На счёт "два"... (СИ) - Аникина Анна. Страница 2

Двойняшки, вцепившиеся друг в друга, сидели на кожаном диване в квартире Анны Ивановны прямо в здании амбулатории. И молчали. Ни на один вопрос взрослых ответить они не смогли. Да и что спросишь у трёхлетний малышей. Ни есть, ни спать тоже.

В день похорон из другого посёлка приехала тётка Светланы. Она поцокала языком, мол, дети абы в чем. Галина, одевшая детей в вещи своих внуков, обиженно поджала губы. Приезжая тётка раздала указания женщинам, готовившим в столовой поминальный стол. Расспрашивала у заведующей почты, сколько денег было на сберкнижках у Светланы и её матери.

Детей к себе она забирать отказалась. Вот если бы ей, как опекуну, квартиру бы дали в двухэтажке, тогда может быть и взяла. А то куда ей трёхлетние дети на старости лет. Свои вон после армии то пьют, то дерутся.

Уже на кладбище выставила Ксюшу и Игорька в первый ряд, прямо к гробу матери. Ксюша пыталась отворачиваться, но от теткиной юбки пахло какой-то тухлятиной. Смотреть на лицо мамы, почему-то не просыпающейся уже третий день, было жутко. А на брата, лежащего в гробу, тем более. Бабушка страха не вызывала. Они уже как-то были на похоронах и такую бабушку там видели.

На поминках, если бы ни тётка Галина, они бы и не поели ничего. Уже к вечеру за ними пришла машина из райцентра. Раз родственники не берут, определяли Славиных в детский дом в Узловую. А до этого — на месячный карантин в больницу. Так положено.

Глава 3

3.

Из документов у детей были только медицинские карточки из амбулатории, в которой они собственно и родились. Молча уселись они в медицинскую "буханку". Игорек держал сестру за руку так крепко, что был больно. Но Ксюша сама сильнее сдавливала ладонь. Так было спокойнее. Они вдвоём.

Уже в приёмом отделении их попытались расцепить. Молодая дородная медсестра с мясистым носом силой вырывала Ксюшу у Игоря. Малышка, отчаявшись, укусила бабищу за руку. Пальцы медсестры разжались. Дети, до этого молчавшие почти четверо суток, истошно орали в два голоса. Детским плачем в больнице никого не удивишь. Но эти двое вложили в крик всё, что накопилось внутри за последние страшные дни.

На шум прибежала сначала дежурная врач, а потом и заведующий инфекционным отделением, куда малышей должны были определить.

Медсестра из приёмного тоже голосила, демонстрируя начальству "производственную травму".

— Люба, рот закройте, — мягко посоветовал Виталий Львович, завинфекцией, — у детей вся семья погибла, а вы руки свои между двойняшками суёте. Идите лучше суньте их в шкаф в приёмом покое. Там как раз бардак. Больше пользы будет.

— Виталий Львович, так ведь положено же мальчика отдельно, девочку отдельно, — вступилась было за медсестру дежурная.

— Как детей зовут? — резко спросил заведующий.

— Сейчас в карте посмотрим, — попятилась к столу дежурная.

— То есть вы, принимая сирот после пожара и гибели родных, не удосужились имена узнать в документах? — закипал Виталий Львович, — Вы где работаете?

— В смысле?

— В прямом! В детской больнице или в тюрьме? Вы точно врач-педиатр?

Всё это время крепко сцепившиеся Славины стояли, вжавшись в стену между шкафом и кушеткой. Заведующий подошёл на расстояние шага. Присел на корточки, оказавшись с детьми на одном уровне. Протянул руки и улыбнулся.

— Ну, что, Игорь, на руки ко мне пойдёте? — внутренним чутьем доктор знал, кто из них главный.

Славины переглянулись. Несколько секунд смотрели друг на друга. Сначала Игорь, не выпуская руку сестры сделал пол шага в сторону мужчины, а потом и Ксюша. Виталий Львович легко подхватил обоих.

— Люба, матерь всякую, дети почему босиком? — обнаружил он ледяные детские ноги, — Все осмотры только в отделении и при мне. Четвёртый бокс. На двоих. Помету "двойняшки" делайте. Нельзя их разделять, — и доктор вынес детей из приёмного.

