Адрес: Центавр - Уоллес Фредерик. Страница 35

Она объединила головы, чтобы они помогали ей, связала воедино, чтобы усилить их возможности. И все равно они не видят, потому что та штука, которая отвечает за их зрение, работает слишком медленно. Соединение само по себе не улучшило их способности видеть.

Поблизости находился и быстрый мозг, хотя и ленивый. Ему нравилась рутина, если суть ее была ясна. И срабатывал он мгновенно. Будучи слепым, он мог принимать неуловимые импульсы и интерпретировать их для тех, у кого есть глаза. И мозг, пусть неохотно, но присоединялся к ней, если удавалось заинтересовать его игрой, в которой он мог выиграть. И он всегда обыгрывал эти девять голов, хотя, возможно, они и объединяли свои усилия. Поодиночке они поражали ограниченностью, и собранные вместе казались немногим лучше. Всего и достоинства, что электронные.

Существуют ли нематериальные, неосязаемые машины? Иногда ей казалось, что существуют. Люди кривят рты (и не потому, что улыбаются), чтобы выразить понимание. Она способна ощущать толчки воздуха, исходящие от их губ, но эти импульсы не содержат информации. Это не похоже на вибрации, исходящие от машин, гармоничные и содержащие сведения о невидимых структурах. Гармоничные вибрации пронизывают любой механизм, через них можно постичь все секреты машины. Но то, что исходит изо рта, не имеет смысла, ни о чем не сообщает, а если сообщает, значит, ее руки и кожа не способны интерпретировать информацию. (Люди — это мягкие машины, подающие неправильные сигналы. Такое трудно понять.)

У нее всегда были умелые руки. Она плела провода так плотно, что от поверхности готового изделия отражались блики случайно падавшего света. Каждая прядь куда-то вела. Удалив крышки с голов роботов, она сгруппировала их теснее. Машины начинали сбрасывать с себя ущербную индивидуальность. Они сливались, становились больше и сильнее. С ними еще многое предстояло сделать, но она не могла.

При всей легкости ее касаний, они оказывались недостаточно точны. Попадались детали настолько мелкие, что ее глаза не могли их увидеть. Она привлекла к работе ремонтную машину, чьи микродатчики отвечали поставленной задаче. Она предпочла бы использовать ту, которую сама отремонтировала некоторое время назад (на самом деле, она оказалась очень сообразительной), но машина исчезла, и она не знала, где ее искать. Во всяком случае, этой пока хватало.

Ее настроили на простой ремонт готовых изделий, но то, что от нее требовалось, еще не могла выполнять. Она изменила инструкции; они ей все равно не нравились.

Она залезла в машину и решила проблему. Устройство оказалось сложным, и она не знала, сколько дополнительной информации потребуется роботу-помощнику. Когда она, наконец, закончила, машина принялась бренчать, но не двигалась.

Она подождала, но ничего не происходило. Робот, чувства которого стали острее, чем у нее самой, оставался будто замороженным и сбитым с толку. Она в нетерпении изменила формулировку проблемы, перефразировав ее так, чтобы она почти немедленно доходила до каждой части электронной схемы робота. Там, где она казалась сложной, упростила, сведя до команды, которой машина могла подчиниться. Наконец она заработала, поначалу медленно.

Она точно воспроизвела сплетенную ранее сеть. Получив одобрение, начала следующую, похожую на первую, но гораздо мельче, и произвела их целую серию, подключая каждую следующую к предыдущей. Удовлетворенная тем, как робот выполняет инструкции, она оставила его. Робот продолжил изготавливать все более миниатюрные цепи; финальная должна была получиться достаточно чувствительной для информационного взаимодействия с гравитационным компьютером.

Кроме того, у нее имелась собственная работа. Мало было связать ронов с гравитационным компьютером. Следовало показать то, что она обнаружила давным-давно, но показать это предстояло людям. А глаза у них даже менее чувствительные, чем у нее.

