Когда не все дома (СИ) - Болдина Мария. Страница 7

Помощь пришла от Елены Васильевны, бабы Лены, как называли её за глаза и коллеги, и родители.

— Потому что подход к детям формальный, неиндивидуализированный, — неожиданно громко ввернула она.

А дальше посыпалось, словно из корзинки с премудростями.

— Что же делать, если их зовут одинаково?

— По фамилиям будем величать.

— Современные подходы в педагогике это не приветствуют…

— Клички дадим!

— А если они вам клички дадут, вам понравится?

— Они уже дали.

— Какие?

— Не переживайте, у вас не обидная — Апельсинна, даже ласково, я бы сказала.

— А у меня?

— Зайдите в родительский чат и посмотрите.

— Вот ещё, что я там не видела, в родительском чате.

— О-о-о! Вам почитать стоит.

Виктория своё прозвище знала — ВэВэПэ — по начальным буквам фамилии, имени и отчества: Вебер Виктория Петровна — то ли отсылка к власть предержащей аббревиатуре, то ли валовой внутренний продукт. Такое прозвище и настораживало, и немножечко льстило, она сама ещё не определилась, как к нему относиться.

— Вернёмся к вопросу, — она начальственно постучала карандашом по столу. — Какие меры примем для предотвращения?

И снова понеслось, и снова не в ту степь:

— А давайте мы их пронумеруем.

— Будем звать Николай первый, Николай второй!

— Ага, и Даниил десятый.

— Так и вижу себя на прогулке, стою и разбираюсь: ты почто Пётр Первый у Катерины Второй лопатку отобрал, и тою лопаткой ей в лоб заехал.

— Предлагаю по имени отчеству.

— Поддерживаю.

— А они будут отзываться на семёнпетровича?

— Если начать с яслей, привыкнут и никуда не денутся, отзовутся как миленькие.

— Сергеич и Иваныч? Солидно, чо…

— Ещё не лучше: суп доешь, Вадимовна.

— Точно! Все идут в туалет, первым пропустите не Вовочку, нет, а Владимира нашего Ильича!

И тут пожилые воспитательницы, ещё заставшие октябрятские звёздочки, дружно расхохотались, пошатнув тихий час.

Завдетсадом готовится принять меры — 2

Веселились все, и те, кому почтальонша уже разносила пенсию, и те, кто ещё вчера сидел за партой. И те, и другие понимали, что дело серьёзное, что не избежать увольнений, взысканий и выговоров, что проверки и комиссии свяжут из нервных волокон узоры макраме. «Не к добру смеёмся», — подумалось Виктории Петровне. Педсовет всё больше напоминал новогодний утренник в сумасшедшем доме. Себя она ощущала Дедом Морозом в накладной бороде и наполеоновской треуголке, внимательно выслушивающим и зачем-то пытающимся задокументировать тот бред, который несли помешанные в надежде заслужить долгожданный подарок. То, что, в конце концов, всем сёстрам раздадут по серьгам, сомнению не подлежало. Среди присутствующих вдруг обнаружились и буйные, некоторые из них порывались «вскочить на табуреточку» и громко, с выражением продекламировать всё, что накипело. Но большинство всё-таки шутило, иногда зло, и посмеивалось. Остановить это безумие у заведующей не получалось, оставался единственный выход — возглавить. И Вика засмеялась, сначала взахлеб засмеялась, а потом поняла, что уже не хохочет, а громко рыдает, сидя на своём начальственном месте во главе стола и старательно закрывая руками лицо. Слёзы текли, размывая тушь, сбегая с подбородка и оставляя чёрные кляксы на разложенных на столе документах. Когда Вика смогла унять рыдания, протокол педсовета был похож на далматинца. Воспитатели во главе с психологом к тому времени по-тихому сбежали из кабинета, справедливо полагая, что начальство проплачется без их помощи, свидетели в таком деле не нужны. Тем более, что детей пора было поднимать, одевать, передавать родителям и, крайне важно, никого при этом снова не перепутать.

В кабинете зачем-то осталась только баба Лена.

— Ты не переживай, Виктория Петровна, — неожиданно перейдя на ты, утешила баба Лена и протянула бумажные салфетки. — Вернее, переживай, но не сильно.

— Я не переживу, — ответила Вика, тем не менее доставая из стола зеркальце и пытаясь оттереть лицо от подтёков косметики.

— Обойдётся.

— К полднику ждём полицию, — пожаловалась ей Вика с какой-то детской обиженной интонацией.

