Сальто назад (СИ) - Рогов Борис Григорьевич. Страница 56

Мухаммад решил наведаться в Тапакалах, что на противоположном берегу бурного горного потока Пули-Хумри. Он надеялся найти там кого-то из родственников. Хоть и вырос он в самом городе, но в Тапакалахе жили родичи его отца потомственные седельщики, которым всегда была работа в городе на важном торговом пути.

— Подождите, уважаемый! Да благословит вас аллах! — закричал Мухаммаду какой-то пожилой прохожий, едва тот направился в сторону чёрной вершины Исламкала, нависающей над Пули-Хумри.

Услышав призыв, Мухаммад остановился, перекинул на другое плечо чадар, и опёрся на дорожный посох.

— Салам алейкум, почтеннейший! — выдохнул прохожий. — Не вы ли будете Мухаммад Хусейн ар-Рустам, сын почтенного Рустам Ахмата, племянник седельщика Исмаила?

— Ва алейкум ас-салам! — Мухаммад с удивлением пристально посмотрел на бодро ковыляющего ему на встречу пожилого горожанина. — Вы помните меня и моего отца, да простит всех нас Аллах.

— А ты, я вижу, забыл своего приятеля Мустафу Джафара, — засмеялся встречный. — Помнишь, как мы мальчишками подложили нашему мударису [108] кизяков под стол? Нас с тобой потом били палкой по рукам. Больно было… Ты точно должен это помнить.

— Ах, брат мой, Мустафа! — Картинка в голове Мухаммада сложилась и он отчётливо, словно дело было вчера, вспомнил шалости полувековой давности. — Конечно, я помню тот прискорбный случай и надеюсь, что хаджем в священную Мекку я искупил этот детский грех.

Он раскинул руки, чтобы обнять старинного приятеля. Старики похлопали друг дружку по пыльным васкатам.

— Мухаммад, храни тебя Аллах, не хочешь ли рассказать старому приятелю о своих странствиях? — Даже состарившись, Мустафа не растерял мальчишеского любопытства.

— С превеликим удовольствием, брат, только я сначала хочу дойти до нашего родного кишлака, должен же кто-то остаться.

— Не ходи, друг мой, в Тапакалах… — сразу помрачнел Мустафа. — Нечего там сейчас делать. Нет там никого… Совсем нет.

— Как нет? Там же две дюжины семей жило ещё три года назад. Что за мор напал.

— Будь прокляты эти кабульские вероотступники. Пусть им джинны в Джаханнаме углей погорячее подсыпают. Они же в мае в Пули-Хумри все три мечети взорвали. И в кишлаке вашем тоже. Те, кто взрывал, далеко не ушли. На Катайбакальском перевале их ночью догнали и всех зарезали, как баранов. Животы набили камнями и бросили в реку. Через неделю пришли каратели с пушками и пулемётами. Весь Тапакалах сожгли начисто. Ни одного дувала, ни одного чаппари не осталось. Жители, которым удалось выжить, перебрались в город, а в Тапакалахе — только камни.

— Брат мой, Мустафа, я разделяю твоё горе, оно для меня так же велико… — Мухаммад положил ладонь на плечо приятеля. — Ты будешь желанным гостем в моём доме.

Мухаммад не был обременён поклажей, поэтому быстро вернулся в караван-сарай, свернул скромные пожитки в чадар и, попрощавшись с караванщиками, быстрым шагом отправился за Мустафой.

Вечером он рассказывал большому семейству о приключениях в Священных Городах Пророка.

— …обошёл я вокруг Каабы семь раз, отошёл, чтобы обратиться с молитвой Всевышнему, и тут кто-то толкает меня в спину… — за пиалой зелёного чая размеренно течёт речь Мухаммада. Развалившись на курпаче, он рассказывает всем собравшимся домочадцам о перипетиях хаджа.

— Да позволит Аллах всем совершить свой хадж, — вдруг с улицы раздался хриплый бас. — И пусть Всевышний примет его. Салам алейкум, бахайрасти [109], уважаемые, могу ли я преступить ваш порог?

— Входи быстрее, Хаджи. Садись. Пей чай, ешь плов, халву, пахлаву, но не перебивай нашего гостя.

— А кто у нас сегодня гость?

