Северные истории. Книга II (СИ) - "Глиссуар". Страница 15

— Где спали твои дети? Ты не оставляла их одних в ночь поветрия? — спросил лорд, отдавая себе отчет, что людей настолько глупых не бывает и во всех девяти землях.

— Они спали в большом хлеву, милорд, — ответила Гретхен.

Большой хлев — много других людей, спящих вповалку чуть не друг на друге, чужие дети, скотина, копошащиеся в соломе мыши и свившие гнезда под потолком птицы… И, несмотря на это, поветрие пять раз забирало именно детей этой женщины. Что это, не может ведь быть обычным совпадением?

— Кто-то убивает твоих детей. Душит их или дает яд, — такое объяснение было наиболее вероятным. «Может быть, даже ты сама, если ты сумасшедшая». — Это не поветрие, потому что поветрие не выбирает.

Женщина молча протянула ему сверток с младенцем.

— Чего ты хочешь от меня? Чтобы я защитил твое дитя от поветрия? Я не могу этого сделать, да это и не поветрие вовсе…

Он осекся, когда понял, что в свертке, который настойчиво суют ему прямо в руки, лежит не живой младенец. Можно было бы раньше понять — ребенок не издал ни звука за все время…

Волнуясь, лорд Вильморт поспешно отодвинул в стороны письменный прибор, листы бумаги, тарелку с остатками сыра и опустевший кувшин с кубком, освободив место, положил сверток на стол перед собой, разорвал засохшую бечевку, заменяющую свивальник, и бережно распутал тряпки и лохмотья, открывая содержимое свертка. Это был трупик ребенка — мальчика, прожившего не больше пары месяцев и умершего, определенно, от снежного поветрия — внутри и вокруг рта еще оставались крупинки холодного нетающего снега. Хотя со дня смерти прошло уже больше двух месяцев, тело ребенка не разлагалось, а медленно высыхало, как часто происходило с телами тех, чьи жизни забирало поветрие.

— Милорд…

Лорд Вильморт так увлекся разглядыванием трупика, что забыл о матери и чуть не вздрогнул от ее голоса.

— Вы можете вернуть его, милорд? — очень тихо спросила Гретхен, глядя на него совершенно безумными глазами.

«Похоже, слухи зашли слишком далеко», — с досадой подумал Фержингард. Оживлять бесполезных младенцев в его планы точно не входило. Разве что ради эксперимента…

— Может быть и смогу, — ответил он. — Но сначала мы с тобой должны понять, как и почему это происходит. Почему именно с тобой, с твоими детьми. Садись, Гретхен. Ты должна рассказать мне все.

Глава 4

Начавшиеся с ноября метели обещали суровую зиму. Лорду Рейвину оставалось только гадать, не связано ли это с трагедией, случившейся в его семье — в конце концов, погода так внезапно переменилась именно с той ночи. Любой книжник, сверившись с погодными записями, заверил бы его, что в осенних холодах нет ничего странного, но все же последние восемь-десять лет, что Рейвин помнил, конец осени выдавался дождливым, промозглым и ветреным, но не таким холодным.

Рейвин написал послание лорду Хэнреду — короткое и не содержащее никаких подробностей: «Мой добрый друг, я нуждаюсь в вас». Но о том, что отправить его в такую погоду и речи не было, пришлось ждать больше недели, пока пурга не унялась.

Лейлис чувствовала себя уже лучше, но из спальни почти не выходила и большую часть дня по-прежнему проводила в постели. У нее были книги и давно начатое кружево из вергских золотых нитей, но Рейвин ни разу не видел, чтобы она к ним притрагивалась, и рисунок на кружеве не расширялся.

— Вам, может быть, скучно, миледи? Или что-то требуется? — спрашивал лорд в надежде занять ее хоть чем-нибудь, но получал отрицательный ответ. Сверх того супруги почти не разговаривали.

Сам лорд, чтобы немного отвлечься от мрачных раздумий, решил заняться делами, и так как зимой их было немного, принялся проверять и править торговые накладные и учетные записи за осень. Разобравшись с этим, начал расписывать дела, которыми следовало заняться по весне, а то и ближе к лету. Вот только на все планы не хватало денег. Золота было мало; последний раз сундуки в сокровищнице наполнялись до краев, когда леди Альда выходила замуж за лорда Вильморта Фержингарда, но почти вся сумма выкупа за невесту ушла в первый год правления лорда Рейвина на подарки соседям и дополнительный гарнизон в крепостях на восточной границе.

