Обещания богов - Гранже Жан-Кристоф. Страница 16
– Начинаем. Закрой дверь.
Альберт повиновался, проверив заодно, плотно ли законопачена дверная рама. Комната внезапно погрузилась в странные сумерки: медно-красное пламя ламп испускало танцующий свет, словно они двигались под водой.
Санитар надел головной убор с сеткой. Минна молча взяла лейкопластырь и несколько раз обмотала ему шею. Потом надела свою сетку, и Альберт проделал с ней ту же процедуру.
Их дыхание медленно колыхало сетку на лицах.
– Передай мне флакон.
Альберт протянул ей сосуд, в котором роились многие тысячи комаров. В берлинском Институте тропической медицины один из сотрудников подсел на морфин. Он менял зараженных насекомых (и их яйца) на дозы наркотика.
Минна отвинтила крышку, мгновенно выпустив черную тучу. В долю секунды стены и потолок покрылись черными точками, как полотна пуантилиста Жоржа Сёра. Комары (исключительно самки, кусают только они) носились во все стороны, выписывая жуткие мельтешащие фигуры.
Минна отступила. Альберт тоже отошел в сторону. Они собирались дать взбешенным насекомым искусать пациента. Сеанс продлится минут десять, прежде чем все комары поджарятся в огне масляных ламп – забродивший при контакте с дрожжами сахар выделял углекислый газ, который приманивал комаров.
Нойманн словно покрылся сажей. В это мгновение он повернул голову, и его взгляд потряс Минну. В расширившихся зрачках плескался чистый ужас. По логике ему следовало бы дать анестезию, но у них почти не осталось седативных препаратов, кроме маленького запаса для пациентов, требующих срочной помощи.
Он начал орать, и комары забились ему в рот. Минна замахала руками, пытаясь отогнать их.
– Помоги мне! – закричала она Альберту, и тот кинулся закрывать рот больному.
Им остро не хватало мухобойки. Не будь происходящее так трагично, было бы над чем посмеяться. Um Himmels willen! [52] В молодости, когда она мечтала лечить Фридриха Ницше или помогать Карлу Густаву Юнгу, ей и в голову не могло прийти, что она окажется в подобной ситуации. Значит, вот так и выглядит путешествие по изнанке сознания?
Теперь комары налипли и на ее маску – они чувствовали сквозь сетку выходящий из ее рта углекислый газ. Она больше ничего не видела, и ей хотелось все послать к черту, в том числе и себя саму.
Другие насекомые устремились к банкам с сахаром, и их крылышки сгорали в огне ламп. Настоящий фейерверк. Пациент вопил не переставая. Альберту пришлось ослабить нажим из страха придушить его.
Но комары уже отступали. Или самки уже напились крови, или перебродивший сахар притягивал их сильнее, чем дыхание Нойманна. На какое-то мгновение она решила, что пациент умер. Наклонилась над ним и увидела, что его губы дрожат – оттуда, как черные брызги, выползали насекомые, отяжелевшие от слюны.
Она опустила глаза и посмотрела на его покрасневшее от укусов тело. Еще видны были сотни комаров, присосавшихся к его плоти. Что-то вроде проступившей черной крапивницы. Если он при всем этом умудрился не подхватить малярию…
– Я пошла, – сказала она сквозь маску.
– Но…
– Просто очень осторожно выйду. Потом обработаешь комнату известью.
– А парня вытащить сначала или потом?
Вот такие перлы мог выдавать Альберт. Хороший показатель интеллектуального уровня подчиненных ей санитаров.
В раздевалке она сорвала комбинезон и кинула его в топку – не только чтобы сжечь застрявших в складках комаров, но и чтобы уничтожить связанные с ним воспоминания.
Через несколько минут она уже была в больничной аптеке, вымытая, надушенная, в одном белье под свежим белым халатом. Аптека – слишком громкое слово для нескольких шкафчиков, запертых на висячий замок и по большей части пустых. Но от одного из них ключ был только у нее.
