Мы не твои (СИ) - Блио Элен. Страница 10
— Извини, Илик, нет времени.
— Нет времени на ерунду, ты хотел сказать? — цепляю его, зная, что не ответит, но цепляю.
Понимаю, что Там никуда не ушел.
— Хм… Извините, что вмешиваюсь. — снова чик-чирик! — Ильяс Александрович, мне нужно вас раздеть и вытереть полотенцем. Тамерлан Александрович, вы позволите?
Она нарочито вежливая, но в ее голосе ни на йоту смирения! Воробушек показывает, что и у него есть коготочки? Или даже зубки?
— Я сам разденусь и вытрусь! Дай мне полотенце!
— Нет уж. Это моя работа! — чувствую, что она становится ближе. Словно горячая волна от нее.
Неожиданно слышу сдавленный смешок брата, словно он ухмыляется в ладошку, пытаясь сдержаться.
Тамерлан смеется?
Понимаю, что уже долгое время не слышал от него такой искренней реакции. Воробушек и его смогла вывести из зоны комфорта! Молодец!
Нет. Совсем не молодец!
Чувствую, как она расстегивает мокрую рубашку, касаясь моей кожи. Чёрт. Это лишнее.
— Я ушел, счастливо оставаться, Надя. Зайдете ко мне в конце рабочего дня. И… олуха этого тоже прихватите с собой. Есть о чем поговорить. До свидания.
— До свидания. — опять чирикает в ответ, и я тут же снова ощущаю ее теплые ладошки.
— Уйди. Я сказал, что я сам!
— Как хочешь.
Ах, как хочу? Она опять спрашивает, как я хочу? Прекрасно!
Нащупываю ее запястье, хватаю, и резко притягиваю к себе на колени. Надя взвизгивает.
— Что? Мокро?
Глава 8
Звонок Тамерлана меня тогда застал врасплох.
Нет я не забыла про Илика. Разве его можно забыть?
И я не могу сказать, что влюблена в него. Я просто не знаю, как это назвать.
Любовь?
Ну, нет! Я не готова признать, что люблю этого наглого, противного, заносчивого, с отвратительным характером мажорчика!
Мне просто интересно, что с ним? Как он живет? Действительно ли он отказался лечиться и просто уехал домой.
Я видела в клинике доктора Самада, который работает в доме Умаровых. Но спрашивать об Ильясе мне было неловко.
Нет, один раз я себя пересилила, Самад сказал, что недоволен пациентом, ему не нравится состояние Ильяса. Когда пациенту нравится страдать — разве врачу это понравится? Самад считал, что Ильясу нужен весомый повод для того, чтобы вернуться к нормальной жизни.
— Его травмы не критичны. Он мог бы уже встать на ноги. И глаза — там ситуация сложнее, но тоже все решаемо, операции по восстановлению зрения давно и успешно делают во всем мире. С деньгами Умаровых проблем вообще не должно быть. Но, но, но…
Когда Товий Сергеевич предложил мне попробовать себя в качестве сиделки я не раздумывала. Тем более меня сам Тамерлан попросил приехать.
Приехать просто для того, чтобы поговорить, попробовать.
И вот я тут.
Слышу его голос, вижу презрительно сжатые губы. А чувствую…
Почему-то чувствую, что он рад меня… нет, не видеть, конечно. Слышать.
Слышать рад, хоть и пытается убедить в обратном.
И холодный душ ему совсем не помешает.
Нет, в какой-то момент я думаю, что не хочу вот так. Не выдержу его грубых, обидных слов. Не вынесу пренебрежения.
Да уж… поглумилась над слепым калекой? Так он говорит?
Жестоко. И он не прав! Я не глумилась. Я…
Я просто ищу способы вывести его из себя. Вывести из состояния, когда он жалеет себя, лелеет эту свою ущербность.
— Он думает, что наказывает себя таким образом. Считает себя виноватым в том, что случилось с нашей семьей. — Это Тамерлан говорит мне. Я еще толком не знаю, что там у них произошло, старший Умаров не рассказывает все, а я не считаю нужным вспоминать сплетни, которые слышала в клинике.
Если Ильясу будет нужно — если я сделаю так, что ему станет нужно — он сам все расскажет, ведь так?
— Илик считает, что искупает свои вину таким образом. Не думает о том, что от этого нам еще хуже. Мне и маме… Я не знаю, что с ним делать, Надя.
— Разве я смогу чем-то помочь?
