Когда не все дома (СИ) - Болдина Мария. Страница 3

— Откуда ж мне знать такие подробности, ты ж не рассказывала, — несмело отмахнулась Ольга, всем своим видом давая понять, что и дальше с удовольствием осталась бы в неведении.

Рассказы о родителях в исполнении сестры всегда казались ей похожими на древнегреческие мифы: всё это было поучительно, возможно, даже интересно, но очень далеко от её реальной жизни.

— Во-о-от… Сегодня расскажу, — настойчиво продолжила сестра.

История оказалась банальной — обычный курортный роман. Мама в надежде избавиться от хронического бронхита съездила в санаторий. Съездила, вернулась и заявила мужу, что не только подлечилась, но ещё и влюбилась так сильно, что готова бросить всё: когда-то горячо любимого мужа, взрослую и уже вполне самостоятельную дочь-студентку, квартиру, работу, привычную до оскомины жизнь — и начать всё заново, с чистого листа. Виной всему стал доктор, с которым она познакомилась три недели как.

Ольга, нехотя слушавшая семейную сагу, удивилась тому, какой решительной женщиной, оказывается, была их с Сашкой мама. В один день влюблённая собралась, но помешала работа. Начальство отказалось отпускать сей же час и потребовало остаться на положенные по трудовому кодексу две недели. Две недели — короткий срок, что могут изменить в большой любви две недели? Однако три недели любви, две недели разлуки и их мама разобрала коробки, оставаясь в привычной жизни.

— Я, когда она намылилась к этому своему влюблённому доктору, очень на неё обиделась, дома перестала бывать, ушла в общагу. Поэтому не знаю, что сказал или сделал отец, как остановил этот — Сашка покрутила пальцем у виска, — хм… вихрь. Но как-то же остановил.

Сестра рассказывала об этом несостоявшемся побеге из семьи и шмыгала носом, и это было на неё, жизнерадостную Сашку, совсем непохоже.

— Когда мама умирала, я уже была старше, сама замуж собралась, наверное, поумнела, а может быть, наоборот, поглупела, раз полезла с дурацкими вопросами к уставшей больной женщине. Так вот, спрашиваю я у неё, не жалеет ли она, что осталась с нами. Отец ведь очень тяжело болел, и она за ним ухаживала, извелась вся и сама слегла после похорон. Знаешь, мама призналась, что не пожалела ни секунды, что только у постели инсультника поняла, что папа для неё значил.

Ольга не совсем понимала, зачем ей всё это рассказывают, почему именно сегодня, а не пять лет назад или двадцать лет спустя? Очень не хотелось обижать сестру, но вот эти «Любовь и голуби» на новый лад показались ей совершенно лишними, и остался на сердце неприятный осадок, этот осадок замутил, загрязнил светлую и спокойную, кристально прозрачную память о родителях. И она не удержалась, проворчала едко и обиженно:

— Зачем ты мне вот это всё? Лучше бы и не знать.

— А затем, что надо уметь прощать и беречь того, кто рядом.

Ольга с сомнением покачала головой:

— Я прощать не готова, — жёстко заявила она.

— Ничегошеньки ты не поняла! — вспылила Сашка. — Это ты! Ты должна попросить прощения.

— За что!? — возмутилась Ольга.

А в следующую секунду её озарило:

— Тебя Волжины попросили со мной поговорить? — Ольга презрительно сощурила глаза.

— Зря я начала этот разговор, всё без толку…

— Значит Волжины! Но мама-то тут при чём! — продолжала Ольга обличительным тоном.

Старшая сестра решительно поднялась, выплеснула в раковину вино из бокалов, убрала тарелки, зло бросила:

— Иди спать. Диван твой застелен, полотенце возьмёшь в шкафу, пижама на подушке.

Ольга молча прошла в комнату, которая в этом доме, сколько она себя помнила, числилась за ней и хлопнула дверью, не сильно, но так, чтобы Сашка прочувствовала всё, что думает сестра о сегодняшнем вечере.

После тревожного разговора не спалось.

Блудного сына и лже-внука возвращают в семью — 1

Волжины принимали дорогого гостя. Шаркала по окнам снежной крошкой первая в этом году метель, но в доме было тепло натоплено, тихо, празднично. Внук спал крепко и долго, а как проснулся, его решено было накормить.

