Пуговицы (СИ) - Мартин Ида. Страница 8

— Ну, Надя и Надя, — Фил равнодушно пожал плечами. — Я тоже как-то не особо расстраиваюсь.

Надю и я не любила, однако поражало другое: после той злосчастной репетиции, где физручка психанула, как гормонально неуравновешенная школьница, в школе она больше не появлялась.

— Надю с того вечера никто не видел, — сказала я, ощущая неприятный внутренний холодок, вынудивший вновь мысленно вернуться к своим снам.

— Понятное дело, не видел, раз она уволилась, — Бэзил укоризненно покачал головой.

— Ужас, конечно, — с чувством выдохнула Лиза, хватая меня за руку.

Ей-то наверняка не к чему связывать одно с другим. Лизины пальцы были тёплые и согревающие. Я развернулась к ней:

— Тебе не кажется странным совпадением, что пропавшая растяжка и внезапно исчезнувшая Надя вдруг обнаруживаются в одном и том же месте спустя пять месяцев?

— Да, наверное. И что, по-твоему, это значит?

— Только подумай, какова вероятность повстречать маньяка на двухстах метрах от школы до того колодца? Да ещё такого, который смог с ней справиться. Это же Надя. Вы забыли? Она Фила тогда на раз скрутила.

— Ой, вот не надо, — Фил возмущённо выпрямился. — Понятное дело, я поддался. Что же я с женщинами драться буду?

— Повстречать маньяка на двухстах метрах почти нереально, — неожиданно серьёзно сказал Бэзил. — Но вот того, кто долго следил за ней, караулил и заранее знал, с кем имеет дело, запросто.

— Может и так, но как он раздобыл растяжку?

— Вот, заноза-то, — выругался Бэзил. — Ну, допустим, я выкинул эту дурацкую растяжку на помойку за школой, а он её оттуда взял.

— Правда? — от удивления я на секунду забыла, что разговариваю с Бэзилом.

— Нет, — он довольно разулыбался. — Но всё равно. Это самое адекватное развитие событий без учёта прочих неизвестных.

— Если никто из нас четверых растяжку не забирал, — сказала я. — То остаются двое: Липа и Томаш. Кто-то из них должен был вынести её на улицу.

— Зашибись, — наиграно хохотнул Фил. — Я знаю, что вы сделали прошлым летом… Мне нравится расклад.

— Может, сама Надя и взяла, — продолжал упорствовать Бэзил.

— Откуда ей было знать, что мы её спрятали? Она и в зал-то не возвращалась.

— Я могу поговорить с Липой, — предложила Лиза.

— Ага, и он сразу такой: «Да, Лизочка, конечно, это я спёр растяжку, и Надю укокошил тоже я, потому что она называла меня дрыщом, рахитом и заморышем», — подражая сюсюкающей манере Липатова, передразнил Фил.

— А кто поговорит с Томашем? — осторожно спросила я.

Бэзил наиграно осклабился:

— Конечно, ты. Признайся, ты спецом весь этот напряг замутила, чтобы был повод с ним пококетничать.

— Нет, — ответила я, как можно спокойнее. — Будет лучше, если это сделаешь ты.

— Пф… Больно надо. Мене эта тема вообще не прикалывает, и выяснять, кто и где наследил, охоты нет.

— Может, ты? — я перевела взгляд на Фила.

— Не, — Фил опустил глаза. — Это у тебя дедова кровь, вот и допрашивай сама.

Лизу просить смысла не имело, благодаря глубокой силе моего убеждения, Томаша она тоже не жаловала.

— Как бы там ни было, если вдруг полиция докопается до растяжки, узнает о её пропаже и всё такое, ведь на ней написано про школу, то чтобы не вздумали ничего трепать. Ясно? — Бэзил угрожающе обвёл в нас с Лизой пальцем. — Потому что если вдруг выяснится, что мы имеем к этому какое-то отношение, то кранты. Нормальной жизни больше не будет.

С этим согласились все, даже я. Лиза пообещала предупредить Липу, а разговоры с Томашем повесили на меня. Ведь сколько бы я не наступала на грабли под названием «инициатива наказуема», пройти мимо них не получалось никак.

Мы жили в двушке в старой пятиэтажке. Кощей в дальней изолированной комнате. Я в большой и проходной. Раньше, пока Яга была жива, дальняя комната была её, проходная Кощеева, а я спала на кухне. Но потом Яги не стало. Мы убрали её вещи и всё поменяли. Кощей, разумеется, не хотел. Однако услышав, что я хочу занять дальнюю комнату, встрепенулся и поспешил застолбить это место себе.

