Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина. Страница 129

 Имя старика показалось мне знакомым, как будто где-то я его уже слышала. Ничего конкретного я припомнить так и не смогла, потому поспешила перевести тему разговора на цепь над очагом.

– Она холхутовая?

– Холхутовая, – подтвердил старик. – Сам резал. И ещё много таких нарезал, пока руки мои не тряслись, и пальцы разгибались. Большой был холхут, с длинными клыками, широкими рёбрами. Он тут неподалёку возле гор ходил, и вдруг сошла лавина и придавила его. Я тогда на охоту шёл, увидел, как клыки из сугроба торчат. Долго откапывал тушу, зато вся кость от холхута мне досталась. И шкура его тоже. Вон, какая большая, весь пол устелить получилось. Влагу от земли не пропускает, и тепло хранит. Большой был холхут, я тогда с него собакам мясо на всю зиму заготовил.

Я невольно посмотрела себе под ноги. И вправду, пол покрыт монолитной шкурой со стриженым жёстким волосом. Мне уже доводилось щупать такой на Собольем острове – тогда я гладила маленького холхутёнка карликовой породы. Тут же лежала шкура с легендарного холхута Полуночных островов, за клыком которого в былые годы охотились зверобои всех мастей. Значит, на Песцовом острове эти гиганты ещё обитают. Интересно, нам с Эспином доведётся повстречать здесь клыкастого исполина?

Мы и дальше беседовали с Аймонеке о холхутах, пока Тэйминэун варила ужин в котле. Странно, со мной старик был весьма приветлив и добродушен, даже настоял, чтобы я приняла в подарок одну из холхутовых цепей.

– Ты наша гостья и не должна уйти из этого дома без подарка, – сказал он. – Вот как посмотришь на эту цепь, вспомнишь старого больного Аймонеке. Если соблаговолят духи, помру я скоро, а дело рук моих ещё долго будет жить и тебя радовать.

Я лишь кисло улыбнулась в ответ. Что мне сказать этому измученному тяжёлой жизнью человеку? Если ему приятно сделать мне подарок, как же я могу его не принять.

И всё равно странно, отчего в этом доме меня принимают как гостью, а Эспина, словно чернорабочего? И девушка отнеслась к нему неприветливо, и её отец груб с ним. Может, Аймонеке опасается молодого мужчину в своём доме, хочет уберечь дочь от возможных неприятностей? Если бы Эспин не артачился и продолжал представлять меня всем как свою невесту, то сейчас не таскался бы в потёмках за нашими вещами в одиночку. Но раз мы уже точно не влюблённая пара, пусть помучается.

Когда Эспин принёс в дом мой рюкзак, я с хоязевами уже приступила к ужину из рыбной похлёбки. Тэйминэут даже не предложила Эспину подкрепить силы, а её отец только спросил, много ли ещё у нас вещей и, услышав ответ, отправил Эспина таскать их дальше. Даже мне в этот момент стало его жалко, и я хотела отпроситься идти с ним к побережью, но хозяева сказали, что трапеза не окончена и они меня ещё как следует не накормили. Пришлось выбирать между жалостью к уставшему и голодному Эспину и возможностью не обидеть хозяев, под чьей крышей нам придётся провести эту ночь. Второе перевесило.

К моему удивлению, дом оказался не таким уж и восьмиугольным, ведь в нём имелись сени. Как оказалось, по назначению они используются только летом, когда снег сходит и из дома можно выбраться через боковой вход. Сейчас же сени служили кладовкой, откуда Тэйминэут вынесла миску с куском жира и горсть мороженых ягод. Всё ясно – на десерт нас ждёт толкуша.

Пока Тэйминэут готовила угощение, я ещё раз оглядела дом. Да, обстановка очень сильно напоминает ту, что я видела в чуме, только вместо ящиков у стен стоят плотные кожаные мешки со всякой всячиной, а пологи закрыты не серыми оленьими шкурами, а медвежьими, даже одной пятнистой из неизвестного мне зверя.

Так, стоп! Дымчато-серая шкура, тёмные кольцевидные пятна… Я невольно коснулась нагрудной сумки, но она была пуста. Брум успел из неё вылезти и теперь где-то прячется или хозяйничает в кладовке, и его не спросишь, та ли это шкура, о которой я думаю, или нет.

– А где вы добыли этого зверя? – спросила я Аймонеке.

– Не я, а Тэйминэут. Я этим летом совсем слаб стал, помру скоро, а она с детства вместе с братьями на охоту ходить любила. И хорошо, что охотиться умеет, иначе этим летом нам бы не прокормиться было. Вот, с месяц назад подстрелила она горную рысь. Редкий зверь, он людям на глаза попадаться не любит, потому что скрытный. А тут он с Тэйминэут толсторога не поделил. Пришлось и в горную рысь стрелу вонзить.

