Оплаченный диагноз - Устинова Татьяна. Страница 9

– Ребенка не забрали из школы, – договорила за меня сообразительная дочь и встала. – Сиди! Звони по своим телефонам, я за Сенькой сама съезжу.

– Паспорт возьми! – крикнула я ей вслед. – Придется же доказывать, что вы родственники.

– Угу. – Сашка уже возилась в прихожей, торопливо упаковываясь в пуховик. – Ты не волнуйся, мы на такси туда и обратно, деньги у меня есть!

Грохнула захлопнувшаяся за убежавшей дочерью дверь. Я пошлепала себя по щекам, заметила, что руки дрожат, и сходила в ванную умыться холодной водичкой. Потом сменила наконец сапоги на домашние тапки, переоделась из офисного костюма в спортивный и, таким образом максимально приблизив себя к норме, вернулась на кухню.

Я опять послала вызов на номер первой в списке больницы, проинспектировала холодильник и, повязав фартук, поставила вариться гречку. Каша с тушенкой – не самое изысканное, зато вкусное и сытное блюдо. Сенька одобрит, мальчишки любят такую «походную» еду.

– Подлить горячего?

Охранник дядя Федя, не дожидаясь ответа, протянул руку и привычным тычком пальца в кнопку включил электрочайник. Тот, еще не остывший, затрясся, закипая снова, и запел, быстро пробежав четыре октавы, от низкого гудения до высокого свиста.

– Как Витас! – кивнув на музыкальный чайник, пошутил дядя Федя. – Что? Не знаешь, кто такой Витас? Ну, темнота!

Сенька виновато развел руками – в одной кружка, в другой печенье, – но смолчал. С полным ртом не очень-то побеседуешь.

А дядя Федя и не ждал ответа, он тараторил за двоих. Привык, должно быть, говорить сам с собой долгими вечерами на одиночном посту.

– Витас – это такой известный певец, – просветил он темного Сеньку. – Был. А может, и есть еще, давненько его не видно и не слышно… – Дядя Федя задумался. – Вообще нормальных артистов не стало. Радио включишь – там одно и то же унылое му-му. Что девочки, что мальчики – все с придушенными голосами и с горячей картошкой во рту. Что мычат – ни слова не разберешь!

Сенька, по мере сил поддерживая разговор, смешливо хрюкнул в свою чашку. Охраннику этой его реакции вполне хватило.

– И че ты ржешь? – Он погрозил Сеньке пальцем. – Смешно тебе? А мне не весело. В окно-ка глянь: уже ночь на дворе, другие дети дома давно, в свои кроватки спать ложатся, а ты тут у меня на продавленном диванчике сидишь, всеми брошенный, как щенок подзаборный!

Сенька с усилием проглотил месиво из печенья и чая, решив активнее участвовать в разговоре, чтобы охранника не заносило куда-то не туда, и сказал:

– Во-первых, нормальный у вас диванчик, не прибедняйтесь. Из «Икеи», я там их видел, мама хочет такой у нас на кухне поставить.

– Мама хочет! – передразнил его дядя Федя. – Мало ли, чего она хочет, твоя безответственная мама! Небось загуляла, а сына бросила на произвол суровой судьбы!

Сенька посмотрел на едва не прослезившегося охранника с укором и с намеком перевел взгляд на бубнящий телевизор в углу. На экране какие-то дяденька и тетенька бурно выясняли отношения, звучали исполненные большого чувства фразы: «Я отдала тебе свои лучшие годы, а ты, подлец!» и «Ты мне всю душу истрепала, стерва!» – дядя Федя коротал время у себя в дежурке за просмотром душераздирающих сериалов.

– Во-первых, моя мама вовсе не безответственная, – строго сказал Сенька. – Просто она работает в газете, а там бывают авралы. Случилось что-то – надо срочную новость верстать, чтобы выдать ее в свежий номер, приходится кому-то задерживаться до ночи…

– Во-первых, уже было у тебя одно «во-первых», – перебил его дядя Федя, впрочем, вполне добродушно. – Так что про мать-газетчицу – это уже «во-вторых». Ну, и дальше-то что?

– Дальше – это в-третьих? – уточнил Сенька и взял еще печенье: как раз третье. – В-третьих, не волнуйтесь. Мама вам заплатит за то, что вы со мной сидите. Понятно же, что не обязаны…

– Ишь ты! Заплатит она мне! Да не нужны мне ваши деньги, своих хватает!

