше поражает, с каким ужасом на меня смотрит сын. Не зная меня, малой начинает из последних сил истошно орать, захлебываясь и едва сдерживая новые позывы рвоты.

— Тише, пацан, тише! Я тебе помочь хочу и ничего плохого не сделаю, — успокаиваю и аккуратно засовываю в машину на заднее сиденье своего серого внедорожника марки «Мерседес». — Мама с нами поедет, не бойся. Она все время с тобой рядом будет. Без нее к тебе ни один дурак в белом халате не прикоснется.

Подмигиваю, щелкаю языком.

Но пацан стремительно дует щеки, зеленея еще больше. Даю прихваченный с кухни целлофановый пакет, и его снова выворачивает наружу. Когда немного легчает, пристегиваю к детскому креслу, чудом добытому Степаном в кратчайшие сроки.

— Зивот болит, — скулит мальчонка.

— Понимаю, малыш, поэтому мы и едем в клинику. Все будет хорошо.

Слышу грохот металлической двери о стену и оборачиваюсь. Иванка вылетает из подъезда все в тех же офисных юбке и пиджаке, с горящими глазами и растрепанными волосами. Она тяжело дышит, видно, так и бежала за нами, успев лишь схватить сумку и напялив на ноги обычные белые кеды. Девчонка выглядит обезумевшей и очень-очень испуганной. Я поворачиваюсь к сыну, поправляю ремни и смотрю в карие глазенки напротив.

Все это время, как узнал о существовании Васьки, боялся, что при встрече ничего не почувствую. У меня нормальной семьи не было: все как-то сами по себе, отец и вовсе больной на всю голову. А тут сын…

Мамкам найти связь с детенышем проще, они их в пузе таскают и грудью кормят. А я что? Все пропустил и рядом не был. И вот смотрим мы друг на друга. Я и Василий. Глазки его шоколадные блестят недоумением. Он часто моргает, губки забавно дует, носиком шмыгает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И я понимаю, что пробрало… Еще как пробрало, прошибло до костей, аж до самого сердца.

Это оказалась кишечная инфекция, которую малой получил, съев детский творожок и облизав банку. Машка ее, конечно, перед этим мыла и после почти сразу отобрала, но, видимо, этого было недостаточно.

Малого чистили капельницами, Иванку кололи успокоительными, а меня, как очевидный источник денег, угощали литрами кофе с шоколадными маффинами.

Пацану нашему под утро стало лучше, он перестал блевать, начал улыбаться. Хотя лежать с иголками в руке и трубочками, ведущими к металлической стойке, все равно категорически отказывался. Он — хоть и смотрел мультики, недовольно зыркая в огромную плазму на стене палаты, — периодически возмущался. Надутыми губами и насупленными бровями он очень напоминал меня самого в детском возрасте. Если моя сестра послушно «умирала» во время болезни, жалея себя, то я выливал все микстуры в унитаз, грозно объявляя себя здоровым.