— Ты должен его помнить, он всего на два года старше тебя. Это Мухаммад Хуссейн из Тапакалаха, со мной в одном медресе учился. Он последние три года странствовал, хадж в святые места совершил. До самой Мекки дошёл и вокруг Каабы тааф выполнил. А вернулся к пепелищу. Пока у меня поживёт, а там посмотрим.

— Гость — посланник Аллаха, это добрый знак, да будет Аллах милостив к нему. — Хаджи подобрал ноги под себя и оглядел достархан в поисках пиалы. И тут же скомандовал громким голосом, — Зулейха, дочка, чай неси.

За столом потекла неспешная беседа. Гость подробно рассказывал о Мекке, о мечети Аль-Ахрам, о толпах паломников одетых в некроеную одежду, о женщинах с неприкрытыми лицами, об источнике Зам-Зам и бег между холмами Сафа и Марва.

Про путешествие через Ирак и Иран он тоже рассказал. Рассказал, что научился по дороге высокому искусству предсказания, освоил изготовление шамаили, чем очень гордился. Вот только на родине его народ жил так бедно, что шамаили даже вырезанные на деревянных досках были роскошью для большинства горожан.

— А не слышал ли уважаемый хаджи Мухаммад, как живёт наш король Захир-Шах, которого предал брат его сердар Дауд? — обратился к гостю Хаджи Худадад. — Мой сын [110], да будет милостив к нему Аллах, говорит, что король может вернуться в страну, если народ его поддержит.

— А как, дорогой Хаджи может народ поддержать короля? Ведь сегодня вся страна разорвана на части разными властолюбцами, лицемерными вождями и прочими порождениями шайтана. — В голосе Мухаммада звучит горечь. — Пуштуны доблестного Маулави воюют с таджиками Льва Панджшера Масуда, Лев Герата сражается с узбеками и туркменами Мухаммади Наби. Ночь безумия накрыла нашу несчастную страну.

— Ты абсолютно прав, хаджи, да благословит тебя Аллах. Мой сын говорит то же самое, но добавляет при этом, что если найдётся человек готовый пожертвовать семьёй и родом, чтобы объединить всех заблудших и погрязших в грехе братоубийства, то народ пойдёт за таким человеком. Ему кажется, что наш старый король как раз таков. Ты, дорогой брат, заметил на базарах портреты короля? Ещё полгода назад их не было, а сегодня они пользуются огромным спросом. Кроме портретов продаются ещё и сборники поучительных историй, которые приписываются Захир-Шаху. Толкования священных сур и аятов, разоблачение ложных пророчеств и всё в духе обретения единства разных племён Афганистана.

— Это мне нравится, это греет мне душу, но как эти картинки могут помочь в борьбе против автоматов и пулемётов?

— На спусковой крючок автоматов жмут люди, а если в голове у человека правильные мысли, то и автомат он направит туда, куда следует.

— Кстати, а кто в Пули-Хумри у власти? — решает перевести разговор с опасной темы Мухаммад Хусейн. — Я сегодня вечером приехал и ещё не успел вникнуть в здешнюю жизнь.

— Эмир Раббани, да ниспошлёт Аллах ему милость и процветание, прислал к нам какого-то ненормального джаграна [111], который тут же из молодых парней набрал отряд в полтораста человек и начал наводить свои порядки. Обложил проезжающие караваны лютым налогом, начал оружие у нас отбирать… Всё это без решения шуры, без советов со старейшинами. Мы пожаловались на него в Кабул самому Раббани. Тот оставил все его самоуправства в силе, но самого отсюда убрал. Пообещал, что новый будет обязательно все порядки устанавливать через шуру города.

— И вы так вот просто и согласились оружие отдать? — удивился Мухаммад.

— Нет, конечно. Отдали только совсем старое и то, что уже не починить, всё остальное собрали и попрятали. Против современных автоматов наши винтовки в прямом бою нас не спасут, а вот из засады, вполне годятся. Да и парни, что служить пошли, против нас вряд ли воевать будут, это же наши сыновья и внуки. Они, скорее автоматы против пришлых повернут, чем в родню стрелять начнут.

— А я слышал, — подал голос Мустафа, — что в Баглане аскары [112] Хекматияра уже вершат суд и расправу. Почему они сразу к нам не продвинулись не понятно.

Долго ещё в свете тусклой электрической лампочки, еле разгонявшей темноту душной афганской ночи, шло обсуждение жизни города.