Ноль эмоций (СИ) - Осянина Екатерина. Страница 48

Поэтому двигалась я чрезвычайно медленно. Если сейчас за мной кто-то и следил, то, наверное, они или давились от смеха, глядя на мои потуги остаться незамеченной, или жрали от нетерпения землю, злясь на меня за то, что я не спешу их привести к заветной цели.

Однако я не позволяла подобным мыслям сбить себя с толку и продолжала в том же духе, пока не убедилась, что приползла на путь истинный, и что никто на меня пока что не напал и даже не выдал своего присутствия. Поэтому проделав на брюхе еще часть пути, уже не настолько уверенная, что правильно помню дорогу, я наконец решила подняться на ноги и передвигаться обычным способом.

На всякий случай пошла я не прямиком к землянке, а сначала решила выйти к озеру, где мы с Костей ставили сеть. Торопиться мне было некуда, до истечения срока, назначенного Герасимовым, у меня было еще несколько дней, которые я могла прожить тут, в лесу, наедине с природой, в свое удовольствие, и я решила как можно дольше попетлять и посбивать с толку тех, кто, я была уверена, рано или поздно себя выдаст.

До озера я добралась без приключений и, насколько могла убедиться, без сопровождающих. Проблема была в том, что озеро было сильно заболочено, и добираться до воды пришлось бы по колено в жидкой топкой грязище. Я сняла ботинки, задрала как можно выше штанины и сходила на разведку к воде. Добравшись до места, которое с некоторой натяжкой можно было считать чистой водой, я пожалела, что, как Костя, не разделась догола. Однако мне удалось высмотреть на дальней стороне более-менее подходящий кусок бережка, где не было болота. Там, правда, росли густые кусты, но по крайней мере мне показалось, что там, за кустами, можно даже поставить палатку и переночевать. А густая растительность как нельзя лучше прикроет от посторонних глаз и костерок, и палатку, и меня, когда я решу подойти к воде.

На то, чтобы обойти озеро кругом по бесконечным топям, у меня ушел весь остаток дня. Я снова пообедала всухомятку, не разводя костра, и пока жевала свой скудный обед, не без удовольствия вспоминала наши с Костей голодные скитания, когда поесть удавалось в лучшем случае раз в сутки. Могла ли я тогда предположить, что буду вот так, чуть ли не с улыбкой, вспоминать наши тогдашние злоключения, которые тогда воспринимались мной как-то отстраненно, как будто я наблюдала за ними со стороны, и не я испытывала трудности, лишения, голод, холод. Потом до меня дошло, что мне тогда было просто-напросто все равно, куда идти и что чувствовать. Я даже жевать перестала, когда поняла, что то, что я чувствую и переживаю сейчас — это не что иное, как эмоции. Обычные человеческие эмоции, вызванные воспоминаниями о событиях, о людях, которые были рядом со мной. Я с удивлением рассматривала кусок шоколадки, который дал мне понять, что испытывать радость от того, что он у тебя сейчас есть, и что им можно утолить голод, — приятно!

В животе опять сжался какой-то тугой и щекотный комок, и меня снова слегка затрясло, как когда-то в съемной квартире, когда Костя оставил меня на весь вечер одну.

Я запихнула остатки шоколада в рот, заставила себя подняться с холодной мокрой земли, успокоиться и продолжить шагать по этой нескончаемой вязкой жиже к дальнему кусочку берега.

Я чуть не пропустила в сгущающихся сумерках то место, которое высмотрела себе для ночлега. По пути к нему я таки успела вымокнуть до колен. А потому что нечего было выпендриваться и покупать себе эти пижонские ботиночки. Шла бы себе в резиновых сапогах, как тот «колхозник», что мелькал на платформе, и забот не знала. И ноги были бы сухие.

Местечко и впрямь было что надо: сухой твердый пригорочек, уютный пятачок, на котором можно было и палатку поставить, и костерок разжечь. К воде можно было продраться через кусты и начерпать ее, свесившись с берега и держась за крепкие и надежные ветки.

