Отказ - Камфорт Бонни. Страница 41

– Об этом мы можем поговорить и завтра.

После этих ночных звонков я каждый раз радовалась, что сейчас нет радиопередач. Одноразовое общение с людьми, звонившими на радио, не идет ни в какое сравнение с многомесячным общением с одними и теми же пациентами.

Новая передача началась с общения с заядлой обжорой. Та купила себе две дюжины жареных пирожков и ела их, пока не почувствовала себя плохо. И все же она не стала выбрасывать оставшиеся, посчитав это грехом. Было еще два звонка от таких же обжор: одна женщина страдала тем, что прятала еду у себя в гараже. Другой, студент колледжа, имел патологическое пристрастие к пшеничным лепешкам. Последний звонок оказался от мужчины, который признался в том, что влюблен в своего врача.

– Нет ничего необычного в том, что вы влюбились в человека, который вас всегда готов так внимательно выслушать.

– Но мне кажется, что она тоже меня любит, только боится в этом признаться.

Неожиданно мне стало не по себе. И как я могла не узнать его голоса? Я заговорила о том, что он принял за любовь совершенно другие чувства, разъединила линию и переключилась на рекламу.

Звукооператор с недоумением посмотрел на меня и спросил, в чем дело.

– Наверное, у меня снова грипп, – ответила я. – Я вся горю.

Встретившись на следующий день с Ником, я велела ему никогда больше не звонить мне в студию.

– Мне просто было интересно, будет ли ваш ответ отличаться от того, что вы говорите мне в личной беседе, – объяснил он.

– Мне кажется, что вы просто пытаетесь противостоять мне всеми имеющимися у вас средствами. Я не могу выразиться более ясно. Мое лечение подразумевает прямой диалог между вами и мной здесь, в кабинете.

Уходя, он пристально посмотрел мне в лицо:

– Я нравлюсь вам, но вы не позволяете себе слишком уж сильно меня любить, не так ли? Иногда вы даже хотите меня. Я это чувствую.

Я старалась быть как можно более осторожной.

– Вы ставите меня в такое положение, что любой мой ответ может показаться обидным: если я скажу, что действительно иногда хочу вас, это может напугать ваше детское «я», которое стремится быть защищенным от собственных импульсов; если я скажу, что не хочу вас, то живущий в вас взрослый мужчина может почувствовать себя отвергнутым и оскорбленным. Если я промолчу, вы можете сделать любой из этих выводов.

– Вы уходите от ответа. Ну, что ж, вы достаточно умны. Пожалуйста, можете не отвечать. Я и сам знаю, что я прав, и этого достаточно.

Я бессильно опустилась на стул, когда он ушел.

30

На той неделе Захария пригласил меня в свой дом в Бель-Эр. Это был красивый дом из дерева и камня, в тюдоровском стиле. Всем своим видом он навевал ощущение вечности и непоколебимости. Восточные ковры, темный пол из каштанового дерева, тяжелая мягкая мебель – все это согревало и успокаивало. Когда он повел меня в свой кабинет, я почувствовала себя ребенком на руках матери.

– Хотите кофе? – спросил Захария.

Я утвердительно кивнула головой, он ненадолго вышел, и через несколько минут вернулся с подносом, на котором дымились две чашки кофе, стояла вазочка с сахаром и кувшинчик со сливками.

– Я иссякла, – сказала я. – Я делаю все возможное, чтобы удержать этого парня в рамках, но это плохо помогает. Он разрушает мои отношения с любимым человеком, отнимает у меня время и вообще пугает меня.

Выслушав все подробности, Захария сказал:

– У него раздвоение личности. Он спроецировал на вас все, что в нем есть хорошего, и теперь ему нужна физическая близость с вами, чтобы обрести собственную целостность. Для него не существует границ между вами. Он может думать, будто вы испытываете те же чувства, что и он. Возможно, он предполагает, что его потребности – это ваши потребности.

– Но вы говорите о нем, как о психопате, а по-моему, он не такой.

– Я не считаю его психопатом. Но, испытывая подобные чувства к вам, он регрессирует.

Я неуверенно кивнула головой, положила в кофе пару ложек сахара и сделала глоток.

– А как бы вы поступили?

