Опустевшее сердце (ЛП) - Грин Саймон. Страница 5

— Могу я спросить, почему? Моя история в любом случае не будет цитировать вас или упоминать Сестёр, если это вас беспокоит.

— Информация — это оружие, мистер Грант. И, как я сказала, идёт война. Бдительнее всего мы стережём то, что может действительно потребоваться.

— Видимо, вы убеждены в том, что Пустые Женщины из легенд всё ещё существуют, — сказал я. — Вы считаете их сверхъестественными существами? Вроде вампиров или призраков?

— Это — мёртвые твари, мистер Грант. Пустые Женщины такие же реальные, такие же настоящие, как и вы. Для каждого вида есть свои хищники.

— Но вы верите, что они всё ещё существуют, здесь, в городе?

— О да, мистер Грант, мы знаем, что они есть. Укрывшиеся на видном месте. Появляющиеся только затем, чтобы поохотиться на слабых, а потом снова исчезнуть. Любая женщина может оказаться Пустой Женщиной. В этом и суть. И берегитесь, мистер Грант. Если вы отправитесь их искать, будьте уверены, что они явятся искать вас.

Я окинул взглядом стол, чтобы посмотреть, относились ли прочие монахини к этому так же серьёзно и повсюду я видел холодные глаза и холодные лица, неумолимо смотрящие в ответ. Нет ничего страшнее веры, подкреплённой ярой уверенностью. Они верили. Сестра Джоан поднялась и дала понять, что мне пришло время уходить. И я не мог бы свалить оттуда ещё быстрее.

Позади меня плотно закрылась дверь. Я слышал, как защёлкнулся замок и со стуком упали на место засовы, когда сестра Джоан вновь закупоривала Усадьбу Барроу от беспокойного мира. Я глубоко вздохнул и потряс головой, чтобы её прочистить. Иногда пылкая вера бывает… заразительной. Мне пришлось напомнить самому себе, что я влез в эту историю, только, чтобы доказать, что у мифических Пустых Женщин имелся реальный источник в виде женщин Пустошей. Верные Сёстры Святого Бафомета слишком долго были заперты вместе. Варясь в своих собственных теориях заговора и потребности тех, кого необходимо покарать. Думаю, если веришь в дьяволов и одержим чудесами, то потребуется не слишком большой прыжок веры, чтобы поверить в женщин, которые видимы только спереди.

Внезапно я против воли вздрогнул. Когда вера обращается вовнутрь, она становится болезненной. Я не верил ни во что сверхъестественное. Я провёл достаточно лет, сочиняя и исследуя это таинственное дерьмо, чтобы понимать, что всё это просто брехня и тайные желания. Что бы Верные Сёстры ни знали или думали, что знают, мне это не требовалось. Они — всего лишь тупик. Мне нужно просто оставить их позади и продолжить исследования исторических документов. Церковные архивы — хорошее начало, но что потом? Священник упоминал местное историческое общество…

Я повернулся спиной к Усадьбе Барроу и решительно зашагал прочь, ни разу не оглянувшись.

Я добрался до телефона, чтобы позвонить Эмме и ввести её в курс дела лишь затем, чтобы осознать: она не дала мне свой номер. Поэтому редактор не могла бы винить меня, если её драгоценный новый репортёр не станет соавтором того, что, в конце концов, являлось моей историей.

Я вернулся назад, в центр города и направился прямо в свою любимую забегаловку, «Денди-Лев», крепко подвыпить и подумать. Как всегда подтверждал мой опыт — эти два занятия хорошо сочетаются, пока не переусердствуешь в каком-нибудь из них. «Денди» — уютное и комфортное питейное заведение с традиционным оборудованием и обстановкой, и абсолютно никакой навязчивой музыки. Обычно я нахожу кого-нибудь, стоящего беседы и совместной выпивки. Но я никак не ожидал, что, пока прохожу в двери, первым человеком, на которого я наткнусь, будет ожидающая меня Лайя Ти.

Она сидела за столиком прямо у двери, с напитком, который едва пригубила. Она очаровательно улыбнулась мне. Я быстро глянул мимо неё, туда, где группа старых друзей сидела вокруг столика подальше, но я обещал редактору, что буду работать с Лайей. А Сэм Уэлш вполне могла выкинуть мою историю за порог, если я этого не сделаю. Поэтому я влил в себя пинту хорошего настроения из бара и сел напротив Лайи. Она подарила мне свою лучшую довольную улыбку, подкреплённую ярко сверкающими глазами… и было трудно на неё сердиться.

