Собиратель Сухоруков (СИ) - Кленин Василий. Страница 72

– Ну, обо мне-то он тебя не предупредил, – хмыкнул Ицкагани.

– Кто знает, – пожал я плечами. – Может быть, ты как раз неопасный.

– Ха! – рассмеялся мой пленитель холодным тоном.

И ушел. На этот раз он не возвращался до самого вечера. Только на закате над ямой появилась рука с лепешкой – большой, пышной, не то, что прежние.

– Есть еще сказка?

– За лепешку-то? Найдется! – я на самом деле подготовился за день и приступил к рассказу, едва только плата шлепнулась в протянутые руки.

– В горах, у небольшого прозрачного озера жил рыбак. Он выточил красивые крючки из раковин, которые когда-то принес в горы с берега моря. И этими крючками он каждый день вылавливал из озера большую жирную рыбу. Которой и кормил своего сына. Так прожили они много лет: сытно и счастливо. Только Чужой не дремлет. Метнул он свои ядовитые дротики в отца – и свалила того страшная болезнь. От которой рыбак и помер. Сын долго горевал. А потом взял отцовские крючки и пошел на озеро. День кидал их в озеро, второй кидал – не ловится рыба. Не знал мальчик, как ловить рыбу, не научил его отец своим секретам. Он уже принялся есть корешки, семена, даже траву жевать начал. А рядом в озере плескалась рыба – больше и жирнее прежнего!

– И вот однажды, – продолжил я. – С низин в горы пришел незнакомец. Увидел он озеро, обрадовался и полез в сумку. У него тоже были крючки на крепкой веревке. Закинул незнакомец их в воду – и поймал рыбу. Такую большую, такую жирную, какой мальчик никогда раньше не видел! Пошел тогда мальчик к незнакомцу…

– Дурацкая сказка! – рявкнул он и развернулся прочь.

– Знаешь что? – крикнул я в сердцах ему в спину. – Да, может быть, с твоей точки зрения, я и камень на пути. Только вот ты так сильно увлекся борьбой с камнем, что сам не видишь, что весь путь перекопал! И сам идешь совсем в другую сторону!!!

Последнее я уже орал в исступлении, надеясь, что мои слова достигнут ушей хозяина Черного Урочища. А потом вгрызся зубами в лепешку.

Кажется, это фиаско. Последний мой крик был жестом отчаяния. Удар в лоб, грубый, безыскусный. Мало кто слушает прямые утверждения, да еще и поданные в такой форме. Я вздохнул и уселся в грязь. За три дня окончательно плюнул на гигиену – оказывается, к такому привыкаешь довольно быстро. Особенно, когда нет выбора.

Кажется, в эту ночь я все-таки заснул. Понял это, потому что внезапно проснулся. Проснулся… даже не знаю от чего. Небо над головой было черно-звездным, округа решительно спала и не шумела. Даже ветер стих. И в этой застывшей тишине – шорох. Предельно тихий – такой как раз и будит ночью. Иной раз и крики можно проигнорировать, а тихий шепот вдруг заставляет подскочить! Что такое тихий таящийся шорох кромешной ночью? Да чистый ужас! Я вжался в стену, сердце мое бешено колотилось – дикое австралопитековое сердце, бессознательно боящееся тихого шороха в ночи.

– Большой Человек, – тихо шепнула ночная чернота. – Ты тут?

Я едва не закричал! От облегчения, от радости – похолодевшее тело окатила волна жара.

– Тут! – свистящим шепотом заорал я, еле удерживаясь от настоящего крика. – Я тут, Сын Обезьяны!

В одной из ячеек решетки появилась голова. Совершенно черная, только белки глаз слегка мерцали, как две дополнительные звезды в моем клетчатом небе. Это, конечно, был Сын Обезьяны, чертов экониндзя, способный пролезть где угодно и чурающийся мясной еды! Только он называл меня так – Большой Человек, избегая официального титула.

– Я знал! Я верил, что ты сможешь до меня добраться! – слезы счастья текли по моим грязным щекам, и я даже не пытался это скрыть.

Как же это приятно: знать, что о тебе не забыли, тебя не бросили!

– Тише, прошу! – шикнул на меня безрод. – Извини, что поздно: луна только что зашла за гору, было слишком светло.

– Что там, в Излучном?

– Смятение, – коротко ответил Сын Обезьяны. – Все перепуганы, вожди и твои помощники беспрерывно совещаются. Но ничего не могут решить. А Черный Хвост носится по селению с копьем и грозится всех убить.

– Прям всех? – я не смог сдержать улыбку.

