Рикошетом в грудь (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна. Страница 5

Чистое пламя в характере! Неудивительно, что татуировки и такие танцы для себя выбрала.

И смотрела Катерина… Ну, как бы совсем не на то, что он ей показать хотел, а словно целиком его грудную клетку охватывала глазами. Ну да, Гриша знал, что стыдиться за свой вид ему не стоит, есть чем перед любой дамой прифраернуть. Но то, что она оценила, углей в пожарище, разгоравшееся в его паху, подкинуло знатно.

— Можно подумать, ты мало голых мужиков в своей операционной видела, Катюша, — пошутил, в довесок ко всему, непонятную и вообще себе несвойственную теплоту продолжая к этой девушке испытывать.

— Мы не в операционной! — отрезала она, кажется, не разделяя его веселья. И попыталась взгляд отвести.

Зачем? Понял, что ему чертовски нравилось, как Катерина глазами по его телу стреляет, физически это скольжение ощущал, волоски дыбились.

— А если бы там были, что заметила бы? — уточнил, как поддевая ее.

И эта ухмылка… будто обдолбанный, ей-богу. Вот тут у Катерины глаза расширились, зрачки какими-то черными и бездонными, огромными стали, а он понял, что она заметила. У Алхимика тоже татуха имелась: скалящийся на плече тигр, готовящийся к прыжку. Страдал понтами по молодости, казалось, что просто обязательно, кровь из носу, что-то эдакое набить надо. А со временем уже и свыкся как-то. Единственное, не очень нравился уже подтон, все перебить собирался, да не находил времени.

Сейчас же девушка на этого тигра уставилась, взгляд подернулся пеленой, как узнаванием, а потом метнулся чуть наискось, на мгновение задержался на кулоне в виде компаса, что на шнурке болтался, и дальше… Катя в грубую белую полосу под его ключицей левой начала всматриваться.

Мог бы, Алхимик шире ухмыльнулся бы, но уже и так же щеки лопнут сейчас, блин. Взял ее руки и к шраму своему поднес, но не заставляя себя касаться, а просто, как указывая кончиками пальцев.

— Помнишь?..

— Не может быть… — ошарашено выдохнула врач и…

Сама дернула свои руки, а Григорий в этот раз пустил почему-то, резко выдохнув, когда сильные, теплые пальцы его кожи коснулись.

Пробило до печени, бля! Судорожно сжался пресс, по груди окатило огнем! Вот не поверил бы, если бы сам не почувствовал. До спинных позвонков прожгло от осторожного, но достаточно весомого, прикосновения женских пальцев.

Хотя, оперный театр! Сколько он таких вот рук на себе за жизнь ощущал?! Да не сосчитать же! А ни одно прикосновение ему прямиком в сердце не попадало, отстрелив потом рикошетом в крестец! ЕЕ ладони по нему, как тот дефибриллятор чертов, гахнули, что в любом фильме в реанимации включают. Электрошок, мля!

И пах взбунтовался, куда ж без этого дела, конечно. Член дернулся, налившись так, что шов на джинсах врезался в плоть до боли, а Алхимик еще и на корточках сидит, усиливая это давление. Но… пристрелил бы сейчас любого, кто попробовал ее отвлечь от него или разорвать контакт кожи к коже.

— Не может быть!.. — повторила Катя, почему-то в растерянной улыбке расплывшись и, кажется, ни фига не догадываясь о том, как его тело на нее внезапно вздыбилось. — Ты!.. Да в это просто поверить невозможно! — она вдруг рассмеялась, но совсем иначе как-то, легко, точно сбросив некий тяжкий груз с плеч, что давил на нее все это время. И о выканье своем забыла, ну ты глянь. — Ты моим самым первым был, — выдал нежданно этот ангел, как-то Алхимика совершенно с толку сбив.

— В смысле? — уточнил с сарказмом Гриша, вот просто на все сто уверенный, что ничего такого у них тогда не было.

Что он, кстати, вовсе не прочь наверстать сейчас.

— В смысле, первый пациент, которого я сама в наркоз вводила, интубацию делала без контроля куратора, — все еще, словно зачарованная, на его шрам глядя и поглаживая тот пальцами, пояснила, кажется, глубоко в свои воспоминая нырнув, не заметила его намеков.

А Гришу будто током от этих поглаживаний! Двести двадцать дуга, бля! Вот как она его откачала тогда, что ли? С того света вытащила… Продохнуть и сейчас не мог, но ни за что бы не позволил Катерине убрать ладонь. Пусть и щупает, и гладит и, вообще… все пусть делает, к чему тянет!

