Ее высочество няня (СИ) - Никитина Анастасия. Страница 15

Глория выросла в приюте для благородных девиц. Проще говоря, в пристанище для тех, у кого кроме имени не осталось ровным счетом ничего. Разумеется, такая невеста не понравилась родственникам молодого офицера. Но тот топнул ногой и решил по-своему. Отец лишил смутьяна содержания, а заодно и наследства. Пару это не смутило. Офицерского жалования вполне хватало на их скромные нужды. Родился ребенок, а через месяц молодого отца не стало. Взбесившаяся лошадь, неудачное падение, и Глория осталась одна с младенцем на руках.

Самое неприятное, что погибший не успел еще отслужить пять лет, и по закону пенсион его вдове не полагался. Наступив на горло собственной гордости, она обратилась за помощью к родственникам покойного мужа. Но понимания не встретила. «Вы не интересовались моим мнением о вашей свадьбе, — отрезал свекор. — А теперь я не интересуюсь вашей жизнью».

История наверняка закончилась бы крайне печально, но тут понадобились кормилицы новорожденному принцу, и герцог ла Вейн вспомнил о вдове своего офицера. Для Глории это был шанс на спасение: главная кормилица у принца уже была, а ей предстояло жить с сыном при дворе на случай непредвиденных обстоятельств. Поначалу она боялась, что, случись в ней нужда, ее собственный сын окажется в приюте и там умрет. Но дни шли, о молодой вдове никто не вспоминал, и она успокоилась. И тут я затребовала ее в королевские покои, да еще и отпускать не спешу.

Я похлопывала несчастную по спине, стоически снося поток слез и причитаний, и мысленно решала очередную возникшую проблему. Если Глория будет бояться за собственного ребенка, о ее надежности можно будет забыть. Как она однажды плюнула на собственную гордость, так же плюнет и на верность, лишь бы сохранить жизнь сыну. И в то же время заменить ее было некем. Да и кто смог бы предсказать, не окажется ли замена в разы хуже не только наивной и мягкой Глории, но и недоброй памяти Грумель.

«Чертов ла Вейн! — злилась я. — Дай ей уверенность, что служба королю равна благу ее ребенка, и она горы свернет! Неужели нельзя было позаботиться о такой ерунде? Вот что мне теперь делать? Разве что… Разве что позаботится об этом самой?»

Идея осенила меня внезапно, заставив улыбнуться уже вполне искренне.

— Ну, хватит, Глория, — я похлопала рыдающую женщину по спине. — Я слышала, что от нервов молоко может стать горьким.

— Глупости, — всхлипнула та. — Вот пропасть, да, может.

— Ну и кому от этого станет легче? — закатила глаза я. — Его величеству, конечно, найдут другую кормилицу. А вашему сыну?

Вопреки моим надеждам, от испуга Глория разрыдалась еще сильнее, некрасиво шмыгая носом и вздрагивая. «Прощай, платье», — мелькнула в голове глупая мысль, и я со вздохом принялась успокаивать кормилицу. К моему удивлению, лучше всего подействовали невнятное бормотание и неопределенные обещания что-нибудь придумать. Наконец поток слез иссяк.

— Ну вот, молодец, — устало проворчала я. — Теперь подите займитесь своим сыном и возвращайтесь сюда. Ночью я вас снова отпущу на часок. Там есть кому за ним присмотреть в ваше отсутствие?

— Есть, — отозвалась Глория, и карие глаза снова наполнились слезами.

— Стоп! Стоп! Только не надо плакать! — перепугалась я. — Что опять не так?

С грехом пополам я выяснила, что служанке тоже надо платить, а почти все свое жалование женщина отдает за карточные долги покойного мужа.

— Я и не знала, что он играл! — сокрушалась она. — И когда только успевал? На службе у них это не дозволялось, а в любую свободную минуту он домой бежал…

Я заподозрила, что покойный бы тоже сильно удивился, узнав не только о карточных долгах, но и о своем умении играть в карты. Но разбираться с этим сейчас мне было недосуг. Я всучила Глории несколько монет из собственного кармана, выслушала длинные заверения, что она обязательно вернет все до грошика в начале месяца, и выпроводила из комнаты.