Уже через час я сидела спиной к палатке, протянув босые ноги в мокрых штанах к огню, возле которого сушились набрякшие и оттого отяжелевшие ботинки, надетые подошвами вверх на воткнутые в землю палочки, ела пластиковой ложкой ароматное картофельное пюре из картонного корытца и, пачкая сажей руки, прихлебывала прямо из кана горячий настой земляничных листьев, который получился из остатков неизрасходованного на картошку кипятка.

Я была почти довольна жизнью, когда шею вдруг холодно кольнуло лезвие ножа, и чья-то рука, рванув меня за волосы, задрала мою голову кверху, обнажая беззащитное горло. Скосив глаза, я увидела в свете угасающего костерка знакомые резиновые сапоги, которые вспоминала всего лишь пару часов назад.

Глава 20

— Ты что же это вытворяешь, а? — услышала я над самым своим ухом вкрадчивый мужской голос с хрипотцой.

Мужчина пыхтел так, как будто перед этим пробежал пешком пять или шесть этажей по лестнице, хотя я не услышала ни звука, пока он ко мне подкрадывался.

— Ботинки сушу, — невозмутимо ответила я.

Неизвестный сильнее дернул и сжал мои волосы, нож чуть отодвинулся от горла. Да что за черт? Я же еще не показала, где лежит мешок денег. Что он себе позволяет? Я попыталась дотянуться до пистолета, но пыхтящий тип перехватил мою руку и одним ловким движением выудил из нее оружие.

Я дернула головой, и он выпустил мои волосы, видимо, решив, что теперь-то, без пистолета, я стану покладистее. Моя босая нога чуть не угодила в раскаленные угольки, и я поспешила вскочить на ноги. Света от костра едва хватало, чтобы разглядеть массивную фигуру моего гостя и ствол моего же пистолета, направленный теперь мне в грудь. Я выставила правую руку ладонью вперед, а в левой продолжала держать свой недоеденный ужин. Я отвела руку в сторону и нарочито медленно, не делая резких движений, нагнулась к земле, не сводя с чужака глаз, поставила тарелочку с едой на землю. Под руку мне попался фонарик, и я сжала его в руке.

Мужчина, заметив мое движение, щелкнул предохранителем. Ножик свой он спрятал тем временем в карман черной куртки.

— Это фонарик, — сказала я и включила его, направив луч на сапоги моего незваного гостя. Потом выше. Когда световое пятнышко добралось до его лица, я убедилась, что это был не кто иной, как «колхозник» с перрона. Он не зажмурился, и ни один мускул не дрогнул на его физиономии.

— А что я вытворяю? — поинтересовалась я. — Здесь что, нельзя жечь костер?

— Да не придуривайся. Ты прекрасно поняла, что я говорю про твою выходку в поезде.

— А, — я улыбнулась, вспомнив смазливого парнишку, с которым целовалась в тамбуре. — Что там «грибник»? Жив?

— Да он-то жив. А ты — с ума сошла что ли — на ходу из поезда выпрыгивать?

— Ах, это… — я кокетливо отмахнулась фонариком. — Да ерунда. Отделалась парой ушибов.

Плечо тут же отозвалось на движение тупой ноющей болью, видимо, к ушибам добавилась еще и пара растяжений. Но я продолжала улыбаться.

Ноги стали подмерзать. Я храбро двинулась навстречу мужику, который продолжал истуканом стоять возле того бревнышка, откуда я только что вспорхнула, и конец которого дотлевал в моем костре.

— Отойди-ка чуток, — вконец обнаглела я и слегка толкнула его бедром, чтобы он посторонился и не мешал.

Я нагнулась, подхватила бревно и чуть пододвинула его так, чтобы тлеющий конец лег на угли, а сама снова уселась верхом и пристроила свои ноги поближе к теплу.

Пришелец быстро справился с легкой оторопью от такой моей наглости: хмыкнул и убрал пистолет за пазуху. Вместо него он достал другой небольшой предмет, поднес его к лицу. Послышалось шипение, щелчки.

— Шурик, ты далеко? — сказал негромко мой гость, поднося ко рту, по всей видимости, рацию, обходя вспыхнувший костерок так, чтобы он оказался между нами, и присел напротив меня на корточки, вытянув к вспыхнувшему огоньку одну руку с растопыренными пальцами.