Мои волки. Любовь истинная и нет (СИ) - Жнец Анна. Страница 28

— Ты сломал ей жизнь и за это сдохнешь.

— Ты не за нее мстишь, а за себя. За свою униженную гордость.

Когда я выбираюсь на поверхность, волки в шаге от того, чтобы вцепиться друг другу в горло. Стоят близко, смотрят яростно, сжимают кулаки, почти рычат. На лицах обоих проступает шерсть — тревожный знак. Как бы они не начали разборки, не дожидаясь полуночи.

— Пожалуйста, умоляю, не надо! Не надо всего этого, — я замираю на краю оврага, заламывая руки. — Не надо крови, смертей. Давайте забудем.

— Забудем? — глаза Гора вспыхивают злым пламенем. — Ты сама понимаешь, что говоришь? Он опозорил меня! Унизил! Выставил дураком. Такое не прощают.

Не прощают. Моя просьба нелепа. Для Гора единственный способ вернуть самоуважение — отомстить. Униженный альфа не успокоится, не сможет жить дальше, пока его обидчик не ляжет в могилу. Мне ли этого не знать? Я же сама волчица.

Мысль о том, что кто-то погибнет по моей вине, из-за моей несдержанности, невыносима. Я не справилась с похотью, и поэтому один из волков умрет. Что, если это будет Гор? Как я переживу потерю возлюбленного? А если — Эштер? Вдруг Гор исполнит обещание и выпустит ему кишки?

Тошнота подступает к горлу. Волчица внутри жалобно скулит, скребет когтями грудную клетку, боится за своего истинного. И я боюсь. Ужасно боюсь за каждого из моих мужчин. Они оба мне дороги.

Я опускаю голову, дрожу, хотя утро на удивление теплое, впиваюсь когтями в бедра, и дорожки крови бегут из ранок по обнаженным ногам.  

— Элен, что ты творишь? — кидается ко мне Гор, стискивает мои плечи, пытается заглянуть в глаза, но я зажмуриваюсь, плачу и продолжаю себя ранить. Заглушаю душевную боль физической.

— Что с тобой? Прекрати! Прекрати немедленно!

Есть только один способ избежать трагедии, и я его знаю. Способ, который навсегда отвратит от меня любимого, но, возможно, спасет чью-то жизнь.

— Я тебе изменила. Гор, я тебе изменила. Мы переспали с Эштером в ту ночь, когда мне стало плохо. Во время ритуала я уже была беременна.

— Что? — Гор отшатывается от меня. Его руки отпускают мои плечи.

Я чувствую, как он трясет головой, будто пытается отмахнуться от моих слов.

 — Подожди. Что? Ты мне изменила? В смысле изменила?

— Эштер пришел ко мне, когда тебя не было дома, и мы переспали, — я прячу лицо в ладонях, продолжая рыдать. — Прости. Пожалуйста, прости. Я не хотела. То есть я… это все инстинкты. Мы словно сошли с ума...

— Запахи… Тот день, когда ты отдраила весь дом. Прятала улики? — голос любимого глух и бесцветен.

Мои плечи судорожно дергаются.

— Да, мне так жаль…

— Посмотри на меня.

Я мотаю головой, еще сильнее вдавливая ладони в лицо. Стыдно и страшно. Нет сил поднять на Гора глаза. Исповедаться в грехах проще, когда не видишь реакцию собеседника.

— Элен, посмотри на меня!

Слезы катятся по щекам. Гор обхватывает мои запястья и тянет вниз, заставляя опустить руки. Воздух холодит открытое мокрое лицо, но я упрямо зажмуриваюсь. До боли. Крепко-крепко. Пока ничего не вижу, я в домике.

— Прости, прости. Я не хотела. Даже таблетки пила. Не знаю, как так получилось, — меня словно прорывает. Я начинаю оправдываться, перемежая слова всхлипами. Говорю все быстрее, перескакивая с мысли на мысль, сбиваясь на невнятный шепот, хочу успеть, пока меня готовы слушать. — Это было какое-то помутнение. Мы потеряли контроль. Истинность. Она виновата. Мы просто беседовали, а потом… Не бросай меня. Я так тебя люблю, так люблю…

— Тогда ты забеременела? В ту ночь?

Тон Гора спокойный, механический, полностью лишенный эмоций, но эта ледяная отрешенность в голосе пугает сильнее злости.

Зажмурившись крепче, я киваю.

— Почему не сказала? Хотела выдать чужого ребенка за моего?

— Нет! — от возмущения я даже распахиваю глаза и словно врезаюсь в бетонную стену.