– До единого, – серьезно кивнул мой лазутчик. – Большой Человек, я принес веревку. Обмотай конец вокруг себя – я попробую тебя вытащить.

– А как же решетка?

– Сейчас я перережу веревки…

– Погоди!.. – я слишком громко вскрикнул, позабыв о приказании соблюдать тишину.

Сердце мое судорожно заколотилось. Сбежать из треклятой ямы хотелось. Очень хотелось! Тем более, Черный Хвост бегает с копьем… Но события последних трех дней подкинули мне много пищи для размышлений. Разве обязательно рубить гордиев узел? Я явно нащупал какие-то ниточки. Еще не знаю, как их тянуть, но… Но я очень хотел попробовать! Ведь, если получится… Если получится избежать войны…

– Сын Обезьяны! – позвал я притихшего «ниндзю». – Ты должен оставить меня здесь. Я так решил. Но у меня есть к тебе важная просьба. Ты не обязан ее выполнять, но, если сможешь – это спасет много жизней.

– Какая просьба?

– В главном зале, в доме Ицкагани на постаменте стоит череп. Укради его для меня!

Тишина звенела! Сын Обезьяны явно завис и молчал так минуты две. И наконец, заговорил:

– Ты потом расскажешь мне, в чем твоя хитрость?

– Конечно! – обрадовался я необычной (как всегда!) цене за услугу от безрода.

– Тогда я попробую. Ночью в дом имачаты мне не зайти. Но я наблюдал – утром на подворье Ицкагани приходит много людей с южной части Урочища. Они несут продукты, воду, разные подношения. Попробую смешаться с ними.

И Сын Обезьяны исчез, не прощаясь. Я же забрался в самый сухой угол и до утра не смыкал глаз, нервно грызя ногти левой руки. Есть! Наверняка есть способ убедить Ицкагани, что я не камень на его пути. Что я не враг его отцу.

Утром Ицкагани, кстати, снова пришел. Но, видимо, уже не по-своему желанию, а по привычке, которая успела выработаться за три дня.

– Хочешь узнать, чем закончилась вторая сказка? – спросил я.

– Нет, – отмахнулся имачата.

– А я всё равно расскажу. Даже без лепешки. Сын рыбака смотрел на незнакомца, который рыбачил в горном озере – и сердце его наполнялось кровью гнева. Он шептал, что другой мужчина не имеет права делать то же самое, что и его отец. Но на самом деле, ему было просто жалко рыбы, хотя, мальчик себе в этом и не признавался. Он взял большой камень, подкрался к незнакомцу и ударил того по голове. Мужчина упал в воду, захлебнулся и утонул. Мальчик радовался. Мальчик говорил, что защитил честь отца. А потом умер от голода. А мог бы научиться у незнакомца ловить рыбу крючками.

Тишина.

– Вот, – добавил я, давая понять, что история закончилась.

– Какая дурацкая сказка, – процедил холодным тоном Ицкагани. – Она не стоит даже маленького куска лепешки.

И ушел. От меня все уходят, не прощаясь. Я видел, что все мои намеки доходят до моего пленителя. Он всё понимает. Но слышит ли он меня? Или наоборот, ожесточается сердцем против слов, которые ломают ему привычную картину мира. Конечно, проще, когда есть воплощенный объект, стоящий на пути единения с отцом! Особенно, когда объект сидит в грязной яме, воняет, плачет, и на него можно от всей души харкнуть, когда прижмет. А вот принять, что дело не во мне, а в голове Ицкагани – не хочется. Неприятная, непривлекательная истина.

Рассуждая на темы принятия и непринятия, я потихоньку сомлел под выползшим на небо солнышком, и, похоже, пропустил важный момент. Проснулся, когда «пчелиный улей» имачатова дворца уже вовсю гудел. Кто-то кричал, кто-то плакал, кого-то чем-то били. А вокруг все бегали, носились…

«Неужели это Сын Обезьяны? – задохнулся я от волнения. – Неужели он смог?! Или…Или, наоборот, не смог».

От последней мысли стало страшно. Я старательно прислушивался к голосам, надеясь не услышать знакомых интонаций моего лазутчика… И не услышал. Но это меня мало успокоило.

Суета не утихала. Кажется, вся дворня коварного имачаты искала череп! Ко мне, кстати, с проверками не лезли. Только бегали мимо, лишая покоя. За несколько часов я настолько привык к суматохе, что уже перестал ее замечать. Вот и очередные шаги мимо тюремной ямы проигнорировал. Вздрогнул только тогда, когда меж прутьев решетки протиснулся кусок грубой холстины и с глухим стуком покатился по стенке вниз. Я осторожно подошел к комку, откинул край – и на меня вылупились пустые черные глазницы.