Она открыла его и оглядела свои припасы: негусто. Морфин ушел на обмен, кокаин давно потреблен, осталось немного амфетамина… Недолго раздумывая, Минна потянулась к бутылке с эфиром.
Наркотик – вот то единственное, что было у нее общего с нацистами. Вдобавок к своим гигантским пушкам, секретным подводным лодкам и новехонькой авиации они собирались выиграть войну благодаря амфетамину. Среди психиатров даже ходили разговоры, что Гитлер ежедневно получал свой неизменный укольчик. Ну и на здоровье…
Минна откупорила флакон, и резкий запах пахнул на нее дыханием старого друга. Она взяла ватный тампон, пропитала его и сделала глубокий вдох, словно разом проглотила целое яйцо.
Она была убеждена, что будущее психиатрии за химическими исследованиями. Скоро откроют молекулы, реально воздействующие на человеческий мозг. Их будут усовершенствовать, пока не смогут выборочно лечить определенный психоз или болезнь…
Она часто писала в немецкий химический концерн «IG Farben», чтобы подсказать новые направления исследований и поделиться подсказками, основанными на ее собственных наблюдениях. Ответа она ни разу не получила. Эти лаборатории были слишком заняты поисками молекул, способных многократно увеличить силу и энергию – чтобы не сказать «вогнать в транс» – арийских солдат.
Без сомнения, после войны эти фирмы примутся за работу. Вот тогда мы и получим анксиолитики [53], достойные этого названия.
Но сначала нужно все смести с лица земли.
Она встала и взяла бутылку эфира. Последняя понюшка на дорожку.
Ей почти не терпелось дождаться начала войны. Чтобы с этим было покончено.
Раз и навсегда.
17
Всю ночь Симон заново прослушивал свои записи. Но не все подряд. Только тех пациенток, которым снился Мраморный человек.
Сюзанна Бонштенгель, понедельник, 27 июля:
«Он тут, передо мной, непреклонный, как скала. Он похож на ангела смерти, явившегося прямо из могилы…»
Маргарет Поль, пятница, 11 августа:
«Его лицо из мрамора. Темно-зеленого мрамора с черными и белыми прожилками. На самом деле это скорее маска, наискось закрывающая лицо и оставляющая свободным рот, чтобы он мог говорить…»
Или вот еще Лени Лоренц, пятница, 25 августа:
«Этой ночью Мраморный человек вернулся. Он сидел за письменным столом, как простой чиновник. И все время проштамповывал бумаги, очень высоко поднимая руку. Каждый раз стол подрагивал. А печать оставляла на бумаге что-то вроде смазанного коричневатого пятна…»
Симон Краус в своем чуланчике выкурил целую пачку сигарет и накачался кофе – он не принимал ни наркотики, ни таблетки, памятуя об отце, которого ни разу не видел трезвым.
Откуда эти одинаковые сны? И на протяжении всего одного месяца? Он делал заметки, размышлял, так и этак крутя в голове рассказы трех женщин.
И ничего не нашел…
У пациенток было кое-что общее. Все три принадлежали к высшему берлинскому обществу и, насколько он помнил, состояли в «Вильгельм-клубе», ежедневно собиравшемся в отеле «Адлон».
Вдобавок все они спали с ним, Краусом. Из разных соображений и с весьма различным энтузиазмом.
Сюзанна Бонштенгель была великосветской дамой с высокими скулами и зелеными глазами. Роковая властная красота. Страдала навязчивыми идеями и клептоманией. Замужем за промышленником, снабжавшим вермахт запчастями. Сюзанна, скажем так, «опробовала» Симона. Она оказалась чувственной и без комплексов, но повторять опыт не стала. Разочаровалась?
Он вытряс из нее немного денег, угрожая рассказать о ее клептомании мужу, но потом сам остановился: он опасался этой богачки, слишком умной, чтобы покориться.
Маргарет Поль страдала хронической депрессией (по крайней мере, она так полагала). Ее муж был группенфюрером СС, соратником самого Геринга. Малышка Маргарет поддалась на заигрывания Симона от чистого безделья. Но это не помешало им пережить приятные моменты. Земля ей пухом.