Заставлю тебя полюбить (СИ) - Асхадова Амина. Страница 10

— Что рисуешь, Жасмин? — Давид сощурился, — не меня, случаем?

Я сидела за мольбертом после секса и до рассвета… мне не спалось. Сердце стучало так сильно, не давая покоя, и лишь здесь — за мольбертом — я нашла успокоение.

Сегодняшний день будет невероятно страшным. Я чувствовала это.

Давид купил мне этот мольберт на четырнадцатый день моего заключения. Я тогда рассказала ему о том, как безумно люблю рисовать, а он на следующий вечер привез мне мольберт, карандаши, краски и все, чего только можно пожелать.

Помню, как я благодарила его всю ту ночь…

А добралась до рисования только сегодня.

— Что для тебя значит этот перстень? — спросила я.

Я присмотрелась внимательно.

На картине его рука выделялась благодаря этому перстню — его я тоже нарисовала. Подумала, что он важен для общей картины. Черный, крупный камень внушал опасность.

— Это часть моей жизни, — отрезал Давид, — я с ним все пережил, с ним и сдохну.

Он поднялся с кровати — голый, ничем не прикрытый, и подошел ко мне. В затылок ударило тяжелое дыхание.

— Мне нравится, красивая, — Давид похвалил меня.

На полотне черты мужского лица казались расслабленными, даже морщинок было меньше. Я изобразила Давида обычным мужчиной — без клише убийцы, без нашего прошлого.

Карандаш изящно обрисовал вытянутую поза спящего хищника, одеяло, накинутое на бедра, сильную руку за головой…

Мужчина, с которым я спала, был хорош.

Только одной детали не хватало.

— Позволишь?

Я взяла его ладонь и всмотрелась в черный камень. Внутри была окантовка пламени. Я внесла последние штрихи на полотно, закончив работу над перстнем. Он интересовал меня больше всего.

— Оставишь рисунок мне, — тихо велел Давид.

Оставлю.

И себе оставлю его маленькую копию. На будущее — неясное, размытое… одинокое.

Сегодня наши пути разойдутся.

Я разжала руку, взглянув на спрятанный в ней клочок бумаги. Этот маленький рисунок спящего Давида останется у меня.

В память о том, как я спала со своим убийцей, чтобы однажды воздать ему по заслугам.

— Сделай мне кофе.

— Кофе? — переспросила я, — разве ты не запрешь меня в комнате?

Давид подошел близко и потрепал меня по щеке.

Он торопился. Днем у него легальная работа, вечером сделка с самим дьяволом Домеником, а ночью — заказы и секс со мной.

Давид был очень занятым мужчиной.

— Сегодня все кончится, Жасмин. Выживет либо я, либо он. Тебе больше не для кого будет мстить.

— Кто я такая, чтобы умирать за меня? — я искренне не понимала.

Я отвернулась, а Давид даже не ответил. Усмехнулся только, будто я глупые вещи спрашиваю, и сказал низко:

— Знаешь, как бы я назвал дочь от тебя?

— Не знаю…

— Жасмин.

Я ушла на кухню и сделала ему кофе… без сахара, как он любит.

А потом Давид уехал.

Поцеловал меня на прощанье, будто между нами была сильная любовь, и уехал.

— Ты не убьешь его. Ты не убьешь Доменика.

Я отнесла чашку в раковину.

Теплая вода смыла свежие следы его губ с краев фарфора. Квартира Давида и все в ней пахло богатой жизнью. Давид любил роскошь и роскошных женщин, но еще почему-то полюбил меня.

На время.

Когда-нибудь я бы надоела Давиду. Не зря же он купил мне таблетки на определенный срок…

Таблетки.

Боже!

Раздался грохот.

Это безумно дорогой фарфор упал в раковину и разбился к чертям.

Как и моя жизнь, чашка разлетелась на мелкие осколки. Я стала их собирать, а когда руки затряслись, оставила это гиблое дело.

И бросилась в свою комнату.

В ту, с железным замком.

На полке лежал пустой блистер, а рядом — круглая маленькая таблетка. Двадцать первая. Про нее еще говорят, что счастливая. Если пропустить — шансы забеременеть повышаются в разы.

Остается надеяться, что я ни черта не счастливая.