Алхимик внезапно и необъяснимо попустительным, и небывало щедрым стал, касательно этой конкретной девушки.

Ну и, в принципе, он ей жизнью обязан, так что понять свою щедрость можно.

— Я же не имела права, если честно, тогда. Никакого, — продолжала ему Катерина рассказывать, сосредоточившись на прошлом, похоже, не замечала того, что с ним творится. — Да и не думал никто, что придется. Но дежурный анестезиолог напился не просто сильно… вообще в хлам. Я раньше и не видела, чтоб напивались так. И даже не знаю, что у него был за повод. А нас, двоих интернов, которые по своему желанию на ночное дежурство вне расписания приперлись… Ну, это вроде как в глазах начальства в плюс засчитывалось, рвение, в смысле. И тут тебя привозят с огнестрельным… Помню, что потом убрали из истории это, про огнестрельное, — как-то странно его взглядом будто прощупать попыталась, догадываясь, что тому причиной послужило, видимо.

Ну-ну, девочка, не на того нарвалась, его и куда покрепче мужики расколоть никогда не умели. К умиротворенности его мины сейчас и следователь не смог бы придраться.

— Но тогда дежурный хирург просто крикнул, что меня берет за анестезиолога, на однокурсника моего даже не глянул. Не знаю, потом сказал, что тот бы не справился. Им виднее, они за нами наблюдали. Ну вот и… Твоя операция стала моим боевым крещением, можно сказать. Мне дико страшно было… — опять улыбнулась Катя чуть меланхолично.

И пальцами по его коже, по шраму — туда-сюда, кайф! Ему, блин, аж в пах вибрацией передается. Впервые так накрыло.

— Мне, по правде сказать, тоже, — хохотнул он, не сдержавшись от сарказма и заодно не позволяя ей за это сознанием зацепиться. — А еще дико больно. Я даже не видел тебя толком, только свет над твоей головой и эти вот крылья на запястьях, мой ангел, — он вновь ее руки поймал и с каким-то диким нежеланием от своей груди оторвал, где девичьи пальцы уже как-то даже по-хозяйски обосновались, что ли.

— Это была лампа операционная… — Катя больше улыбнулась, веселей уже, словно пытаясь не засмеяться.

А еще глаза повлажнели, он заметил. Между ними, вообще, что-то сейчас странное протянулось, непонятное пока, необъяснимое и неясное, но…очень осязаемое, пусть и невидимое. Крепкое, что та колючая проволока, но как же мягко сейчас обволакивающее!.. А ведь четкая уверенность есть, что еще придет время — натянется, что удавка, шипами пробьет и кожу ему, и кости. Но Алхимику сейчас по хрену на все!

— Что? — переспросил сиплым голосом, не поняв.

Не до слов, кровь отлила от мозгов. Откашлялся, почему-то не в состоянии взгляд от ее глаз отвести.

— Лампа операционная, специальная, она свет такой дает, без тени совсем, чтоб хорошо видно было. Наверное, за моей спиной в тот момент стояла, вот тебе и показалось…

— Ни фига мне не показалось, Катя! Ты точно мой ангел, — рассмеялся, кивком головы отметя эту ее версию. — Я эти крылья потом месяцами по больницам искал, — Алхимик сам большими пальцами по линиям ее татуировки провел, словно пытался прощупать, ощутить бугорки, корпускулы краски в ее коже. — И ту девчонку, что в своем страхе мне призналась, умоляя ей помочь. Ты меня тогда, считай, на слабо за жизнь цепляться заставила. Так что, как ни крути, но ты — мой ангел. Я тебе жизнью обязан, — и он наклонился, продолжая в ее глаза смотреть жадным и точно же слегонца невменяемым взглядом.

Открытым ртом прижался к этим запястьям, к крыльям набитым, к ее пульсу, колотящему изнутри ее сосудом по его губам.

Вот тут и Катерина задохнулась! Непроизвольно закусила нижнюю губу, словно дар речи растеряв от его нахальства. Вздрогнула…

— Ты представить не можешь, сколько я убил времени и ресурсов, чтоб найти тебя и «спасибо» сказать. Мне ж все клялись, что не было в операционной никакой девушки, — пробормотал с ухмылкой, почти не отрывая губ, дыханием ее запястья щекоча. — Бл*! Да я им столько денег тогда отвалил за свое спасение, что сейчас прям претензии выставить хочется за этот обман. И ведь анестезиолог тот, глазом не моргнув, взял, — чуть прищурился, вспомнив. — Вот чувствовал же, что точно не ему должен! Сомневаюсь, что с тобой поделился.