К счастью, эта часть работы оказалась самой легкой. Она подошла к экрану и принялась изменять его — настраивать так, чтобы он развертывал в картинку информацию, поступавшую из гравитационного компьютера в головы ронов. Как костяшки домино — все завалятся, если упадет первая. Экран станет последней костяшкой в ряду.

— Привет, — произнес голос. — Значит, вот где ты все время пропадаешь. Какое мрачное место для работы.

Голоса она не слышала, но почувствовала шаги и дуновение воздуха по коже. Она обернулась, продолжая ловко и уверенно работать руками. Ей не требовалось видеть, чем они заняты. Она невольно улыбнулась.

Он прислонился к стене, наблюдая за ней. Почувствовал неловкость от того, как она на него смотрит. Так хотелось, чтобы она сказала что-нибудь, но ему всегда этого хотелось. Когда-то он выдвинул тезис, что для механика глухота не является изъяном, учитывая шум, производимый машинами. Глухой может вынести такой уровень шума, который для среднего человека невыносим. И разговаривать ему не обязательно, потому что никто ничего не услышит.

Проволочная сетка под ее пальцами быстро росла. Она заметила, что работает лучше, когда он рядом. Почему так происходит?

— На что ты реагируешь? — грубовато спросил он. — Диаграммы, светокопии? Если так, то, будь я проклят, мне придется заняться этими вещами. — Он неуверенно рассмеялся. — Ну, давай. Помоги мне хоть немного. У меня есть некоторые идеи, и они помогут тебе выбраться из раковины, если ты попытаешься ответить.

Он тоже ремонтировал вещи — теплые мягкие механизмы. Ей думалось, что для этого требуются руки еще более ловкие, чем у нее. Он не был столь сведущим, как она, хотя она могла научить его. Как много он сумел бы сделать, если бы осознал. Но ему мешал рот. Вместо того, чтобы думать, он часто шевелил губами.

— Послушай, девушка с лицом робота. Я бросил карьеру из-за тебя. Думаешь, они не взяли меня назад? Медсовету это не понравится, но я стану народным героем. Иногда им выгодно, чтобы герои погибали. Но что бы они там ни думали, это было наилучшее из возможных решений. Теперь им не нужно ломать голову о таких, как ты, об этом богом забытом астероиде. Они выбросили вас из головы и даже в страшном сне больше не увидят.

Она снова улыбнулась, и это вывело его из себя. Что бы он ни говорил, что бы ни делал — никакого эффекта.

— По крайней мере, подай знак, что узнаешь меня. Прекрати работу. Не так уж она важна.

Он грубо ухватил ее и подтащил к себе. Изделие чуть не выпало из руте. Она продолжала держаться за плетение, но и уклоняться от этого человека не хотела. Пусть посмотрит на нее вблизи, если желает. Удивляло только то, насколько сильно ему этого хочется.

Потом он отпустил ее.

— Беру свои слова назад, — тихо сказал он. — У тебя лицо не робота. Никакого сходства с машиной. Послушай, я сейчас сделал открытие: выражение твоего лица может меняться. — Робот-помощник, продолжавший трудиться, лязгнул щупальцами и поехал прочь от лабораторного стенда, на ходу слегка задев доктора.

Кэмерон слепо посмотрел вниз, на движущуюся машину.

— Что я делаю? — смутно произнес он. — Ты же ребенок. Ты ровесница Джерианн, почти одного возраста со мной, но в этих делах ты не больше чем ребенок. — Согласна ли она на такое обращение с собой, и как ему узнать, что согласна? А может, проблема как раз не в этом? Что он вообще сумеет ей объяснить? Он обнял ее и задумчиво, поверх волос, уставился на головы ронов на стенде, соединенные кабелями. Экран замигал и озарился ярким светом.

Эта вспышка оторвала его от раздумий. Ему показалось, что он только что понял нечто очень важное, и если бы у него было несколько минут, он мог бы сформулировать это знание таким образом, что навсегда затвердил бы его. Но на экране появился контур предмета, который он не мог игнорировать. Картинка дрожала и никак не могла сфокусироваться, пока прием не настроился, и изображение не стало более четким.