К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев". Страница 85

Хотя хищная стать и немалая длина кораблей красноречиво говорили о том, что оба происходят из урманских краев, принадлежность их северным викингам вызывала серьезные сомнения. Штевень белого драккара украшала фигура, схожая с той, что уже семнадцать лет оберегала вождя и дружину боярской снекки, а на белый парус неведомый вождь велел нашить обрамленный кругом крест, хотя викинги, по большей части держались старых богов. Хозяин черного корабля охрану от нечисти доверил не дракону, не волку и даже не любимому вендами коню, а какой-то зубастой рыбине, и ее же достаточно неумело намалевал на синем парусе.

***

Новгородцы спешно высадили переселенцев, выгрузили их поклажу и, вновь отчалив от берега, развернулись и пошли навстречу пришельцам. Боярин и русс поспешали не зря: ни тому, ни другому не хотелось подставлять под удар борта. Хотя преследователь и беглец были полностью поглощены друг другом, не замечая никого вокруг, приближались они с не поддающейся описанию скоростью: тяжелые драккары едва не выпрыгивали из воды, и в обе стороны летели оперенные смертью стрелы.

Правивший Гудмундовым кораблем Лютобор переложил руль немного правее и сделал руку козырьком, внимательно разглядывая черную ладью.

– А ведь это Бьернов драккар, – сказал неожиданно он. – Я этот силуэт и в ночном тумане ни с чем не спутаю.

– Да быть не может! – отозвался с кормы снекки дядька Нежиловец. – Посмотри, этот весь черен, как ворон, а у Бьерна, помнится, размалеванный был. Да и зверюга у него на носу какая-то совсем уж чудная: не то селедка, не то карась!

– А как насчет щуки? – насмешливо прищурил глаза русс.

– Какой такой щуки? – не понял новгородский кормщик.

– Ну, как, какой? Мы где драккар оставляли?

– У Щук.

– Вот они его, похоже, сразу, как мы ушли, вместе с Малом и снарядили. А перекрасили для того, чтобы в хазарском граде не признали.

– Да точно это Мал! – поставил точку в споре боярин. – Вон он сам у правила стоит, сизый от страха. И Соколик с ним рядом!

– А вон там Пяйвий из рода Утки и с ним человек десять Щук, – подхватил Лютобор.

– Вышата Сытенич, соседушка! – донесся с черного драккара вопль отчаяния. – Не оставь горемычных в новой беде!

– И что ему на месте не сидится? – недовольно проворчал дядька Нежиловец. – Все выгоду боится упустить.

– Как бы там ни было, – сказал Вышата Сытенич. – Придется снова его выручать.

Он взял влево и велел распечатать оружейный ларь.

Завидев знакомую ладью, совсем было выбившиеся из сил Маловы ватажники заработали веслами с удвоенным рвением, хотя и так, казалось, шибче некуда. Так набедокурившие дети, во все лопатки улепетывавшие от заставшего их на месте преступления соседского выжлока, завидев родные ворота, ускоряют бег, даже точно зная о том, что за воротами их поджидает суровый батюшка с розгой.

Лютобор и Вышата Сытенич чуть шевельнули правилами, разворачивая корабли так, чтобы пропустить Мала, а затем выставили вперед окованные железом носы и, практически перегородив реку, двинулись навстречу нагнавшему Мала чужаку.

Хотя белый корабль и замедлил свой бег, видно было, что на нем готовятся к битве, нимало не заботясь о том, что нынешний противник превосходит их числом, как минимум, втрое.

– Какой упрямый! – с уважением крякнул дядька Нежиловец. – Видно, жить надоело.

– Это его дело, – недовольно отмахнулся боярин. – Нам битва сейчас не нужна, чай, каждый человек на счету. Попробую с ним поговорить.

Он поднялся на нос и, заслонившись щитом святого Георгия, поднял кверху белый щит.

– Кто вы такие и почему так стремитесь к гибели? – вопрошающе прогремел его голос, как стрелы из лука, бросив в воздух слова северной речи. – Разве мы знакомы, чтобы сводить друг с другом какие-то счеты? Если судить по вашему парусу и штевню, мы с вами даже придерживаемся одной веры!

На белом корабле тоже произошло движение. На нос взошел статный человек в белоснежно-белом плаще, из-под которого грозно поблескивал серебристо-лунный доспех.