На столе в нарядных тарелках дымилась жареная курица с картофельным пюре. В пюре Катерина всегда щедро добавляла масла, презирая все современные традиции обезжиривания. Поэтому сладкий сливочный аромат щекотал ноздри. А ещё пахло пирогами и вишнёвым компотом. И как только все уселись за стол, в дверь позвонили. Николай младший сидел на руках у Николая старшего, и Катя пошла открывать.

Двое в форме махнули перед ней корочками и сразу прошагали на кухню. Катерина испуганно охнула, схватилась рукой за сердце, потом за косяк, чтобы удержаться на ногах, потому что в этот момент в дом ввалились и чуть не сшибли её ещё двое в штатском, нет, даже трое: мрачный парень в куртке с буквами МЧС и запыхавшаяся девушка с заплаканными глазами и маленькой девочкой на руках. А внук-Коленька вдруг соскочил с колен деда и с визгом кинулся эмчеэснику на шею:

— Папочка приехал! — потом обернулся к молодой женщине с ребёнком и с укоризной заявил, — а ты говорила, что папа сегодня дежурит.

Онемевшая от потрясения Катерина отцепилась от дверного проёма, по стеночке дошла до стола и осторожно присела на табурет, накрытый пёстрым вязаным половичком.

Полицейские, убедившись, что никто оказывать сопротивление не намерен, тоже подсели к столу:

— Ну что ж, начнём допрос с пристрастием. Документики все присутствующие подготовьте, пожалуйста…

Следствие было проведено по горячим следам. Все обвиняемые сознались и готовы были понести наказание. Это было уголовное недоразумение, тянущее на серьёзную статью.

Дед видел внука больше двух лет назад, и был тогда не ноябрь, а жаркое дачное лето, Николай-младший — белобрысый карапуз двух лет от роду — гостил у дедушки с бабушкой и бегал по палисаду в одной панамке. От двух до пяти, согласно заверениям классика, может произойти много интересного, и дети за такой срок израстаются до неузнаваемости.

Николай Михайлович сидел понурившись, понимая, что кругом виноват. А вот восемь часов как лже-внук вины за собой вовсе не чувствовал.

Допрос пятилетнего правонарушителя проводил отец.

— Зачем! — выкрикнул он мальчишке в лицо, с трудом вдохнул, выдохнул и продолжил уже тише. — Зачем ты поехал с чужим дядей?

— Это не чужой дядя, это Колькин дед.

— Почему ты поехал с чужим дедом?

— Он на джипе. А у нас же нет джипа.

Олегу захотелось этого авантюриста выпороть. Поводов для наказания было предостаточно: за понты, за побег, за враньё, за нахальную уверенность в собственной правоте. Вот в кого он такой? Олег беспомощно посмотрел на жену, которая каким-то образом уместила двоих детей на руках и объятия размыкать не собиралась. Она зарылась в вихры на макушке своего драгоценного сыночка, дышала знакомым родным запахом, приходила в себя, молчала. Было очевидно, что наказывать ребёнка сегодня никто не будет.

— Ты же сестру бросил, — привёл последний аргумент Олег.

— Она бы сказала, что не хочет на джипе, а хочет с мамой, — отмахнулся от этого довода Колька.

От такой безграничной сыновьей наглости отец опешил. Действительно, младшенькая ещё не разговаривала, и единственным понятным окружающим словом в её лексиконе было «мама», поэтому предугадать ответ девочки на любые вопросы было несложно. У Олега снова зачесались руки: требовалось объяснить наследнику, как он неправ, если словами через уши в голову не дошло, то, возможно, дошло бы ремнём по… попе. Один из полицейских, очевидно, угадав по лицу Олега его преступные намерения, подошёл, похлопал его по плечу и сказал со смешком:

— Мы жестокое обращение с несовершеннолетними не одобряем. Остынь, доктор.

Пришлось остыть, тем более хозяйка расставила на всех тарелки с ужином, налила в высокие бокалы компота, осторожно поставила на край стола бутылку и рюмки. Но её остановили:

— На работе не употребляем, и подследственным не советуем, но перекусить перед обратной дорогой не откажемся, — и старший из полицейских с хищным прищуром обвёл взглядом собравшихся за столом.