Я же, устав просыпаться посреди ночи от жутких звуков холодильника, отбиваться от тараканов и дышать запахом подгоревшего масла, была согласна на любой угол, где босые ноги можно опустить на коврик, а не на ледяную каменную плитку.

Теперь же у меня был свой раскладной диван и низенький стол-этажерка на колёсиках, на который удобно ставить чашку и класть ноги, сидя с ноутом на коленках, а на полке под столешницей хранить немногочисленные учебники и тетради.

Дома было холодно и вот уже три недели никто не убирал. Я мыла за собой чашку, тарелку и закидывала в машинку своё бельё, но, кроме этого, ничего не делала. Кощей даже не стирал, и его грязные вещи копились в корзине, но ещё больше их было разбросано по квартире.

Мы находились в положении затянувшегося противостояния — кто первый не выдержит и уберется. Но разговаривать — разговаривали и иногда вместе ужинали.

— Представляешь, у нас в школе труп нашли, — я вошла к нему в комнату.

Кощей, как обычно, сидел в кресле перед включённым телевизором. На коленях у него стояла кастрюля с гречкой, и он ел прямо из неё большой ложкой. Рядом на стуле остывала чашка с чаем. Пар из неё тонкой струйкой тянулся вверх.

Услышав про труп, дед удивлённо приподнял густые седые брови и замер.

— Как так? Прямо в школе?

— Рядом. Возле соседнего дома, — я опустилась на его кровать.

По телевизору показывали, как полицейские ловят карманника в метро.

— Ты кашу-то хоть погрел?

— Мне и так нормально, — он отставил кастрюльку. — Ну и чего труп?

— Это наша бывшая физручка. Надя. Прикинь, она там почти полгода пролежала.

— Где там?

— В колодце канализационном. Сантехник полез и нашёл её.

— И чего?

— Откуда мне знать? Полицейские нас близко не пустили.

Кощей одобрительно покивал и, снова взявшись за кастрюльку, стал задумчиво есть.

— Похоже, ты не особо расстроена.

— Скорее озадачена.

— Лучше бы была напугана.

— Почему это?

— Может, мозгами бы своими куриными думала, когда по ночам шляешься.

Кощей действительно был очень худым, костлявым и высоким, и сколько бы не ел, никогда не поправлялся. У него был длинный прямой нос с горбинкой на переносице и яркие васильковые глаза. От него мне досталась только горбинка.

— Не начинай, пожалуйста.

— Тебе кашу оставить?

— Нет. Мы с ребятами в кафе поели.

— На какие это интересно шиши?

— Вместо завтраков.

— Больше никуда сегодня не собираешься?

— Успокойся, дома буду.

— Тогда иди и дверь за собой закрой. Полсерии из-за тебя пропустил.

Я устроилась на диване, закинув ноги на спинку. Воспоминания о Наде и обо всём, что с ней связано, преследовали меня всю дорогу.

Надя мне не нравилась по многим причинам, но не признавать, что она красивая, я не могла. Просто красота её была излишне броской и, пожалуй, немного агрессивной.

И даже не из-за идеальной спортивной фигуры, которую она подчёркивала всеми допустимыми в школе способами, не из-за гладкого утончённого лица с аккуратным прямым носом, в обрамлении чёрных блестящих волос.

Дело было в её глазах. Ярких, голубых глазах, которые я так силилась разглядеть во сне, но никак не могла. Внутри них сидело нечто такое, что будто хватало тебя за горло и, пока она смотрит, не отпускало. Нечто требовательное и властное. Настойчивое и проникновенное. Эти глаза так сильно контрастировали с мягкостью её голоса, улыбки и манер, что трудно было поверить, как всё это способно существовать в одном человеке.

В Наде определённо таилась какая-то загадка и именно она придавала физручке особую, неповторимую красоту.

Ей было около двадцати пяти, но когда она впервые появилась у нас на уроке, все решили, что это новенькая девчонка-ученица. И парни, конечно же, попытались к ней подкатить, однако после того, как она строго велела им выстроиться по росту, чтобы оценить их достоинства, стало ясно, что к чему. Впрочем, Надя всегда довольно благосклонно откликалась на любые заигрывания, что, разумеется, не могло не раздражать девчонок. И меня в том числе.