Превосходство разума (СИ) - Мясоедов Владимир Михайлович. Страница 10

— Тридцатый уровень это много? — Осторожно уточнил я, по одному разжимая пальцы, намертво сцепленные вокруг найденной на теле одного из юных палачей изумрудной брошки. Мое тело, ну а может аура, по какой-то причине стремительно теряло магическую энергию, даже если какие-то глубинные рефлексы и помнили как с ней обращаться. Однако украшение покойного помощника балующегося ритуальным мучительством колдуна, похоже, являлось чем-то вроде батарейки, содержа в себе немного силы. И при необходимости у меня, пожалуй, получилось бы её вытянуть. Одновременно я как мог напрягал память в попытке хоть как-то сопоставить известные мне величины. Десять — минимальный уровень, чтобы считаться полноценной личностью, а вот сто шестьдесят уже выдающееся достижение.

— Многое зависит от того, какие классы его составляют, но вообще это более чем приличный уровень. Большинство крестьян или горожан за всю свою жизнь не достигают двадцатого. Даже ни разу не бравшему в руки оружие неграмотному бродяге, если у него вдруг как-то наберется столько благословлений богов, на вербовочном пункте сходу предложат жалование лишь чуть-чуть меньше ветеранского. — Принялся объяснять инквизитор. — И отсутствие подходящих для боя способностей или телесного усиления помехой не будут, ведь с каждым уровнем человек либо иное живое существо все равно становится немного крепче, а потому пару-тройку гоблинов подобный мужик без помощи казенного снаряжения тупо кулаками забьет. Сорок — это уже заявка на то, чтобы считаться очень-очень серьезным специалистом вроде местных стражей башни.

— Так-то они дерьмо в блестящих железках, лишь немногим лучше обычных городских стражников, в чистом поле да один на один я бы любого заборол. А на палубе, так и двух, если не всех трех. — Подключился к процессу просвещения пират, чье имя, кстати, следовало наконец-то узнать. Сам же он в это время улегся прямо на мраморный пол и, похоже, был намерен воспользоваться вынужденным простоем, чтобы немного отдохнуть. — Но вот на своей территории любой из них может доставить мне проблем, а я вам не какой-нибудь безусый юнга, а второй помощник капитана! И уровней у меня уже седьмой десяток идет!

— Как и у меня. И ори потише, а то услышат еще. — Продолжил свою мини-лекцию младший инквизитор, еще раз доказывая свою любовь к тому, чтобы ворочать языком. — Если уровень в районе сотни, как у господина барона или уважаемого Магмоборода, то это редкое достижение, которым стоит гордиться. Данную веху называют также барьером истинных чудес. После неё богами даруются способности, действующие не на одну две-цели, а скажем, на целые отряды. Или определенную территорию вокруг себя.

— У меня парочка таких уже есть, пусть даже я еще и не сотка. — Не без гордости заметил барон. — В радиусе двадцати шагов те, кого считаю союзниками, восстанавливают свои силы быстрее! А еще на всей территории баронства те, кто принес мне присягу, могут полноценно выспаться на целый час раньше.

— Мощно, — способность спать меньше без всякого дискомфорта, вызвала в памяти какие-то смутные ассоциации…Кажется, я был бы очень не против воспользоваться чем-то подобным! — Кстати, а как конкретно мы познакомились? Что вообще все вы обо мне знаете?

— На меня не смотри, я на другом ярусе сидел, — буркнул гном. — То, что риамцы сделали темницей, вообще-то изначально являлось мастерскими высокоуровневых алхимиков, работе которых мешает внешний фон. По одной на этаж, чтобы друг друга испарениями не потравили… А упыри разбили и без того маленькие комнатки перегородками, сделав по пять-шесть отдельных камер.

— Аналогично, — кивнул блондин. — И я, и этот пират познакомились с господином бароном лишь в камере предварительного содержания для живого материала при помещении, куда нас притащили, чтобы переработать в нежить. А вас мы так и вовсе обнаружили лишь когда искали оружие, амуницию и припасы, уже после своего побега, удавшегося лишь милостью светлых богов…

— Тогда уж скорее чешуйчатых, — хмыкнул пират. — Не снес бы драконий плевок кусок стены, к которому нас приковали, демона лысого бы у барона получилось цепью тюремщика задушить и снять с его пояса ключи от магических замков.

— Простите, о боги, грех этот сему еретику и сквернослову, — поднял взгляд к потолку блондин. — Не со зла же он…Просто дебил!