— Как ты поладил с Верными Сёстрами? — спросила Лайя, немного ехидно улыбнувшись.

— Не спрашивай, — ответил я. — Прости, что я ушёл и оставил тебя управляться со старой сумасшедшей кошатницей.

— О нет, это я должна принести тебе извинения! — тут же сказала Лайя. — За то, что не последовала за историей. Ты был совершенно прав. История должна быть на первом месте. Я просто не хотела встречаться с монахинями. Монахини жуткие. Даже больше, чем старые церкви. Так ты не выудил из них ничего полезного?

— Ничего, — ответил я. — Кроме того, что они, видимо, убеждены, что Пустые Женщины из легенды всё ещё представляют реальную и непосредственную опасность.

— Пусть думают, как хотят, — твёрдо заявила Лайя. — Наша история докажет, что Пустые Женщины — просто городская легенда, недопереведённая и недопонятая за все годы. Это и должен делать репортаж, верно? Проливать свет в тёмные места и открывать правду.

— Да, — ответил я. — Именно это он и должен делать.

Мы сидели и разговаривали, и допили свои напитки, и поговорили ещё немного. С ней было очень легко беседовать. И, к некоторому моему удивлению, я обнаружил, что мы действительно поладили. Она испытывала безграничный интерес ко всему журналистскому и была очарована моими рассказами об исследованиях таинственных вещей для журналов о необъяснимом. Это сильно помогло, когда она считала мои шутки забавными. Казалось, весь мой цинизм и пресыщенность просто испарились перед лицом её юного энтузиазма. Я забыл это ощущение, когда рассказ по-настоящему восхищает. Но прошло много времени с тех пор, когда у меня имелся достойный восхищения рассказ.

Лайя совсем не скрывала, почему она хочет стать журналистом. Она оставила свой дом и семью, чтобы идти в мире своим собственным путём. У меня возникло впечатление, что это сильно противоречило желаниям её семьи. Что они были очень строгими, очень традиционными и, видимо, полагали, что имели право и обязанность распланировать её жизнь за неё. А у Лайи не было ни того, ни другого. Она хотела стать журналистом, чтобы иметь возможность говорить правду о вещах, вещах, которые имели значение. Потому что её семья так старалась скрыть от неё правду о мире, ведь она противоречила всему, во что они верили. Лайя хотела узнать о мире всё, что возможно. Чтобы суметь рассказать всем остальным. Моё сердце склонилось к ней. Взгляды Лайи были очень похожи на мои же взгляды в молодости.

— Мои родители никогда не хотели, чтобы я стал писателем, — сказал я. — Это не принесёт денег, так они говорили. Устройся на перспективную работу. Вот так я и приплыл по течению в журналистику. Какое-то время я даже преуспевал.

— Что случилось? — спросила Лайя. — Я знаю, что-то произошло. Миссис Уэлш говорила… некоторые вещи, когда она сказала, что я буду работать с тобой. Что пошло не так, Джейсон?

— Я, — ответил я. — У меня был шанс и я его провалил, потому что не выдержал суровой дисциплины настоящей журналистики. Я решил, что важнее рассказать интересную историю, чем придерживаться фактов. Так что, если факты мешали, я просто менял или скрывал их, придавая истории больше сенсационности. Я написал некоторые действительно замечательные рассказы — просто они не были полностью правдивы. В современном ежедневном таблоиде это не стало бы проблемой. Просто обычный бизнес. Но здесь, в местной газете новостей…

— Миссис Уэлш уволила тебя.

— Чертовски верно. Предпочитаю думать, что больше в горе, чем в гневе. Но вот это было точно: „Уходи и никогда больше не появляйся на моём пороге“. Потребовались годы, чтобы получить эту возможность. И годы, чтобы понять — она была права. Люди должны верить: то, что им рассказывают — это правда.

— Даже когда немножко лжи во спасение может утешить?

— Наверное, особенно тогда. Нельзя основывать важное решение на ком-то, рассказывающем тебе то, что ты хочешь услышать. Никакая другая местная газета не взяла бы меня после того, как разошлись слухи, почему меня выгнали, а без хорошего послужного списка ежедневные газеты и слушать на хотели. И вот я закончил тем, что выполняю задания и подхалтуриваю любым хламом, где могу. — Я коротко улыбнулся. — Как же приятно наконец-то поработать над настоящей историей.