Швец. Второй шанс для бандита (СИ) - Серж Олли. Страница 23

— Я больше так не буду, — рыдает девица, прости Господи, Анечка.

Слёзы катятся по ее отшлифованному тональником лицу, оставляя белые дорожки.

— Александр Николаевич, ну я же не знала, что туда только воду заливать можно, а молоко нельзя. Ну вычтите из зарплаты.

— Ты знаешь, сколько она стоит, — рявкаю, собираясь уничтожить идиотку, но останавливаюсь. Где я сейчас ей замену найду перед праздником?

— Никаких выходных у тебя не будет, — выношу вердикт. — Будешь хороводы вокруг компьютера и принтера водить.

Возвращаюсь в кабинет и совершенно неожиданно обнаруживаю у себя на телефоне сообщение от Варвары:

«Маша ждёт тебя ужинать. Когда ты планировал приехать домой?»

В груди неожиданно становится так горячо, что я расстёгиваю верхние пуговицы рубашки. Губы самовольно растягиваются в улыбку, а пальцы… Они стучат по клавиатуре, набирая ответ: «Еду».

И пока я пробираюсь к своему району из центра сквозь предновогодние, вечерние пробки, мне хочется просто поверить, что дома меня действительно ждут. Ждёт ребёнок, ужин, покой, любимая женщина. Да, черт, на столько, оказывается, любимая, что я готов простить ей все…

— Дядя Саша! — вылетает из кухни в коридор Марья.

В каком-то костюме с радужным хвостом и в капюшоне с рогом. Да, вот за это готов все простить.

— Привет, — улыбаюсь дочери.

Снимаю ботинки, пальто и позволяю Марье себя обнять. — Мы же договорились, что играем, будто я — папа, — шепчу ей дёргая за косичку и подмигиваю.

— Я забыла, — закусывает она губку и ластится щекой, — Папочка… — хитренько прищуривается.

— Лисица, — смеюсь я. — Ну докладывай, как день прошёл?

— Мы гуляли, а потом мама ручку порезала, — бесхитростно выдаёт Марья и топает со мной до ванны.

— Как это? — интересуюсь, моя руки.

— Мясушко резала… — сверкает глазами дочь. — Вот так, чик и все. Она на дядю Мишу ругалась.

— На дядю Мишу, — повторяю, чувствуя, как на языке моментально начинает бродить кислота, а кулаки рефлекторно сжимаются. — И кто такой дядя Миша?

— Маша, ты где? Ты что делаешь?

Выбегает из кухни Варвара.

—

Красивая. Раскрасневшаяся. В каком-то сарафане и… без белья. Я вижу, как при каждом движении красиво качается ее грудь. Рука действительно перебинтована. Что же это за «дядя Миша» такой, что ты руки режешь? Вопрос вертится на языке, но при ребёнке выяснять отношения не хочется.

Мы с Варей встречаемся взглядами.

— Привет… — почему-то теряется она и складывает руки на груди крест на крест, начиная нервничать. — Ужин почти готов…

— Это хорошо, — отвечаю, подходя ближе, и кладу ладонь на ее талию. — Я очень голоден, — выдыхаю это признание Варе в шею.

И на пару секунд становлюсь невменяемым, буквально балансируя на грани, чтобы не сотворить что-то грязное и развратное с этой женщиной прямо на месте. Потому что ее соски твердеют, заметно натягивая ткань платья, а кожа покрывается крупными мурашками.

Дышу тёплым запахом женского возбуждения и сжимаю крепче пальцы на талии. Нам с Варварой срочно нужен секс. Иначе… я все-таки ее изнасилую. Зажму где-то и… к черту! Вот не буду чувствовать себя виноватым!

Марья, как кошка, втискивается между нами и переводит любопытные глазищи с меня на мать. Как там? Я ж бать?! Потому, приходится выдыхать и свободной рукой обнимать дочь.

— Соус сгорит! — выкручивается из наших семейных нежностей Варя. — Давайте за стол.

Сбегает на кухню и, пока накрывает, постоянно пытается схватиться за телефон. Или мне так только кажется? Я почти близок к тому, чтобы отобрать кусок пластика и посмотреть!

— А ещё у тебя телевизор сломался, — скорбно сообщает Марья, — забираясь на соседний стул. — Я жму на пультик, а он не включается.

— Не включается? — интересуюсь с удивлением. — Сам взял и сломался?

— Это все потому, — поджимает Варвара губы и стреляет строгим взглядом на дочь, — что кто-то слишком много мультиков утром смотрел. Вот телевизор устал и перегрелся.

