160 шагов до Лео (СИ) - Астров Соль. Страница 2

Таксист высадил меня напротив дома. Я рассчиталась, захлопнула дверцу, и тут мой взгляд упал на соседний с бабушкиным забор. В космах некогда ухоженной травы пестрели редкие цветки шиповника. Большая пальма у входа во двор наполовину пожухла. Растения умирают, когда лишаются заботы хозяев. Темная эбеновая дверь, белая лестница к ней, статуя нимфы, гипсовых ляжек которой нежно касался Леонардо, заставляя меня краснеть. Где ты сейчас? Алекса после гибели отца Энцо так и не нашли. Ходят слухи, что он пропал без вести. Рита уехала к племяннице и теперь живет где-то в Лигурии. Ничего не известно лишь о Лео.

Я приблизилась к нашим воротам, щелкнула затвором и направилась к дому мимо посаженных бабушкиными заботливыми руками цветов. Погладила их пестрые соцветия, еще раз оглянулась на умирающую пальму, будто ожидая, что из-за нее мне вот-вот улыбнется он.

Порывшись в сумочке, достала ключи, отворила дверь, и из дома пахнуло табаком и цветами апельсина, как и двадцать лет назад, когда я впервые вошла сюда. У меня сжалось сердце: что же я натворила! Предала тех, кого любила. Бабушка-то сдержала свое обещание, а я — нет! Променяла ее на Энцо!

Побросав вещи на диван, побежала наверх. Набрала ванну, добавила в воду ароматическую соль. Где-то прочла, что она помогает вычистить негатив, расслабиться и отпустить навязчивые мысли. Чего-то не хватает? Точно! “Истина в вине!” Я спустилась в холл, достала из шкафа бутылку красного «Брунелло ди Монтальчино», налила и вместе с фужером снова вернулась в ванную. Поставила его на мраморный бортик и зажгла свечи. Раздеваясь, любовалась отблесками света в вине и, погрузившись в ванну по самую шею, жадно вдыхала запах лаванды. Поможет ли он вернуть душевное спокойствие? Закрыла глаза. Он снова снился мне этой ночью. Улыбался, накручивая вокруг пальца василек. Но совсем скоро цветок превратился в кольцо, подаренное бабушкой, и этот факт почему-то привел его в бешенство. Я испугалась, что он убьет меня, и проснулась. Как бы он отреагировал, если бы увидел обручальное кольцо, надетое на безымянный палец его другом? Хотя что это меняет, если он так и не появился в моей жизни с того самого вечера. Даже ни разу мне не написал!

Я черпала воду и тоненькой струйкой лила ее на лицо, шею, плечи, испытывая наслаждение оттого, что у меня наконец появилось время на себя. В звуках всплесков послышались слова бабушки, которые она как-то сказала, нанося ночной крем на лицо:

“Слышишь, никому и никогда не давай себя в обиду! Золушка в наши времена не возвращается мести пол и мыть посуду. Она ищет то, что делает ее счастливой”.

— Тебе легко говорить! — воскликнула с укором и с головой погрузилась в воду. Когда вынырнула, меня накрыло чувство безысходности, и рыдания вырвались наружу. Плакала долго и горько. Я осталась совершенно одна! А я так этого боялась! И если отца с матерью и Леонардо унес злой рок, то бабушку и ребенка потеряла по своей вине.

Вылезла из ванны и взяла большое махровое полотенце с полки. Оно еще пахло марсельским мылом и амброй, которые так любила бабушка Сандра. Неожиданно с полотенца мне на грудь упал сухой лепесток василька. Может, это знак? И тут промелькнуло: я знаю, где искать прощение! Быстро высушив волосы, оделась, взяла сумочку, щелкнула замком и побежала по дождливому тротуару к центру.

Впереди показался белый ажурный мрамор церкви. Одинокий колокольный звон с длинными паузами навевал печаль. Как и в тот день, когда Сандру везли на отпевание, траурный кортеж — серебристый катафалк и толпа в черном — следовал в сторону кладбища. Муж так и не сообщил, что звонила Беата, верная бабушкина помощница, пока я с утра и до поздней ночи зарабатывала на кредит. “Я забыл…” Будто мне звонили с тем, чтобы узнать, как у меня дела. Когда я, наконец, к ней пришла, было уже слишком поздно.