Славиных поместили в отдельную палату вдвоём. Кроватки там снова были с решетками. Утром нянечка нашла Ксюшу, мирно спящей возле брата. Виталий Львович сам открутил боковины и переставил кроватки так, чтобы ночью дети могли взяться за руки.

Так их и обследовали. Сразу двоих. С умственным развитием проблем не обнаружилось. Скорее наоборот. В свои три с небольшим года Славины знали порядковый счёт, все цвета и формы, отличали зверей и птиц.

Логопед спросила Игоря, какая цифра ему нравится больше всего.

— Два, — сразу выдал мальчик.

— Почему "два"? Вон смотри, пятёрка какая красивая. И восьмёрка.

— Потому что я — "раз", Ксюша — "два".

Игорь был здоров по всем пунктам. А вот у Ксении прослушивались шумы в сердце. Приглашенный Виталием Львовичем старенький доктор долго прикладывал деревянную трубочку к худенькой спине.

— Шумы, Виталенька, шумы. Порок сердца, скорее всего. Там овальное окно не закрыто. Даст бог, с возрастом компенсируется. А сейчас аккуратно. Наблюдать ежегодно. И нагрузку обязательно. Умеренную. Танцы какие-нибудь. Не до упаду, конечно.

Взрослая Ксения этот месяц в больнице помнила ясно. Не самое плохое время их жизни. Книжки с картинками, две машинки и мячик. Солнце в окошко, оранжевые листья в больничном парке. Красные яблоки на полдник. И крупного мужчину с мягкими тёплыми руками.

Глава 4

4.

Следующей своей удачей Игорь и Ксения единодушно считали детский дом. Нет-нет. Не факт своего сиротства. А то, что они попали в Узловский детский дом, директором которого уже больше тридцати лет был совершенно замечательный человек.

Когда Евгения Михайловича на рубеже веков не станет, Игорь и Ксения, уже профессиональные танцоры, сделают показательный номер его памяти. И покажут его в Крокус-холле на крупном международном турнире. Простому провинциальному педагогу будет аплодировать стоя огромный зал. А после к ним за кулисы подойдёт семейная пара, у которой на турнире выступал внук. Они окажутся выпускниками того самого детского дома. И обнявшись, они все вместе будут плакать.

Евгения Михайловича в Узловую судьба занесла после войны и Тульского педагогического института. Становиться педагогом молодой человек не планировал. Ему виделось будущее инженера-связиста. Он и на фронт попал в связь, прямо после срочной службы. Но на Карельском фронте служил вместе с пожилым уже бывшим директором школы из Сталинграда. Учителем русского языка и литературы. Как тот читал стихи! Как рассказывал о судьбах писателей и поэтов! Как пересказывал сказки! Просто и понятно говорил о языке. О русском и украинском, который тоже прекрасно знал. О своих учениках. Таких разных. И своих детях. Сыне, ушедшем на фронт и пропавшем без вести. И дочери, прекрасно игравшей на фортепьяно. О жене, преподававшей в той же школе. И их ссорах из-за запятой.

Потом после войны Евгений Михайлович прикидывал, что сослуживцу то было немногим более сорока. Но молодым ребятам тот казался совсем стариком.

Общение с ним поселило в душе Евгения Михайловича мечту стать учителем.

Так после войны он закончил физический факультет Тульского пединститута и по распределению попал в Узловую. Город железной дороги и железнодорожников. Сначала учителем в школу-интернат, а после, уже через три года, директором в детский дом.

У Евгения Михайловича была идея. Казённое учреждение не может заменить сиротам семью. Но может сделать так, чтобы сирота был готов к жизни вне стен детдома. Поэтому ребята жили разновозрастными группами. Обязательно помогали на кухне, в прачечной, в огороде, в теплице. Учились ездить на велосипеде. А те, кто постарше, и автомобиль водить. Ремонт мелкий тоже старались делать вместе с детьми всех возрастов. Благо детдомовский сторож Степаныч был мастером на все руки и охотно учил как сантехнику чинить и как стекло вставить.

Всё дети обязательно посещали кружки. Спортивные или творческие. Старшие водили маленьких на занятия в спортшколу, музыкальную и художественную школу, в местный Дом пионеров на авиамоделирование, хореографию и даже бальные танцы.