Золота в недрах северных земель всегда было мало; во владениях Эстергаров — не было вовсе. Выкуп за невесту или военный поход были единственными способами получить его, отчасти именно этим обстоятельством был продиктован брак лорда Рейвина с южанкой.

Разбирая старые бумаги, Эстергар нашел запись о давнем неоплаченном долге — лорд Тистельдер обязывался вернуть три сотни золотых еще отцу лорда Рейвина. С тех пор прошло десять лет. На Севере знали — от южан, конечно же — что такое проценты по долгу, но между собой их не назначали. Однако просрочка в десять лет, к тому же явно недобросовестная забывчивость в вопросе осведомления наследника покойного кредитора о долге стоили как минимум ценного подарка. Но что делать дальше, было неясно; поехать к Тистельдеру лично, как ездил к Хостбину, лорд Рейвин не мог — не располагала погода и вызывающее беспокойство состояние жены, а с письмом некого было отправить. Посылать малолетнего брата было слишком рискованно, а любого другого Тистельдер мог бы просто не принять, справедливо сочтя подобное отношение оскорблением.

Необходимость ждать еще два года до совершеннолетия брата чрезвычайно обременяла Рейвина, сковывая во многих начинаниях. Слишком многие дела на Севере не делались без участия представителей в лице кровных родственников лорда. Конечно, существовал способ сделать брата формально взрослым еще до двенадцати — договорной поединок, как это называлось, то есть бой с тем, кто за плату или по какому-то иному уговору сам позволит ранить себя. И хотя девять из десяти отцов предпочитали доверить испытание сына своего другу или близкому соратнику, большего позора, чем договорной поединок, если удавалось доказать сговор, сложно было вообразить. Рейвин положил расписку в шкатулку к недавним письмам, решив, что поедет к Тистельдеру позже, когда Лейлис станет лучше. Предчувствие подсказывало, что будет это нескоро.

Сначала Рейвин думал — так она выражает скорбь. Поутру, после того, как все случилось, к нему приходили женщины, спрашивали, должны ли они носить траур по ребенку. Лорд ответил им, что ребенок не прожил ни минуты, и все согласились с тем, что траур в этом случае не положен. «Зачем было спрашивать, если все знают, что траур не носят по детям, не дожившим до года». Но если леди Эстергар захочет, если ей это требуется… Рейвин бы принял и ее молчание, и нежелание покидать покои — столько, сколько это необходимо, чтобы справиться с утратой — если бы только был уверен, что это действительно идет жене на пользу.

Но дни шли, и Лейлис, поправляясь физически, все больше замыкалась в себе. Все, что Рейвин слышал от нее, было выражением недовольства и раздражения. Что-то надломилось, что-то было глубокого не так — Рейвин это чувствовал, но как изменить, не знал и снова ощущал себя беспомощным, как в день смерти отца, матери. Его всегда пугала не столько сама смерть, сколько то, что она делала с живыми. Что-то происходило с его женой, и хуже всего было то, что ему не у кого было спросить совета. Даже когда приехал лорд Хэнред.

Старик прибыл в Эстергхалл поздним вечером, и лорд Рейвин не стал ни будить жену, ни поднимать слуг, сам встретил гостя, провел к огню, предложил вина.

— Пусть демоны пьют вино в такую погоду! Проклятье, мой плащ можно рубить топором… Сейчас бы чего покрепче… И рассказывай, что случилось.

И Рейвин рассказал ему все, кроме правды о том, что произошло той ночью.

— «Холодная рука»… — понимающе протянул старик, выслушав его. — Скверная штука, скажу я тебе. Но что поделать — одна из тех, что всегда будут рядом, покуда люди будут жить на этой скорбной земле… Ведь вы сожгли останки?

Рейвин кивнул, глотнув из чарки крепкого хлебного вина, которое прежде почти не пил, и сам удивляясь тому, как легко дается ему ложь.