Мы с ней ни разу не говорили об отношении к богу. Хотела ли она, чтобы ее отпевали в католическом храме? А быть похороненной в этой стране? Что испытывала, когда отходила ее душа? Урна с ее прахом до сих пор хранилась в ячейке на кладбище. Я так и не нашла, где его развеять, хотя была уверена, что найди я это идеальное место, бабушка бы меня простила. Ведь она любила лучшие рестораны, самую вкусную еду, самое благородное вино. Осталось найти тот самый красивый уголок, где танцуют влюбленные дельфины, куда Леонардо меня так и не отвез.

Свернув за угол, я увидела статую какого-то святого, который большой каменной рукой указывал на обнаженные стопы. Может, это и есть мученик Леонардо? Чертики! Живу в городе двадцать лет, а до сих пор не знаю его истории! Я пожала плечами и шмыгнула в темноту дверного проема.

Внутри было пусто и пахло сыростью, смешанной с ладаном. Кое-где горели лампадки. Три романских нефа соединялись большими арками с колоннами из зеленого змеевика. Слева возвышалась элегантная кафедра из белого мрамора с тонкой чашеобразной формой, украшенной сфинксами. В центре собора я увидела алтарь в таком же стиле, над которым на фоне витражных икон с изображением жития какого-то святого распластался большой деревянный крест с распятием. Преобладание василькового, белого и пурпурных тонов в витраже придавало собору особо торжественный и киношный вид.

В глубине, сбоку от алтаря, я заметила темную фигуру. Она поправляла цветы в вазе, потом протирала иконы и статуи, на минуту замирая, будто любовалась ими.

Я вздохнула и села на свежевыкрашенную скамью. Запах прополиса и лака щекотал ноздри, а неспешные шаги отдавались эхом, когда фигура перемещалась от иконы к иконе.

«Священник, — мелькнуло у меня в голове. — Господи, как же хочется освободиться! Сбросить этот камень с души!»

Я вспоминала слова “Отче наш”, которым учил дед, — путалась, запиналась, пока моим вниманием не овладели, наконец, размеренные, словно дирижерские, взмахи кистей мужчины. Он протирал икону, затихал перед ней и, склонив голову, что-то шептал, потом переходил к следующей. Выходит, священники тоже просят о своем.

Когда он подошел ближе, я смогла разглядеть его седую бороду, темный костюм и белый шарф вокруг шеи.

Я очень редко бывала здесь, и то лишь для того, чтобы побыть в одиночестве и отдохнуть от суеты. Богу уже давно не было до меня дела.

Вдруг из груди вырвалось:

— Отец наш небесный, прости за бабушку! — хотя голос дрожал, слова прозвучали достаточно громко. Мужчина остановился и посмотрел в мою сторону.

Но мне уже было все равно. Поискав глазами икону Богородицы, я подошла и приложила к ней ладонь. Двадцать лет пронеслись как несколько мгновений. Боль потерь сдавила грудь, и я всхлипнула. Больше не было сил сдерживаться, слезы потекли по щекам. Я порылась в сумочке, но салфеток так и не нашла. Тогда вытерла слезы кулаками, как в детстве. Когда немного успокоилась, за спиной послышался вздох. Я обернулась.

Тот, кого приняла за священника, уже обтирал иконы совсем рядом. Я заметила у его ног корзину, а в ней моющие средства и рулон бумажных полотенец. Мне бы сейчас они пришлись кстати, чтобы осушить слезы. Он будто прочитал мои мысли, оторвал лист от рулона и молча протянул мне. Этот взгляд! Даже в темноте казалось, что он светился состраданием и любовью, которые вселяли надежду. Ту самую надежду, которую я испытывала в детстве при виде Деда Мороза. Мне не надо было ему писать никаких писем, он и так исполнял мои желания. Жаль, что с годами это случалось все реже и реже.

Мужчина подождал, пока я высморкаюсь и вытру слезы, довольно улыбнулся и вернулся к своей корзинке. Достал из нее флакон, чтобы подлить жидкость в лампаду у иконы Богородицы, потом подошел к картине с табличкой Via Crucis и, не оборачиваясь, громко сказал:

— Мы всегда в его объятиях, — у него был теплый баритон, который я где-то слышала. Конечно! Это ведь его приход. Здесь и слышала.

— Наши с ним отношения так и не сложились, — вздохнула, шмыгнув носом. — Он всегда бросает меня, — я вытерла запоздалую слезу.

— Он никого не бросает! И сейчас рядом с нами, — священник — Дед Мороз обернулся и приложил руку к груди, сделав паузу. Потом принялся протирать икону.