– Это вы зря. – Сенька доел печенье, подпер голову кулаком и изрек рассудительно: – Деньги – они лишними не бывают.

Охранник – мужчина немолодой, на взгляд Сеньки и вовсе даже старый, вздохнул:

– Ты думаешь, мне много надо? Жилье есть, обут-одет, – он похлопал себя по нагрудным карманам форменной рубашки, – не голодаю…

– Да? А детям помогать? А внуков в кино, в зоопарк и в Макдак водить? На какие шиши, а? – Сенька неожиданно завелся: в отсутствие собственных бабушек-дедушек тема разнообразно полезных старших родственников была для него болезненной.

– Да кому помогать? Кого водить? – дядя Федя пригорюнился.

– Вы одинокий, что ли? – сочувственно спросил Сенька.

– И да, и нет… Даже не знаю, как тебе объяснить… Ты ж еще мелкий совсем. – Охранник засомневался, но пооткровенничать ему хотелось, и он начал рассказывать, стараясь говорить понятными ребенку словами: – В семнадцать лет, еще в школе, я влюбился в одноклассницу…

– Прекрасно вас понимаю, – важно кивнул второклассник Кузнецов, успевший за свои школьные годы влюбиться минимум трижды.

– Потом Маринка, подружка моя, проводила меня в армию. И, пока я служил, родила ребеночка.

– Бывает, – снова кивнул Сенька, у которого своего такого-то опыта не было, но по телевизору он уже чего только не видел.

– А потом она закрутила с кем-то другим, совсем загуляла, Маринка-то. Дочку бросила, из дома усвистела – и с концами. Только ее и видели. – Дядя Федя печально засмотрелся в окно, за которым свистела вьюга, способная кого угодно закрутить и унести прочь, в ночь. – Вернулся я из армии – а невесты у меня нет, зато есть дочка Настя. Но ее мои мамка с папкой, чтобы мне, значит, жизнь не ломать и ребенку полноценную семью обеспечить, сами уже удочерили. Вот и вышло, что вроде мне Настюха и дочь, а вроде и сестра. И папой она моего отца называет…

– Как в сериале! – вздохнул Сенька. – А дальше что было?

– Что, что… – Охранник пожал плечами. – Настюха росла, я жил себе, работал, потом старики наши умерли, мы с мелкой вдвоем остались. Уже привыкли, что мы не папка с дочкой, а брат с сестрой… Настюха замуж собралась, мы хату разменяли, разъехались – она в однушку, я в комнату в коммуналке. У нее двое мальцов, почитай, твоего возраста, а у меня кот. Василием зовут. Толстый… Сало любит соленое с чесноком, представляешь?

– Про кота давайте позже, в следующей серии, – попросил Сенька. – Сначала про Настюху с мальцами. Вы с ними, что же, не общаетесь?

– Ну, почему не общаемся? Видимся иногда. По большим праздникам. – Дядя Федя, оживившийся было при рассказе про салолюбивого кота Василия, опять погрустнел. – Я кто им, пацанам-то? Старый дядька. Ни в отцы не сгодился, ни в деды…

– Да-а-а, история, – посочувствовал Сенька и пооткровенничал в ответ: – А у меня вот тоже ни дедушек нет, ни бабушек. Только знакомые старики в деревне, у них своих никого, так они меня каждое лето увнучеряют.

– Ну, я тебя увнучерять не собираюсь! – почему-то рассердился охранник. – Вот моя вахта закончится – и если мамка твоя не появится, придется сдать тебя в приют!

– Какой приют? – Сенька не испугался и только удивился: – Приюты только для животных бывают, а я человек!

– Ой, много ты знаешь, человек…

Дядя Федя побарабанил пальцами по столу и от нечего делать опять потянулся к чайнику, но тут за тонкой стенкой дежурки, прямо над входной дверью в школьный холл, замигала лампочка. Одновременно зазвенел звонок – не оглушительно-пронзительный, призывающий на урок или, наоборот, разрешающий покинуть классы, а негромкий, больше похожий на треск.

– Это от калитки, – пояснил охранник и подхватился, сдернув со спинки стула теплую куртку. – Небось твоя явилась! Ну, я ей сейчас…

– Не обижайте мою маму! – Сенька тоже вскочил.

– Куда намылился? В тепле сиди! – Погрозив мальчишке пальцем, дядя Федя вышел из дежурки, отпер замки на тяжелой входной двери и шагнул за порог.

Сенька влип в окно, но из него было видно только широкое школьное крыльцо.