Смотри на меня (СИ) - Малиновская Маша. Страница 39

Выхожу из подъезда и вижу чёрный лексус, опасно прищурившийся остроугольными фарами. Рядом с ним невысокая блондинка. Увидев меня, она делает шаг навстречу и мягко улыбается.

— Я Яна. Мой муж звонил вам, мы отвезём вас в больницу к Егору.

— Юля, — отвечаю как можно спокойнее, стараясь тут же не начать трясти её за плечи, пытаясь узнать, что ей известно. — Можно на ты. И… спасибо.

Она приглашает меня сесть на заднее сиденье, куда усаживается и сама. Я следую за ней.

В салоне приятно пахнет, тихо играет музыка, но ко мне это пробивается словно через вату. Сознание затуманено страхом и неизвестностью.

— Здравствуйте, — говорю мужчине за рулём.

Узнаю в нём тренера Егора. Никогда не общалась лично, хотя часто видела его. На соревнованиях или когда ждала несколько раз с тренировки в зале. Да к такому и страшно подойти — здоровенный бугай, весь в татуировках и с таким взглядом, будто ещё секунда и он щелчком пальцев сломает тебе шею.

Любопытно, что рядом с таким медведем такая милая и нежная женщина. Инь и Янь в самом ярком проявлении.

В ответ он буркает приветсвие и давит на газ. Я хочу задать вопрос, но настолько боюсь ответа, что он застряёт в горле. Давит там, царапает, мешает дышать.

Яна кладёт свою тонкую руку на мою и мягко сжимает.

— В медицинском меня учили, что некорректно обнадёживать пациентов тем, что всё обязательно будет хорошо, — говорит она. — Ведь всякое в практике бывает. Но сейчас я действительно думаю, что всё будет в порядке, Юля.

— Что с ним? Что произошло? — спрашиваю сипло и прикрываю глаза в ожидании приговора. Первый вопрос, конечно же, куда важнее сейчас.

— Какая-то девушка сбила его на машине на парковке возле магазина. С места происшествия скрылась, — говорит Шевцов с переднего сидения. — У Егора повреждена рука и лопнула селезёнка. Сейчас на операции по удалению, а руку будут оперировать позже.

Боже…

Сердце в груди будто кто-то в кулак сжал. А если бы… О нет, не стану думать о худшем. Пусть он скорее поправится, Господи! А я буду рядом.

— Я знаю, кто это сделал, — говорю мрачно. — Это не случайность.

Яна охает, Шевцов хмурится, продолжая вести машину. А во мне закипает такая ненависть, которой можно ошпарить, испепелить лишь через взгляд. Я бы этой суке сейчас шею свернула, не моргнув. Собственными руками задавила бы.

— Позвоню в полицию, пусть подъедут в больницу, — сообщает Алексей, и дальше мы едем молча.

Перед зданием больницы меня снова накрывает паникой. А вдруг во время операции что-то пошло не так? Ему же орган удаляют. Кровотечение, реакция на наркоз и тому подобное.

Мне страшно, но я сжимаю кулаки и иду к ступеням ко входу. Яна и Алексей идут рядом.

Мы поднимаемся на лифте на четвертый этаж. Хирургия. Шевцов уверенно шагает в конец коридора, а я за ним. Возле одной из дверей вижу родителей Егора. Мама в слезах, отец хмурится.

— Здравствуй, Юля, — говорит он, а мать только кивает.

— Операция ещё идёт? — спрашивает Шевцов, Вертинский старший даёт ему утвердительный ответ.

Мы все замираем в безмолвии. Каждый в своих мыслях. Застываем как мухи в янтаре в своём гнетущем беспокойстве. Я молюсь про себя своими словами, другими попросту не умею. Но обязательно, обязательно выучу! И в церковь пойду. Только бы Бог вернул мне моего Егора.

Я отхожу к окну и упираюсь лбом в прохладное стекло. Смотрю на больничный двор, вспоминая, как сидела тут на лавочке, наблюдая за тем, как ветер гонит рябь по талым лужам. Егор не будет один.

Сейчас там внизу зелено и красиво. Мы будем сидеть вон на той лавочке, когда он будет восстанавливаться, а потом поедем домой. Я за рулём, потому что ему будет ещё нельзя.

Мы всё это переживём. Обязательно. Со всем справимся и будем жить дальше. Забудем как страшный сон.

Только пусть уставший хирург сейчас выйдет и скажет, что операция прошла успешно, и скоро Егора переведут в палату. Он отойдёт от наркоза и позовёт меня.

