Пёрышко (СИ) - Иванова Ксюша. Страница 10

Ну, а что воину подарить? Давно уже знала я, что дедушка для моего суженого меч свой подготовил. Не было в нашей стороне такого. С дедушкиной родины меч тот. Да, не простой, а герцогу принадлежавший, которым дед мой когда-то был. Ждала, что обрадуется воин мой. Слышала восхищение его дружинников. Но Богдан нахмурился отчего-то. Правда, меч все-таки взял. Чем же я не угодила ему. Сердце, до этого птицей летавшее, упало камнем - не понравился подарок мой! 

Бабушка гостей медовухой угощала, Любава помогала ей. Молодежи набежало - видимо-невидимо. Скоро хороводы водить начнут. Один из братьев-дружинников, похожий на другого в точности, к Любаве подошел, сказал что-то. Все шумели, кричали, смеялись. На нас уже никто и внимания не обращал. Глаз отмечал, что вокруг происходит, а мысли возле милого крутились - вот бы знать, о чем он думает!

Незаметно глянула на него. Глаза сами в шрам уперлись. Кто же его так? Наверное, в бою ранен был! Больно ему было. Так хотелось рукой это место погладить. Только он взгляд мой заметил:

- Что, Ясна, некрасивый муж у тебя будет?

Столько в голосе его горечи. К чему только слова эти говорит? Руку протянула и пальцами по шраму его провела. Он глаза, как от боли, зажмурил. Хотела сказать, объяснить ему, что краше его на всем белом свете для меня нет, только не дал, за руку схватил и из-за стола поднялся. Обернулась вокруг, все-таки боязно стало! С бабушкой глазами встретилась. Она кивнула мне и улыбнулась. Значит, ничего страшного нет. Раз муж мой ведет меня, значит идти нужно!

Знала, куда ведет. Сама постель для нас готовила.

Чуть от двора в огород, где сенник наш был, отошли, стали странные звуки слышаться: свист, шепот, шорох какой-то. И по ногам моим холод пошел, как водой родниковой их окатило. Листья зеленые, травинки, палочки вдруг сквозняком подняло, закрутило в воздухе, завертело и в лицо мне бросило. Только Богдан и успел, что собой прикрыть. Что это? Неужто проклятье, о котором бабушка предупреждала? И вдруг казаться стало, будто смотрит кто-то, наблюдает за нами. 

Богдан вдруг остановился. Повернулся ко мне лицом и говорит:

- Не могу я так с тобой поступить. Слышишь, чувствуешь, что происходит? А дальше, еще страшнее будет! 

- Расскажи мне, что это!

- Расскажу - так ты передумаешь! Сбежишь от меня!

Посмотрела в лицо его. Неужто шутит? Нет мне теперь дороги от него! Куда сбегу-то?

- Думаешь, испугаюсь я?

- Не только поэтому.

- Почему же еще?

- Потому что ты так на меня смотришь, будто я самый хороший человек на свете, но это совсем не так. Плохой я, злой. Сражаться и убивать мне не раз приходилось...

- Но ты ж - воевода! Разве могло быть по-другому у воина?

- Но и женщины из-за меня страдали..

Удивил! Конечно! Вон, какой красавец! Скольким пообещал в жены взять? И не взял! Но не стала этого говорить - решила, пусть сам расскажет, что нужным посчитает. Но он дальше пошел, по лестнице легко на сеновал влез и руку протягивает. А сам насмешливо так вниз на меня смотрит - думает, струшу я! Сама наверх влезла, села на покрывало, мною же еще вечером по бабушкиной указке расстеленное. 

- Рассказывай. Ты - муж мой теперь. От жены тайн быть не должно!

- Вот оно как! А ты командовать мною будешь?

Говорил строго, а в глазах искорки светятся - смеется надо мной! 

- Буду! Коли ты позволишь. 

- Да я ж воевода! Где это видано, чтобы мужчина жене собой командовать дозволял? Тебе дозволю, воины слушаться не станут. 

- А я не при всех буду! А вот так наедине!

- Ну, это еще заслужить надобно! 

- Заслужу. Только запомни, мой ты теперь! На других и не смотри даже! Иначе...

Теперь он уже не просто посмеивался, а хохотал от слов моих. И обидно мне было, и радостно смех его слышать. А еще заметила, что, когда говорили мы, не касаясь, не трогая друг друга - тихо все было, спокойно. Улыбнулась сама себе. Что за сила эта страшная над ним? Страшная, да глупая - не понимает, не чувствует, что вот сейчас он более всего раскрыт передо мной, что именно сейчас я над ним властна!