Дрожащими руками я достала чертову инструкцию.

— Если опоздание в приеме препарата составило более 12 часов, контрацептивная защита может быть снижена.

Я зажмурилась.

Прошло более 12 часов. Уже наступило утро. Почти день.

Прошли почти сутки после двадцатой таблетки.

— В таком случае необходимо применение дополнительного метода контрацепции.

О чем вы говорите?

Этой ночью мы не думали ни о чем таком.

Я же пила таблетки и всегда делала это в срок. Давид предупреждал, что от него лучше не иметь детей и просил заботиться о приеме таблеток.

— …тогда прежде, чем приступить ко второй упаковке, следует исключить наличие беременности.

Я изучала инструкцию, но в глазах все буквы сливались воедино. От паники я не могла вернуть себе хладнокровие. И время… время поджимало.

Сегодня Давид не запер меня за железной дверью.

Мне кажется, я это заслужила. За все ночи, проведенные под ним, заслужила.

И этот шанс я использую для своего побега.

Я решительно проглотила последнюю таблетку в надежде, что все сделала правильно.

Сегодня со всем будет покончено. И беременность от убийцы уж точно не входит в мои планы.

— С вами все в порядке?

Я обернулась. Это охрана заподозрила неладное, услышав грохот на кухне. Кажется, его звали Иваном.

— Нет, со мной не все в порядке, Иван.

Я улыбнулась и быстро «нащупала» взглядом, где у него пистолет. Есть, нашла.

— Сегодня мы с господином Басмановым всю ночь занимались любовью. Мы не предохранялись, и теперь мне нужно в аптеку. Сами понимаете, для чего.

Иван смутился:

— Я уверен, это подождет возвращения господина Басманова.

— Конечно, — я кивнула, — но если я не выпью нужную таблетку, то наверняка забеременею, и у вас возникнут проблемы.

Смущаясь от столь откровенных подробностей, охранник отвернулся и нервно почесал затылок.

Я понимала, что с двоими мне не справиться, а вот с Иваном можно попробовать.

Я попросила отправить его напарника в аптеку.

Я шла ва-банк.

— Иван, я не сбегу. Даже если вы останетесь один, мне с вами не справиться. Прошу вас… Давид будет разгневан, если после сегодняшней ночи я вдруг забеременею.

Глава 11

Жасмин

Чужой город спал.

В палате было тихо. Так тихо — аж до боли. Я свернулась калачиком, насколько позволял живот, и посматривала на луну, прячась от собственных мыслей.

Будь я волком — непременно бы завыла.

От смертной тоски и от неизвестного, размытого будущего.

— Слушай, не спишь?

Я медленно обернулась. Совершать быстрые телодвижения в моем положении — это что-то за гранью фантастики.

— Не сплю.

— Я так и знала.

Ее звали Маша. Она работала здесь акушеркой и с чего-то решила, что я нуждаюсь в общении с ней. Слава Богу, что они дежурят здесь сутки на трое, и утром ее смена снова закончится.

— Как ты, моя девочка?

— Лежу.

Маша называла меня девочкой, хотя она была моей ровесницей. Сама еще зеленая, жизни не повидавшая — она заботилась обо мне. Чудная девушка.

— Ничего не болит? Я только уколы закончила ставить и сразу к тебе, пока меня не начали искать.

— Не болит.

Только, разве что, сердце.

Оно болело тайно, тихо — ни один аппарат эту боль не распознает, не поймет.

Я решила перевернуться на спину, и Маша засуетилась — хотела помочь, но что я, без рук что ли? Справилась сама. В этой жизни мне теперь всегда придется справляться самой.

— Почему ты заботишься обо мне, Маш?

Я качнула головой: не понимала. У медперсонала своих забот полно, у нее таких беременных — вагон и маленькая тележка. То уколы, то системы, то таблетки раздавать, а то и прихватит у кого — тогда надо сразу за врачом бежать и на роды.

— Я просто такая же была, нелюдимая.

Чуть помолчав, Маша поделилась со мной своей историей.

— У меня тоже муж умер. Он разбился на машине, когда я была на пятом месяце. Ко мне, правда, хоть захаживали. То мои, то его. Они уж больно после смерти сына за внука переживали.