Выдыхаю, наблюдая, как влажное облачко на стекле сползается и совсем исчезает. Закрываю глаза, пытаясь сдержать слёзы.

— Я тебя очень хорошо понимаю, Юля, — маленькая ладонь Яны ложится мне на плечо. — Поверь. Я так же стояла под операционной, пока мой отец оперировал Лёшу. Его контузило в Сирии, и он ещё не восстановился, но оказался на ринге. Выиграл бой, но стало плохо. Очень плохо. Помню, как плыла разумом между сном и явью, сидя на полу под операционной. Так что я знаю, каково тебе. Но в глубине души я верила, что после всего, через что мы с Лёшей прошли, Бог не может так просто его отобрать.

Я поднимаю на неё глаза, глядя теперь совершенно иначе. Становится понятно, что они с Шевцовым непростая пара и путь к счастью своему прошли тоже непростой.

— Так что верь в него. Ты обязана.

На слова сил у меня нет. Я просто киваю, благодарна ей за такую поддержку. Потому что Егор действительно достоин моей веры в него, мы это уже проходили.

Из-за раздвижных дверей к нам выходит врач.

— Кто родственники Вертинского?

— Мы. Родители! — тут же отзывается мама Егора.

И я не собираюсь стоять в стороне. Решительно шагаю к ним.

— Я его девушка, — говорю твёрдо, чтобы даже не думали, что не имею права знать, как он. — Мы вместе живём.

Врач задерживает на мне взгляд на секунду, но потом, видимо, решает не проявлять юридическую педантичность.

— Операция прошла успешно. Было внутреннее кровотечение, потеря ощутимая, но сейчас ему переливают компоненты. Отходит от наркоза, минут через двадцать можно к нему в палату, но не все сразу.

— Спасибо! — всхлипывает мать Егора. — Я так хочу увидеть его.

— Думаю, будет лучше, если к нему первой пойдёт Юля, — говорит отец Егора, и у меня в груди разливается горячая признательность к нему. — А мы сможем пообщаться завтра, когда он окрепнет.

Мама Егора поджимает губы и уже хочет возразить, но отец останавливает её взглядом. Я понимаю, что он её ребёнок, но поделать с собой ничего не могу. Пусть буду эгоистка, но я так отчаянно хочу увидеть его.

— Спасибо, — тихо благодарю, а потом смотрю на доктора. — Куда мне пройти?

— Медсестра спустится за вами.

Врач уходит, а я опираюсь спиной на стену и откидываю затылок. Хочется выдохнуть, но я не смогу, пока не увижу его. Пока не прижмусь губами к его тёплым губам, поймав на них дыхание.

Через десять минут к нам спускается медсестра и протягивает мне запечатанный пакет с одноразовой одеждой.

— Наденьте бахилы и халат и следуйте за мной.

Быстро распаковываю пакетик, натягиваю тонкий нетканный халатик, бахилы и спешу за уже пустившейся скорым шагом по коридору медсестрой.

Волнение отдаёт покалыванием в кончиках пальцев, непрошенные слёзы щекочут в носу. Не верится во всё происходящее. Мы ведь сейчас должны были таскать коробки с моими вещами из машины в Егора квартиру, а потом, уставшие, перекусить, принять вместе душ и увалиться спать. Или не спать. Точнее, не сразу, но уж точно он не должен был цепляться за жизнь на операционном столе, а я умирать от ужаса в больничном коридоре.

Но в данный момент, спешно следуя к нему за медсестрой, я почти испытываю радость. Потому что всё обошлось, потому что он жив, и доктор принёс хорошие новости.

— Осторожно, он только начал приходить в себя, — предупреждает меня другая медсестра, вышедшая из его палаты. — Не удивляйтесь, после наркоза может говорить бредовые вещи. Это нормально. Сознание может путаться, речь тоже.

— Поняла, — замираю в дверях.

Он лежит на постели, рядом чёрный монитор зелёной ниткой отсчитывает биение сердца. Капельницы, трубки, лекарства вокруг.

Я закусываю губы, пытаясь сдержать всхлип и проморгать влагу в глазах. Делаю выдох и медленно иду к нему.

Бледный, с тёмными кругами под глазами, от лежит на постели. Глаза прикрыты. Загорелые плечи обнажены, простыня натянута до середины груди. Такой сильный и такой сейчас уязвимый.

— Ну чего застыла, Конфета? — вздрагиваю от приглушённого голоса. — Живой. Или непохоже?