Гор смотрит на меня как на чужого человека. Будто между нами — пропасть, которую не перепрыгнуть. И мне становится страшно: вдруг это действительно так? Что, если своим признанием я подписала нашим отношениям смертный приговор?

Взгляд жениха пустой, потухший. Губы брезгливо кривятся.

— Я поссорился с отцом, — цедит Гор. — Ушел из стаи. Из семьи. Бросил все. Ради тебя.

Застрявший в горле комок невозможно сглотнуть.

— Женщины, которая мне изменила.

Я открываю рот в попытке что-то сказать, оправдаться, но связки не слушаются. Так и застываю, нелепая, заплаканная, с красными выпученными глазами и распахнутым ртом.

Глядя на меня, Гор качает головой:

— Отец был прав.

Это не пощечина — удар кулаком в лицо. После такого умирают на месте. Есть слова, которые ранят, а есть — убивающие мгновенно.

Мои губы и подбородок дрожат. Гор прав. Я не смею требовать от него снисхождения.

— Понимаешь, что мы не можем быть вместе? Не после того, что ты сказала.

Я вздрагиваю. Руки зажимают рот будто в попытке сдержать рвущийся из груди всхлип. Гор просто зол. Он остынет и возьмет свои слова обратно. Правда ведь? Все еще может наладиться.

Гор отводит взгляд в сторону, рассматривает муравейник под высокой сосной.

— Мы не были истинными, но я любил тебя. Ты стала для меня родной. Частью моей семьи. Искренняя, добрая, верная Элен. Боевая подруга. Женщина, на которую всегда можно положиться. Моя уютная гавань. 

— Ты и сейчас можешь на меня положиться!

Гор стискивает кулаки.

— Нет. Больше нет. Между нами все кончено. Оставайся с отцом своего ребенка. Так будет правильно. Он позаботится о тебе.

Прежде чем я успеваю возразить, Гор обращается волком и исчезает в утренней дымке, а я, дрожащая, обессиленная, оседаю на землю.

Все? Это конец? Он не вернется? Пять лет просто взяли и перечеркнули? С такой легкостью?

Все случилось слишком быстро. Мое признание, уход Гора.

Я не плачу. Утыкаюсь застывшим взглядом в собственные руки, окутанная внезапной апатией. Это хрупкое оцепенение — временная преграда между мной и нестерпимой душевной болью. Когда благословенный ступор пройдет, начнется ад.

— Это к лучшему. Вскоре сама поймешь, — ладони Эштера опускаются на мои плечи. Хочется отстраниться, но нет сил. — Пойдем, я отведу тебя в свою стаю.

Глава 22

Эштер

Я открываю дверь, и при виде того, как Элен входит в гостиную моего дома, меня охватывает щенячий восторг. Гор свалил, истинная со мной, в моей берлоге, вскоре вся пропахнет моим запахом. У нас будет ребенок. Сын!

Когда-то, по ощущениям сто лет назад, я волочился за каждой юбкой, а теперь с радостью предвкушаю семейную жизнь, мечтаю стать примерным отцом и мужем. Кто бы мог подумать! Вот что с волками творит истинность!

Но эйфория растворяется без следа, когда я замечаю потухшие глаза избранницы и ее отекшие от слез веки. Сгорбившись, Элен замирает на пороге, по-прежнему голая. То, что она не стесняется своего вида, не прикрывает наготу руками, молчит и не пытается оглядеться, для меня как отрезвляющий душ. Неужели ей совсем не интересно, куда я ее привел?

— Элен, проходи. Чувствуй себя как дома. Это и есть твой дом.

В ответ — ни слова. Пустое лицо, стеклянный взгляд, направленный словно внутрь себя, бледность и неподвижность. Элен то ли в ступоре, то ли в трансе. Встревоженный, я подталкиваю ее к дивану и помогаю сесть с комфортом. После заворачиваю любимую в плед.

В гостиной холостяцкий бардак. Повсюду валяется разбросанная одежда, на столах и полках — пустые банки из-под пива и переполненные пепельницы. Надо прибраться, но этим я займусь позже: сейчас все мысли об Элен. Ее ледяная отрешенность пугает.

— Замерзла?

Спрашиваю, потому что любимую бьет озноб. Привычно не дождавшись ответа, я иду в ванную, набираю таз горячей воды и вместе с ним возвращаюсь в комнату. Хочется позаботиться о своей паре. То, что я сейчас делаю, в нашей стае — знак преклонения перед выбранной самкой. Есть такая традиция в клане черных волков: после свадьбы жених становится на колени и омывает невесте ступни. Женщина отдает себя избраннику, когда принимает метку, мужчина — когда бросает к ногам возлюбленной свою гордость.