Шаманы гаражных массивов (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 29

   - Рано или поздно сюда кто-нибудь придёт, - сказал он. - Ты не сможешь спрятаться.

   Непременно придёт. Дверь распахнётся и пыльные тени будут метаться по всей комнате. А потом из этих теней выступит одно из множества маленьких существ, у которых злость и отвращение написано на лице и капает с длинного языка, или же одно из больших, тяжёлых, неповоротливых, как сейф (эти будут тихо гудеть, стукаясь о стены, и громко щёлкать суставами). Данил знал: ни от тех, ни от других он ничего хорошего не дождётся. Уж лучше бежать! Задыхаться от бега, но продолжать переставлять ноги, чтобы никто из этих... этих всех не мог наблюдать его дольше двух секунд.

   Да, он может убежать за край света. По крайней мере, попытаться. А если его поймают, найдёт зеркало и начнёт всё сначала.

   Таким образом, Данил, повздыхав, сделал шаг за дверь, в новый волшебный мир, который грозил оказаться абсолютно таким же, как старый.

   Они долго стояли, вслушиваясь в тишину здания, будто в раковину, привезённую с моря.

   - Странно... когда это успела наступить ночь? - пробормотал чёртик.

   Было поразительно тихо. Будто всех детей вынесло прочь могучим потоком. "На улице прекрасная погода" потоком. Или потоком "родители ждут вас в холле, дети!"

   - Наверное, всё ещё гуляют, - сказал Данил, тиская ручку туалета и поглядывая в сторону окна, за которым маячил яркий белый день. Наконец он нашёл в себе силы от неё отцепиться. Прошёл на кухню, где столы были застелены скатертями и, как перроны, готовы к прибытию составов из голодных ребят. Но едой не пахло. Подтянулся на руках и заглянул за кухонную стойку, туда, где обычно стояли дородные тётки подавальщицы. Никого. Хотя нет, постойте... вон там чья-то рука. А вон возле раковины кто-то стоит спиной и, наверное, усиленно натирает пропитанной "Фэйри" губкой кастрюлю.

   - Тишина, как в могиле, да? - подал голос чёртик, высунувшись из кармана Даниловой куртки. - Я поступил неосмотрительно, когда расколотил то зеркало. Но нельзя было иначе. Это ты виноват, упрямый мальчишка, так и знай!

   Мальчик не обратил на него никакого внимания. Пока не заметили и не выругали, нужно бежать! Эта идея захватила его. Бежать от путаницы понятий, от непонимания и неразберихи. Ежедневно он видел множество странных вещей. Дети носились по тротуарам и игровым площадкам, воображая под своими пятками тропки Марса и Венеры. Они не заботились о том, что их окружает, веря, что взрослые станут стенами их космического корабля. Но взрослые могут предложить только одно - лестницу в колодец невежества, где шевелится древнее зло о тысяче щупалец и таком же количестве глаз. Данил пытался браться за книги, просил почитать маму, сам с грехом пополам составлял буквы в слова, а слова - в предложения, но знаний особенно не прибавилось. Почему происходит так, а не иначе? Из-за чего случаются войны? Почему эти люди вокруг не делают абсолютно ничего, лишь ходят на свою дурацкую работу, да смотрят ящик?

   Кто за всем этим приглядывает?

   И если никто, то - зачем оно всё существует? Должна же быть какая-то цель у человеческого существования?

   Неизвестность пугала Данила. Ему снились кошмары. Жуткие кошмары, в которых все люди вокруг теряют разум и ничего не понимают, а только грызутся между собой, как дикие звери.

   Полный решимости немедленно отправиться домой, даже если ради этого придётся сбежать от воспитательницы и пролезть в дыру в заборе, он распахнул дверь и выскочил наружу, на мороз. Сердце стучало, как бешеное. Облачко пара, вырывающееся изо рта, казалось красным. Никто даже не посмотрел на него, а Данил смотрел на всех во все глаза.

   Здесь явно в разгаре была какая-то игра. Понять бы её правила... хотя нет, лучше не надо. Выглядит жутковато.

   Дети вокруг неподвижны, словно кто-то произнёс: "Замри!". Даже те, кто куда-то бежал, а таких, к слову, было большинство. Очень тяжело оставаться неподвижным, когда ты куда-то бежишь. А когда прыгаешь с крыши беседки прямиком в снежную кучу - и подавно. Однако Василю, местному заводиле с поросячьими, вечно красными щеками, которого Данил на дух не переносил, это как-то удавалось. Он парил над спортивной площадкой, как коршун, и Данил невольно втянул голову в плечи, стремясь сделаться как можно более незаметным.

   Все они - и дети, и воспитательница, не тётя Тома, другая, моложавая женщина с тревожным лицом и всегда подвижными крыльями носа, такими, будто она собиралась взмахнуть ими и улететь в закат - напоминали каменных истуканов. Ветер скользил между ними, разделяясь на потоки; он нёс крупную и мелкую снежную пыль, но не мог шелохнуть ни волоска на их головах. Будто какие-то древние существа соорудили их ради забавы и улетели на свою, не такую холодную планету.

   - Что случилось? - спросил Данил у чертёнка, который как ящерка, убегающая от чужого внимания, забрался мальчишке в капюшон.

   - Это странные миры, - сказал он всё ещё сердитым тоном. - Я думал, отличия будут крайне малы, но, как видишь, я ошибся. Твой мир тоже к ним относится, и поверь мне, он тоже насквозь удивительный. Ты этого не замечаешь, потому что живёшь в нём с рождения.

   - Но смотри, они же как будто каменные! Что произошло?

   Чертёнок фыркнул, подёргав себя за хвост.

   - С тем же успехом ты можешь подойти к любому человеку в своём странном мире и спросить: "Что с тобой случилось, друг?"

   Подумав, Данил кивнул. Он подошёл к Валере, замшелому пеньку, как всегда окружённому приятелями-грибами, осторожно постучал ему по макушке. Попытался стянуть с его головы шапку - без толку. После этого наклонил голову к груди и попытался услышать стук сердца.

   Ничего.

   Будто не человеки - вазы из толстого фарфора.

   - Может, здесь просто остановилось время? - рассуждал он вслух, проскользнув через дыру в заборе и прикрыв её по привычке листом фанеры. Местный дворник каждый год прибивает его гвоздями, иногда БОЛЬШИМИ ГВОЗДЯМИ, но какая-то могучая сила вновь его отрывают. Теперь, наверное, тот дворник никогда не выйдет из своей сторожки, и первые весенние паучки да мухи будут ходить туда как в музей, трогать лапками стеклянные шарики, уставившиеся в немой телевизор.