По всей вероятности, вождь дружины белого корабля прожил на этом свете еще очень мало зим. Во всяком случае, новгородцы, сколько ни вглядывались, не сумели обнаружить каких-либо признаков растительности на его строгом, бледном лице, отличавшемся чеканной правильностью и тонкостью черт и совершенно не свойственным юности скорбным и вместе с тем грозным выражением. Запястья его были узки, стан юношески гибок и тонок, и только угольно-черные глаза под крыльями вздымающихся к вискам бровей смотрели упорно и непреклонно.

– Скажите, пожалуйста, какие мы грозные, – хмыкнул Твердята. – Молоко на губах не обсохло, первый пух не пробился, а все туда же!

– Боюсь, на этом лице борода не вырастет и через сорок лет, – отозвался дядька Нежиловец. – Старого воробья больше на мякине не проведешь, – добавил он удовлетворенно. – Это баба, вернее, девка!

И точно, вождь белой ладьи снял украшенный фигуркой лебедя шлем, и по плечам вторым плащом рассыпалась масса бледно-золотистых, как неснятое молоко, сияющих, точно солнечный диск в полдень, густых и длинных волос.

– Отойди прочь, чужестранец! – обратилась к боярину воительница. – Если ты в самом деле исповедуешь веру Христа, то мне удивительно, как ты связался с двумя трусливыми псами, двумя подонками, командующими этой – она указала на Гудмундов драккар, – и той ладьями.

– Если бы ты была мужчиной, за такие слова тебе следовало бы выпрямить ребра, – подал голос с носа драккара Лютобор. – Разве мы встречались прежде, что ты позволяешь себе подобные речи?

Суровая дротнинг повернулась к нему, разглядывая в упор пристально и неприкрыто враждебно.

– Твою смазливую рожу я и в самом деле вижу впервые! – наконец заключила она. – Поэтому скажу, что мне нужен не ты, а вождь, которому ты служишь.

– С моим вождем ты говорила только что, – спокойно отозвался русс.

Воительница презрительно рассмеялась:

– Шути шутки с кем-нибудь другим, желтоволосый! Я пока еще не забыла, как выглядят Гудмунд сэконунг и его сын Бьерн! Пойди и скажи этим двум трусам, нападающим лишь на тех, кто не в состоянии оборониться, что даже если они спрячутся на самое дно трюма, я их все равно найду, ибо сегодня для них настал час возмездия!

Вышата Сытенич и Лютобор переглянулись.

– Так вот, кого ты алчешь видеть, несчастная! – воскликнул Вышата Сытенич. – Разбери хоть все три наших корабля по досточкам, ни Гудмунда, ни тем более Бьерна ты все равно не отыщешь! Знай же, что именно рука человека, которого ты только что столь незаслуженно оскорбила, отправила Бьерна Гудмундсона на встречу с великаншей Хелль, чему и я, и все мои люди были свидетелями. И этот же человек несколькими неделями позже заманил корабль Гудмунда на мель, сделав старого разбойника и его дружину легкой добычей жителей этих мест.

Когда воительница осознала смысл сказанного, гнев на ее лице сменила тяжкая усталость, если не сказать опустошение. То, что, подобно Лютобору, она узнала Бьернов драккар по одним очертаниям, говорило о многом. Это выдюжит не каждый. День за днем жить ожиданием мести, бесприютно скитаться по миру, копя в сердце обиду и боль. И лишь для того, чтобы в день, когда горизонт, наконец, поманил очертаниями ненавистных кораблей, узнать о том, что справедливость восстановил кто-то другой и мстить больше некому.

Впрочем, суровая дева не взяла бы на себя командование кораблем, если бы не умела с надлежащим истинному вождю достоинством встречать удары и оплеухи коварной судьбы.

Пристальный взгляд черных скорбных глаз уже без враждебности вновь проник в переливчатые глаза Лютобора:

– Прости меня, чужестранец, за хулу, которая была адресована не тебе. Враги моих врагов – мои друзья. Скажи мне, как твое имя?

– За морем русским и на просторах великой Степи меня знают под именем Барса, в славянских землях я обычно откликаюсь на прозвище Лютобор. Как тебе больше любо, так и называй!