Я удивлённо посмотрела на девушку, а она продолжала толочь в миске жир с ягодами как ни в чём не бывало. Девушка-охотник – это что-то новое. А ещё откровением для меня стал лук и кожаный колчан со стрелами, что висели на стене. Значит, огнестрельного оружия в этих краях тоже никогда не было.

– Тэйминэут, – обратилась я к ней, – а как выглядела эта горная рысь?

– Как рысь, только большая, серая, с крупными пятнами, толстым хвостом и круглыми ушами.

– Так ведь это барс, – убедилась я. – Как странно, один мой знакомый охотник искал такого зверя на Медвежьем острове, но видел только его следы. А он очень мечтает добыть такого барса.

Вот я и вспомнила о Вистинге и даже немного расстроилась. Где он теперь? Наверное, уже на полпути к Великой полынье и браконьерскому судну, что переправит его в Хаконайское королевство. Интересно, он думает, что нас с Эспином съели косатки, или считает, что мы просто утонули? Вот бы снова устроить ему сюрприз и показаться на глаза живыми и невредимыми, но скоро он сбежит с островов, и мы точно больше никогда не увидимся.

Даже жаль, что мы не успели попрощаться. А ведь на Капустном острове я назвала Вистинга бездушным подлецом, а он меня взбалмошной девчонкой – не очень подходящие слова для прощальных речей. А ведь Вистниг наверняка опять страдает и корит себя в нашей с Эспином гибели. И по Зоркому скучает. А Зоркий по нему? Что-то он подозрительно притих. Надеюсь, моего пёсика там сверху не закусала серая стая.

Когда мы только начали есть приготовленную Тэйминэут толкушу, Эспин вернулся в дом со вторым рюкзаком. Хозяева снова не позвали его отужинать, и он совершенно злой ушёл за байдаркой.

После трапезы Тэйминэут отправилась кормить своих собак и моего пёсика тоже. Я поднялась наверх вместе с ней, чтобы пресечь возможную драку за еду, но ничего подобного не случилось. В руках у Тэйминэут был мешок с маленькими сушёными рыбками, и этих рыбок она поочерёдно кидала своим собакам, предварительно окликнув каждую по имени. Собаки ловили угощение на лету, и драться друг с другом даже не порывались. Зоркого я покормила сама, чтобы помнил, кто теперь в нашей стае вожак.

К этому времени и Эспин успел вернуться с байдаркой на плечах. Тэйминэут указала ему на пристройку в виде амбарчика на сваях, что стоял неподалёку, туда он и затащил судёнышко.

А потом все вместе мы спустились в дом, но снова никто не предложил Эспину поужинать. Напротив, Аймонеке потребовал, чтобы Эспин помог ему подняться наружу по нужде. Отказать в такой деликатной просьбе больному старику было никак нельзя, но Эспин и не предполагал, что Аймонеке уцепится трясущимися руками ему в плечи, сядет на закорки, и на своей спине Эспину придётся поднимать старика по лестнице.

Ну, это уже перебор. По-моему, Аймонеке просто симулирует свою крайнюю немощность. Тэйминэут его точно не выносит из дома каждый раз на спине. Значит, он может выбраться наружу сам, или в доме есть ночной горшок.

Странный всё-таки этот дом, и семья странная. Тэйминэут молчит, так ни разу в глаза мне не посмотрела. Вскоре она взяла в руки белые оленьи шкуры и начала сшивать их толстой иголкой. Костяной иголкой. И нити какие-то странные, будто из травяных корней. И стежки широкие, размашистые – даже я шила штаны Ерхолевли аккуратней.

– Что ты шьёшь? – спросила я девушку.

Тэйминэут продолжала вонзать иглу в белые шкуры и будто через силу ответила.

– Кухлянку отцу. Он давно просил. Пора бы и закончить её.

Странная выйдет кухлянка, совсем нетёплая и неряшливая.

Когда Эспин занёс Аймонеке в дом и усадил на его место, старик немного покряхтел и поковылял к пологу, чтобы улечься спать. Тэйминэут предложила мне лечь за занавеску из шкуры барса, а сама  отложила шитьё и спряталась за медвежью шкуру. Про Эспина все как будто и забыли. Ему не предложили ни похлёбку, ни толкушу, даже спальное место не подготовили. А у него уже и не было сил что-либо просить. Он так и завалился в свой спальный мешок голодным и быстро заснул.