Оставшись в одиночестве, я едва не крадучись подошла к колыбельке и осторожно заглянула под полог. Маленький король спал, смешно причмокивая губами. Темные ресницы отбрасывали длинные тени на розовые щечки. Из-под расшитого кружевами чепчика виднелась прядь темных волос.

«И почему я думала, что все младенцы лысые?» — удивилась я, подавив желание коснуться умильного локона.

Я осторожно выпрямилась: еще только не хватало разбудить малыша, когда сама же отпустила кормилицу. Но улыбка не желала покидать мои губы: одного у старого разбойника Густава на отнимешь — сынок у мне получился чудесный.

«И вот это чудо чуть ли не каждый мечтает если не убить, то подчинить своему влиянию, — напомнил о себе здравый смысл. — Вот как тут извернуться, если я брожу как глухой в потемках, даже не представляя, кому можно хоть немного доверять, а кому нет?! Ла Вейн! Наглый, беспардонный, невоспитанный дурак! Это надо было догадаться нанять охранника и не объяснить, от кого следует охранять его сокровище».

При одной мысли о герцоге руки сами собой сжались в кулаки. Вот кого я бы с удовольствием подержала за горло! Все его объяснения, если несколько фраз, которыми мы обменялись, можно было так назвать, сводились к собачьей команде «Охраняй!». А кто или что угрожает маленькому королю, наглец уточнить не удосужился. И еще эта оговорка маркиза ла Брука… «Сохраните ему жизнь. Пока не получите других указаний». Вот как я должна была это понять? Что потом могут появиться другие указания? Например, отнять жизнь?

Я заскрипела зубами: «Ну, уж нет! Точно нет! Если не будет другого выхода, я его украду. Воровка я или нет, в конце концов?!»

Дикая идея, рожденная воспаленным мозгом, нравилась мне все больше и больше. А что? Корона это хорошо. Но жизнь важнее. А такой малыш в отличие от меня даже и не вспомнит, что когда-то вообще имел отношение к сильным мира сего. Правда, придется уезжать. И подальше. В этом королевстве ищейки ла Вейна рано или поздно меня найдут несмотря на все мои умения. Значит, понадобится другое королевство. Только и всего.

Приняв решение, я сразу успокоилась. Если не будет другого выхода, я увезу малыша подальше от всех убийц скопом. Увы, и от короны тоже. Но я в свое время предпочла бы жизнь, даже вздумай Орта поинтересоваться моим мнением.

Но проклятый герцог не желал покидать мои мысли. Да, грубый и властный, но было в этой грубости что-то располагающее. Какая-то прямота, что ли? Открытость? Искренность?

«Открытый и искренний глава тайной службы королевства! — я тряхнула головой. — Ты сама-то себя слышишь, бывшее высочество? Скорее уж можно поверить в милосердие ядовитой змеи или сострадание стервятника!»

— О чем задумались, ла Рум? — раздался вкрадчивый голос у меня над ухом.

Тело среагировало мгновенно, но все же недостаточно быстро: руку со стилетом перехватили в полете:

— Думать — это хорошо, это полезно, — тихо, почти нежно прошептал мне на ухо проклятый герцог. — От этого появляются умные мысли и развивается разум. Если вам знакомо это понятие…

Пока он наслаждался своим превосходством, я успела прийти в себя. Недаром матушка Орта всегда твердила: «Сначала убедись, что противник мертв, а потом рассказывай ему о своей победе».

— Да, — в тон герцогу отозвалась я. — Правда, некоторым приходится очень долго думать для появления умных мыслей. Но иногда даже до них доходит, что у человека две руки.

Я красноречиво опустила глаза. Ла Вейн проследил мой взгляд и глухо ругнулся. Ему в живот упиралось острие тонкой спицы, почти булавки, с красивой птичкой у основания. Хотя булавкой она выглядела только до тех пор, пока украшала мой корсаж. Сейчас же это были двадцать сантиметров стали, которые от сердца герцога отделяли лишь несколько слоев ткани.

Мужчина выпустил мое запястье и, бросив короткий взгляд в колыбельку, с удовлетворением кивнул. Но я готова была поклясться, что услышала тихий одобрительный смешок. «Ненормальный герцог», — подумала я, силясь понять, что же показалось мне странным в этом смехе. Но ла Вейн не дал мне времени на размышления.