- Ладно, Ясна, слушай...

9 глава

Как рассказать-то ей? Чтобы и не оттолкнуть от себя и не утаить ничего? Невозможно... Но придется. Нельзя жизнь общую с обмана начинать.

- Ладно, Ясна, слушай...

Было мне в ту пору семнадцать зим - молодой был, горячий и глупый. Полюбил я девушку, Забава ее звали. И она ответила мне. Дело к свадьбе шло. А тут князь в поход собирается. Тогда отец еще мой жив был. Поход большой в земли вятские. Воинов много нужно было. Отец и меня с собой решил взять. А Ладислав, наш князь нынешний, одногодок мой был. Его отец в поход-то не взял. Дома оставил. Пока я воевал, он Забаву охмурял. А в походе том  я ранен был - вот лицо мое каким стало, да и тело все в шрамах. Весть о том, что обезображен я сильно раньше меня домой домчалась. Забава не сдержала слова, мне данного, и за Ладислава пошла. Не знаю, что именно на ее решение повлияло, не спрашивал. То ли внешность моя, то ли то, что Ладислав князем после отца своего должен был стать, а может, просто полюбила она. Да, только вернулся я из похода, а они уже ребенка ждут. Такая злоба меня взяла лютая - всю избу покрушил... В корчме был - медовуху пил.  А потом сел на коня и помчался, куда глаза глядят. Как память потерял, не помню, где ездил, что делал. Очнулся через некоторое время - в избе лежу. Но не в своей. Рядом девица ходит - собой пригожая, да молодая. Я подняться не могу - так тело все болит. Что со мной, думаю. А девица та ко мне ластится, как если бы мы с ней полюбовники. Понимал, что нельзя так, да не противился ей. Пробыл у нее неделю, а-то и больше, как пьяный ходил, ничего не понимал. Пока за мной друзья мои (вот двое из них в моем отряде - Мстислав да Третьяк) не приехали. Искали меня повсюду. А оказалось в чаще лесной я, дремучей. В избе той, кроме девицы, по имени Мира, никого нет. Стали они меня с собой забирать, а она кричит, что муж я ее, что не отдаст никому. Они ко мне, а я ничего не помню, да и говорить толком не могу. Ужаснулись они, закинули меня на коня и увезли оттуда. Но и дома я, как чумной ходил, все меня к лесу тянуло. Не удержался однажды, да и ушел в чащу лесную. Как к избушке Мириной вышел, не помнил. Только, прежде чем, зайти в нее, в окошко малое заглянул. И увидел там... Не девицу красивую да пригожую, а старуху - косматую, страшную, всю бородавками покрытую, с седыми космами. Очнулся я от морока, хотел домой бежать. Да только Мира меня заметила. Вышла на крыльцо в молодом облике, на колени упала, стала уговаривать. Что только не сулила мне - и богатство, и долголетие, и красоту, да я из головы лицо ее страшное выбросить не мог.  Она и плакала и умоляла, и угрожала... Но когда твердо сказал я, что не буду мужем ей, прокляла меня. Сказала, что всю жизнь свою один буду. Что не даст покоя ни мне, ни девице, которая со мной судьбу свою решит связать. Сказала, что если не ей, то никому не достанусь я. Особенно той, которую я полюбить смогу...

Слушала Ясна историю мою, в глаза мне смотрела. Верила, понимала, не осуждала меня. Как замолчал я, спросила:

- Полюбил ли ты кого? Что с ней Мира сделала?

- Дважды жениться собирался. С одной девушкой познакомился, засватался уже. Так в ночь перед свадьбой она утопилась в колодце. А с другой ночь провел только. В другой раз пришел, а она в уголке избы сидит - и смеется-смеется, с ума сошла. И было это, когда мне только двадцать зим исполнилось. Больше жениться намерения не возникало. 

- И ты один все время жил?

- Почему один? С матерью.

- Не о том я.

Понял о чем, догадался. По лицу, опущенному со стыда.

- В Муроме корчма есть, да и не одна. Так вот там не только хмельные напитки продаются, но и любовь женская. Бывал я в той корчме. Нечасто, но все же. На девиц тех Мира внимания не обращала, понимала, что ни одну из них полюбить не смогу. Можешь судить меня, Ясна, много плохого я совершил. Иногда подумаю, ведь и Мира-то не виновата - все мы существа Божии. Что теперь делать, если она такой уродилась! Всем любви и тепла человеческого хочется. Но это я сейчас понимаю, а тогда в ужасе был от мысли одной о ней.