— Ну и ладно. Напоим их чаем. Тоже, ведь, люди занятые, проголодались к вечеру на государевой службе. У нас сегодня плюшки на полдник и кисель, — баба Лена довольно улыбнулась. — Хорошо, что не селёдка, как вчера.

— А чем плоха для полиции селёдка? — заинтересовалась заплаканная заведующая.

— Под селёдочку ни чай, ни кисель не пойдут, нужно что-нибудь покрепче, а у нас такого не водится, — рассудительно заметила пожилая коллега.

— Да, в полиции, я думаю, кисель не употребляют, — согласилась Виктория Петровна.

— Это они зря, конечно. Отчего ж не выпить киселя в компании с хорошим человеком. Но уж от плюшек-то не откажутся.

Это было сказано таким непререкаемым тоном заслуженного педагога, что стало очевидным — полицейские от полдника не отвертятся. Вика улыбнулась:

— У меня, кстати, ещё пирожные, сама пекла — сообщила Вика, доставая коробку. — А не сочтут они наши плюшки за подкуп?

Вопрос этот баба Лена проигнорировала как риторический, её богатый жизненный опыт подсказывал: взятка сдобой — самая верная. И привлечь в этом случае не за что, и отказаться мало у кого хватит силы воли.

У Вики вдруг неприлично громко заурчало в животе.

— Я бы и сама перекусить не отказалась, — объяснила она рулады из желудка.

— Так я принесу, — подхватилась баба Лена, а ты пока чайничек поставь.

Через пятнадцать минут, когда полиция шагнула в дверь кабинета, Виктория уже была умыта, спокойна и нацелена двигаться в светлое будущее, как танк на параде, чайник вскипел по второму разу, праздничный сервиз был расставлен на белом полотенце, выпечка румянилась на тарелке, безе же, похожее на кружево, положили на розовую салфетку.

Капитан Половцов умел оценивать обстановку мгновенно и реагировать быстро. Едва войдя в помещение и увидев, как тонкая, слегка дрожащая женская рука раскладывает на столешнице какие-то совершенно фантастического вида пирожные, оперативник понял, что шансов у него нет, ни одного. «Дело закрыто. Заявление забрали. Искать виноватых в этих яслях и перетряхивать пелёнки с ползунками будут совсем другие люди. Это уже не моя зона ответственности. Мне нужны только парочка подписей», — уговаривал он себя. Однако уже понимал, что от этого «должностного лица, допустившего своим действием и бездействием похищение несовершеннолетнего», он не отступится. Кстати, лицо было необыкновенно красиво, печально и абсолютно лишено косметики. Эдакая прекрасная дама в беде. Оставалось надеть доспехи, вскочить на коня, отсалютовать копьём и броситься наперерез огнедышащему дракону. Половцов заглянул в свой блокнот и осведомился:

— Вебер Виктория Петровна? — всё-таки по натуре он был больше дракон, чем рыцарь.

Хозяйка кабинета сдержанно кивнула, и они неловко замолчали, глядя друг другу в глаза. «Попал в детский сад, так его и разэдак», — иронизировал над собой капитан полиции, но не находил в себе сил преодолеть наваждение. Неожиданно тишину нарушил скрипучий старушечий голос:

— Да Вы проходите, молодой человек, присаживайтесь за стол. Вы чай или кофе предпочитаете в это время суток? А может быть, кисельку? У Танечки, повара нашего, отличный кисель получается.

Из кресла в углу поднялась милая старушка, семенящими шагами подобралась к полицейскому и, не чинясь, схватила его под локоток, подтолкнула к столу. Капитан мысленно отвесил себе подзатыльник за то, что позволил застать себя врасплох и не сразу заметил сидящую в засаде бабушку с хваткой бультерьера. Едва увидев Викторию Петровну, он рассчитывал допросить её без свидетелей — не получилось. Ну, значит, будет повод ещё раз заглянуть в детский сад на полдник. Или на завтрак явиться? Тогда были бы все шансы вспомнить давно забытый вкус манной каши, местный повар Танечка наверняка и манную кашу варит так, что ум отъешь. Ммм… От воспоминаний о размазанной по тарелке полужидкой субстанции по спине прошёл озноб — память детства, чтоб её. Половцов постарался быть честным с самим собой — ради гражданки Вебер В. П. он был согласен и не на такие жертвы. Что-то привиделось в её светлых глазах и чуть дрогнувших уголках губ, что-то такое, что позволило поверить — не предаст и примет всё как есть. Только бы не ошибиться.