– Скорее всего, так же. Старался бы придерживаться строгих границ. Ограничил бы количество телефонных звонков в неурочные часы. Если ему требуется дополнительное общение, назначьте ему еще несколько сеансов. Вы можете выбраться из этой ситуации, только если будете держать лечение под контролем.

Захария поставил свою чашку на столик и откинулся назад так, что спинка стула пришла в полугоризонтальное положение. – Вы все еще испытываете по отношению к нему какие-то сексуальные желания?

– Нет. Его неотразимость теперь только злит меня. Я уверена: он звонит по ночам, потому что знает, что я в постели с другим мужчиной.

– Это плохо.

Я посмотрела на уставленную книгами стенку:

– Куда уж хуже! Он же вмешивается в мою личную жизнь!

Захария выпрямился на стуле:

– Возможно, вы пытаетесь уберечь себя от чего-то.

Я всматривалась в глубокие морщинки по углам его рта. В жизни Захарии были страдания. Мне не были известны подробности. Я слышала что-то о ребенке с церебральным параличом, смерти, повторном браке. Я уважала его мужество и его мнение.

– Возможно, – сказала я.

После встречи с Захарией я обрадовалась, увидев у ворот своего дома машину Умберто. Я открыла дверь и громко поздоровалась, но никто мне не ответил. Пройдясь по дому, я услышала звук льющейся в ванной воды, приглушенный закрытой дверью. Я улыбнулась, представив себе, как Умберто лежит, вытянувшись, в ванне.

Его одежда валялась на кровати. Я быстро сложила свою одежду рядом с его и, обнаженная, отправилась на цыпочках в ванную.

Я открыла дверь и быстро юркнула внутрь, чтобы не выпустить пар, но приветствием мне был протяжный и печальный вой. Оглядевшись, я заметила следы борьбы. Это была какая-то мешанина из мыла, поводков, собачей шерсти и страха.

Умберто был в шортах. Насквозь промокший, он стоял на коленях перед ванной. В ванне, наполненной на четыре дюйма водой, на резиновом коврике стоял Франк. На голове у него была высокая шапка мыльной пены.

Я расхохоталась. Завидев меня, Франк принялся лаять и попытался выбраться из ванны. Умберто сгреб его в охапку и усадил назад, покрывшись при этом мыльными пузырями и собачьей шерстью.

– Мы уже почти закончили. Я хотел сделать тебе сюрприз, – его глаза находились на уровне моих бедер. – Полагаю, ты намеревалась сделать сюрприз мне.

– Потом.

Я завернулась в полотенце, и, усевшись на унитаз, стала наблюдать за ними.

Даже не знаю, кто из них выглядел более нелепо: Франк, со своей слипшейся шерстью, красными веками и грустным оскалом, или Умберто, неуклюже рассевшийся на полу. Я хохотала до колик, глядя, как он намыливает и споласкивает пса. Он вытер его полотенцем и позволил встряхнуться так, что вся ванная покрылась мелкими каплями.

– Я больше не мог выносить запах его лап, – объяснил Умберто. – Если ты не возражаешь, я буду мыть его раз в неделю.

– Милости прошу, – во всяком случае, он перестал полностью отвергать Франка.

Я была тронута его терпением и готовностью смириться с присутствием нелюбимого животного. Я посмотрела на его промокшие шорты, покрытые собачьей шерстью, и когда Франк убежал на кухню, увлекла его в постель, уселась на него верхом и прижала его плечи к матрасу.

На выходные я взяла Умберто с собой к Линде Моррисон. Она устраивала празднество в честь пятого дня рождения Джереми. Стоял ясный мартовский день, и прежде чем начать краситься, я покрыла лицо солнцезащитной маской, потому что Линда сказала, что от солнца у меня может испортиться кожа.

Я улыбалась, думая о ней и протирая лицо лосьоном. Линда была медсестрой, но, несмотря на это, стоило ей, например, вычитать в каком-нибудь журнале, что сок георгина укрепляет ногти, она начинала бегать по всем аптекам в поисках этого препарата, а затем несколько месяцев к ряду применяла его, пока не обнаруживала в журналах что-нибудь новенькое. Для каждого недуга у нее имелось экзотическое средство: наполненные гелем стельки для больных ступней, замороженные шарики от головной боли, перцовые пасты от свищей. Я конечно подтрунивала над ней, но она уверяла, что все эти средства помогают.