— Ааа, — понимающе хмыкаю. — Да, так с телевизорами бывает. Но не переживай, ты сейчас все скушаешь, и мы что-нибудь придумаем.

— Ты починишь мне мультики? — хватается за вилку дочь. — Мама говорила, что только ты умеешь.

— Починю, ешь.

Глава 27. «Из гоня да в полымя»

Варя

Господи, дурак, какой же он дурак!

— Миша, я прошу тебя, не смей трогать плакаты Швецова. Это глупо. Ты — пьян. Тебя накажут, — отчаянно шепчу в трубку и оглядываюсь на дверь, проверяя, что Саша точно находится сейчас в гостиной и включает мультики Марье.

Нервничая, отхожу за холодильник.

— Он тебя бросил с пузом, — орет мне в трубку Михаил. — Изменял! А теперь что? Бабками поманил, и ты, как сучка, снова в его постель побежала? — выплевывает зло.

Варя, а ведь он прав… От острой волны горькой обиды в груди хватаюсь за столешницу.

— Я сейчас положу трубку! — начинаю трястись и повышаю голос в ответ. — Как ты смеешь меня оскорблять? Ты ничего не знаешь!

— Ты говорила, что его не любишь! Что никогда не простишь. А хочешь, я всем расскажу, что вы даже не женаты! Вот и кончатся его бабки. А у меня будут! — Он истерично смеется и делает глоток. Я слышу, как где-то на фоне что-то разбивается.

— Не смей! — вскрикиваю испуганно. — Пожалуйста, Миша. Да, я говорила, что его не люблю, но это не так! И Марья очень сильно его любит. Не мешай нам! Прошу тебя! Ты завтра проснёшься, проспишься…

— Продажная лицемерка, такая же, как и все… — перебивая, выносит он мне вердикт и сбрасывает звонок.

Я чувствую, как к глазам подкатывают слёзы. Потому что каждое слово… оно попало, куда нужно.

Да, Варвара, просто нужно было слушать маму и не влюбляться в мужчину, который не по зубам.

Разворачиваюсь, чтобы взять салфетки и… сталкиваюсь со Швецовым лицо к лицу. Дёргаюсь и замираю. Он все слышал?

Его поза, взгляд, усмешка не предвещают совершенно ничего хорошего. Слышал…

— С кем ты говорила? — с тяжелой интонацией спрашивает Александр.

Я понимаю, что придётся рассказать правду. Да и какой смысл врать? Больше всего на свете мне сейчас хочется на него наорать. Чтобы убирался и не бередил душу!

Стираю слёзы со щёк бинтом.

— С сыном тети, — отвечаю сбивчиво и облизываю губы. — У него сегодня день рождения, поэтому дали увольнительную. Выпил. Вспылил. Несёт всякий бред… Плакаты наши увидел.

— Я ему не нравлюсь, как будущий депутат, или, как твой будущий муж? — напряжённо интересуется Швецов и приближается, заставляя меня вжаться попой в столешницу.

— Оба варианта, — выдыхая, качаю головой.

— Забавно, — хмыкает Швецов и ставит руки на кухонный гарнитур по бокам от меня. — А что там ещё было?

— Ничего… — активно мотаю я головой. Нет, рассказывать про глупые угрозы нетрезвого солдата я, конечно, не собираюсь. — Пусти, мне со стола убрать надо.

Спрятаться от тебя мне надо, да.

— А про то, что ты меня любишь или не любишь? — понижает голос Саша, игнорируя просьбу, и ведёт носом мне по щеке до мочки уха.

Я чувствую жар его тела через рубашку. Чувствую, как он зол, возбуждён, как сбито дыхание… И нет! Ни за что не сдамся первой. Так уже было. Я больше не хочу! Не хочу, чтобы на моих чувствах снова играли!

Мое молчание затягивается. По щекам текут слёзы.

— Варя? — давяще напоминает о вопросе Швецов. — Ты меня любишь?

— Нет, — выдавливаю из себя хрипло. — Пусти… — упираюсь ладонями в его плечи.

— Плохо, — усмехается Саша и одним резким движением подсаживает меня на столешницу, заставляя раздвинуть ноги. — Тогда придётся потерпеть… — рычит, прикусывая губами мочку моего уха.

Сердце ухает и захлёбывается, пропуская удар. Низ живота опаляет возбуждением. Я знаю, как дальше будет. О, я хочу, чтобы так было! Я — тряпка. Безвольная кукла. Влюблённая дура. И жизнь меня ничему не учит…

Швецов перехватывает меня за шею, сжимает пальцы.