— Если честно, друг мой, то и я могу сказать не так уж и много. Сегодня своими глазами увидел вас впервые, пусть даже и целый месяц провел в соседней камере. Из того каменного мешка, куда засунули меня и дочерей, были видны только просовывающиеся через решетку руки. Даже имя и облик своего благодетеля пришлось узнавать от других обитателей сего проклятого места. — Пожал плечами широкоплечий здоровяк, на которого переместился мой взгляд, ненадолго снимая с себя трофейный шлем, чтобы почесать в затылке. — Риамцы хотели, чтобы я стал их рабом, но подчинить волю того, кому боги даровали почти целую сотню уровней не так уж и просто. Сделать это на пару дней вполне возможно, замутить мозги на неделю весьма тяжело, а месяц абсолютной покорности уже представляется делом крайне сомнительным. Ведь не обязательно сбрасывать путы подчинения полностью и надолго, опытному бойцу хватит и десяти секунд относительной ясности сознания, чтобы внезапным ударом хоть архимага убить, если тот стоит достаточно близко. Но способы есть…Ужасные и отвратительные способы. К несчастью, в плен я попал вместе со своими дочерьми. Старшей из них девять лет, а младшей всего семь. Нас бросили в один и тот же каменный мешок. И велели тюремщикам не кормить и не поить обитателей этой камеры.

— Твари они, — буркнул пират, закладывая руки за голову. — Нет, я конечно тоже не ангел…Но пытки голодом и жаждой на Вольных острова никогда не применяли!

— Ага, они слишком долгие, а ваше племя ждать не любит, — съязвил блондин. — Я так понимаю, господин барон, они ждали, что вы либо сойдете с ума от голода и жажды, а после убьете своих дочерей и насытитесь их плотью, либо избавите девочек от страданий и тем все равно совершите грех, который никогда не сможете простить себе? Подобные способы ломки сознания, облегчающие превращение твердых духом обладателей высокого уровня в покорную полутварь, увы, применяются нередко.

— Ты все верно понял, инквизитор. Совершить самоубийство или напоить дочерей своей кровью мне не давал, по всей видимости, навык одного из тюремщиков, поскольку тогда об этом даже мысли в голове не возникало. — В голосе здоровяка плескалась такая ненависть, что я невольно порадовался отсутствию у нас времени, необходимому для захвата и неторопливого вдумчивого допроса альбиносов с последующим показательным умерщвлением. Пытки омерзительны и аморальны? Пф! Да барон бы с легким сердцем пошел на абсолютный геноцид данного народа. И, надо сказать, у него для этого имелся действительно весомый повод. — Уже через жалкие двое суток, мои гордость и честь не имели никакого значения по сравнению с лицами дочерей, которые больше не могли даже плакать. Я умолял тюремщиков о милосердии, я был готов дать риамцам любые клятвы и нарушить все взятые ранее на себя обеты, я бы продал душу темным богам ради своих детей…И, к стыду своему, далеко не сразу обратил внимание на раздающееся посреди ночи отчаянное мычание из соседней камеры, которым вы, друг мой, пытались привлечь к себе внимание. Вернее к пропитанной влагой тряпке, сжатой в вашей руке.

— Мычание? — Переспросил я, пытаясь вызвать в своей памяти хоть какой-то отклик, но та молчала будто партизан на допросе. Ха, а я, кажется, знаю, кто такие партизаны! Пусть очень смутно, на уровне каких-то полуразмытых образов, но все-таки! — Мне что, кляп вставили, чтобы не ругался лишний раз?

— У вас, друг мой, тогда не было языка. Но его отсутствие ни капли не помешало передать нам в несколько приемов достаточно воды, чтобы напоить всех. И это было намного больше, чем выдаваемая другим заключенным дневная порция. А еще той ночью мы получили две едва-едва теплые крысиные тушки, хотя готов поклясться, ни одного грызуна не бегало ни по камерам, ни по коридору. — Я передернулся сразу всем телом от отвращения при одной мысли о подобной пище…Но следовало отбросить эмоции в сторону и воспользоваться разумом для осознания той ситуации, в которой оказался Форст и его дети. Наличие даже такого пропитания гораздо предпочтительнее голодной смерти. Ведь когда кто-то мертв, то это уже никак нельзя исправить, а из плена всегда остаются шансы сбежать, чему мы живое доказательство. — Иногда тушка была только одна, иногда приходилось голодать…Но мы смогли продержаться целый месяц, пусть и изрядно исхудали, потеряв по паре уровней. У тюремщиков, конечно, возникли вопросы, но они не смели тронуть нас без приказа кого-нибудь из хозяев Башни, а им было не до гниющих в темнице узников, ведь в страну вторглись ящеры.