— Честно? Я не знаю, Надя. Но я видел, что после ваших визитов в клинике он был… какой-то другой. Словно оживал немного. Почему-то мне кажется общение с вами ему на пользу. Если я ошибаюсь — что ж, вы можете уволиться в любое время. Вернетесь в клинику под крылышко к Товию.
Я не могу сдержать смешок. Тамерлан смотрит удивленно. Потом видит справку с моей фамилией и с фамилией Товия Сергеевича.
— Воробьева Надежда и… Коршунов Товий Сергеевич?
Да уж, Воробей и Коршун — это были прозвища моего отца и его лучшего друга. Только Товий раньше шутил, что он Коршун под крылом у Воробья.
Я уверена, что у нас с Иликом не получится никакого общения. Не знаю почему.
И выхожу из ванной с мыслями, что нужно сразу линять отсюда.
В коридоре вижу Тамерлана, он по выражению моего лица понимает, что что-то со мной не так, извиняется, обещает оплатить неустойку, а я…
Я спускаюсь вниз и прошу у горничной дать мне пару больших банных полотенец.
Ох, если бы я знала, что Илик решил мне отомстить!
Мне же… мокро! Реально! И холодно!
И…
Он что, щекочет меня? Вот же…
Пытаюсь вскочить, но он не отпускает.
— Чем от тебя пахнет? — Почувствовал? Ну да, я купила духи, легкие, с цитрусовым ароматом. — Вкусно… похоже на… средство для мытья посуды. С лимоном.
Вот же… гад!
— Неужели Ильяс Умаров когда-то мыл посуду?
— Срыв шаблонов, да, Воробушек?
— Да, волчонок.
— С чего это вдруг я волчонок?
— Злой, потому что, и наглый. Пустите.
— Мы вроде на «ты» нет?
— Нет. Пустите, я вся мокрая, а переодеться мне не во что.
— Значит надо раздеться, и высушить твоё платье. Ты же в платье?
Очень опрометчиво, но именно в нем.
— Раздеться, говорите? — почему бы и нет?
Мне удается соскочить с его колен, и я… начинаю расстегивать пуговицы на платье, зная, что он услышит, почувствует.
— Ты… что делаешь, Надежда? — голос у него хриплый.
— Вы же сами сказали, что не надо раздеться? Я раздеваюсь!
Что, съел?
В мокрой одежде, конечно, очень неприятно, но, разумеется, я еще не сошла с ума, чтобы раздеваться при Ильясе!
Да, я знаю, что он не может меня увидеть. Но все равно. Я-то его вижу!
И… я еще никогда не раздевалась при мужчине. Да и вообще, при чужих людях я максимум в купальнике ходила. Даже когда жила с девчонками в общаге и потом, когда мы стали снимать квартирку на двоих с однокурсницей. Она смеялась надо мной, называя «скромняшкой», а я…
Просто не могла.
Были причины. Неприятные. Такие, которые не забываются, хоть и стараешься запихнуть их в самый дальний уголок сундука своей памяти.
Надо сказать Илику, что я пошутила. Но в меня словно бесенок вселился!
Украл милого Воробушка и занял его место!
Вижу, как напряженно сжимаются его челюсти.
— Ну, ты уже, или как?
— Уже что? — стараюсь не дышать, понимая, что Илик меня раскусит.
Нет уж! Пусть думает, что я реально стою перед ним в чем мать родила.
— Сняла все мокрое? А то мало ли… подхватишь воспаление легких и привет.
— Заботитесь о моем здоровье, Ильяс Александрович?
— Ну, ты, как-никак… обслуживающий персонал. Я как достойный работодатель, обязан…
— Не обязаны, — перебиваю, точно бесенок во мне! — И я не ваш обслуживающий персонал. Меня нанял ваш брат, так что… Я его персонал. А для вас я просто мебель. Так что не обращайте на меня внимания.
— Мебель? Прекрасно. Знаешь что, табуретка, подойди ближе. Мне помощь нужна.
— Табуретки ходить не умеют.
— Хорошо… кресло на колесиках, двигай ближе, я не могу стянуть футболку.
— А волшебное слово?
— А разве оно нужно мебели?
— Оно нужно всем, Ильяс Александрович.
— Еще раз назовешь меня так, я за себя не отвечаю!
— И что вы мне сделаете? — усмехаюсь, и тут же закусываю губу. Не хочу, чтобы он меня неправильно понял. — Извините…
Слово вырывается само собой. Похоже, бесенок во мне долго не выдерживает. Глупый Воробушек его все же вытесняет.