Роуз и магия маски - Вебб Холли. Страница 2

Роуз не понравился Венн – полный, грубоватый человечек, но его хозяин – волшебник с ледяными глазами Госсамер – пугал ее до дрожи. Когда заговор раскрылся, мистер Фаунтин выяснил, что Госсамер был главарем всей банды и именно он сумел наколдовать чудовищную раннюю зиму.

Конечно, всем хотелось бы верить, что Госсамер и Венн на самом деле не служили Талису – как уверял император в нескольких льстивых письмах к королю – но если бы их замысел осуществился, они оставили бы Англию скорбящей о своей обожаемой принцессе и полной ненависти к волшебникам и волшебству. Волшебству, без которого не выиграть войну с Талисом. Если бы колдовская зима, заморозившая Темзу, сковала льдом и Канал, как планировал Госсамер, не прошло бы и недели, как императорские войска вошли бы в Лондон.

Роуз надеялась, что на Билла произведет впечатление ее вклад в спасение Британской империи, но не ожидала, что все остальные тоже простят ей причастность к этой магической чепухе.

Но теперь она поняла, что недооценивала притягательность сплетен о дворце. Сара, доселе до смерти боявшаяся Роуз (она, похоже, думала, что младшая горничная может превратить ее во что-нибудь маленькое и многоногое), отхлебнула чаю и спросила:

– А сколько платьев у принцессы, Роуз? Они все расшиты драгоценными камнями? Она надевает лайковые перчатки, когда принимает ванну? – Сара взглянула на свои руки: ее короткие и довольно толстые пальцы покраснели, кожа потрескалась от постоянного мытья посуды. Будучи судомойкой, она каждый день подолгу оттирала кастрюли по локоть в горячей воде.

Роуз улыбнулась ей. Она догадалась, что Сара представляет себе, как принцесса растянулась в облаке пара перед огромным мраморным камином и любуется своими руками в лайковых перчатках до локтя и тяжелых браслетах с изумрудами.

Сара уронила ложку, которой помешивала чай, и уставилась на Роуз, как испуганный кролик. Та ответила ей не менее встревоженным взглядом. Сара не просто вообразила принцессу, а действительно увидела ее, скорее всего, на гладкой поверхности чая. Магия Роуз и началась с этого – со случайных картинок. Обычно они возникали, когда девочка рассказывала какую-нибудь историю и не прикладывала усилий, чтобы остановить их.

– Ой… Где она? – севшим голосом спросила Роуз, надеясь, что Сара не поднимет крик. Они только начали снова к ней хорошо относиться! И как ее угораздило так оплошать?

– В чае, – пискнула Сара. Билл потянулся посмотреть, и она поспешно прикрыла чашку рукой. – Она же не одета! – рявкнула судомойка.

– Не на моей кухне, благодарю, мисс Роуз, – настоятельно попросила миссис Джонс, хватая чашку и выливая чай в помойное ведро. – Я и раньше говорила, ты прекрасно помнишь. От этой магической чепухи у еды вкус портится и плохо горит огонь в плите. Не говоря уже о том, что желе из-за нее не застывает. Оставь ее для занятий наверху, юная леди, слышишь меня?

– Простите, миссис Джонс, я правда не нарочно, – быстро извинилась Роуз. – Эти картинки просто выскакивают, когда я о чем-нибудь задумываюсь. Я не хотела.

Миссис Джонс, хмыкнув, величественно кивнула.

– Так она надевает лайковые перчатки в ванне? – полюбопытствовала она, предостерегающе глядя на Билла, будто предупреждая, что за любое легкомысленное замечание его выведут из кухни за ухо.

Роуз покачала головой:

– Нет. Но ей в ванну льют розовое масло – подарок принцессы Луизы на прошлое Рождество. И банные простыни у нее из розового шелка с золотой вышивкой. А у принцессы Шарлотты есть игрушечный кораблик, чтобы пускать в ванне. У него розовые шелковые паруса.

Сара и миссис Джонс одобрительно кивнули.

– А драгоценные камни? – умоляюще спросила Сара. – Платья, усыпанные самоцветами?

Роуз поежилась. Ей довелось надеть лишь одно платье, расшитое самоцветами: это воздушное изделие из шелка изготовили специально под великолепное ожерелье розового жемчуга, подаренное королем его любимой дочери. К концу приема в честь дня рождения принцессы Джейн платье превратилось в лохмотья, заляпанные кровью – кровью Роуз.

Девочка покачала головой.

– Не на каждый день. Но ткани только лучшие. Кружево и бархат, мягкий, как кошачий мех. И никаких простых нижних юбок – кружева на каждой оборке.

Сара кивнула, как будто ожидала услышать именно это.

Роуз опустила глаза, пытаясь спрятать широкую улыбку, чтобы они не подумали, будто она тронулась умом. Дворец был совсем не таким, как они воображали. Он оказался странным, холодным местом, даже когда там не разгуливали злые волшебники, которые наколдовали преждевременную зиму, засыпавшую город глубоким снегом, какого не было лет пятьдесят.

Там не было магии, в отличие от дома Фаунтинов. Пусть миссис Джонс и изгнала волшебство из кухни, и ее строгие требования, как ни странно, действительно не позволяли ему проникать на нижний этаж дома, но Роуз чувствовала, что магия близко, только и ждет, чтобы окутать ее. И теперь, когда стылая ненависть других слуг растаяла вместе с морозной зимой за окном, она не могла сдержать глупую улыбку.

– О!

Роуз обеспокоенно подняла голову. Неужели она опять что-то случайно наколдовала?

Но на этот раз заговорила не Сара. В дверях кухни стояла старшая горничная Сьюзен, и на ее лице было написано глубочайшее отвращение – будто она обнаружила, что к ее туфлям прилипло что-то мерзкое.

– Ты вернулась. Как жаль, – прошипела она.

Сьюзен храбрилась, но Роуз заметила, что она так и стоит на пороге, не проходя в кухню. Старшая горничная всегда ненавидела Роуз, и волшебство только усугубило положение. Кроме того, незадолго до отбытия во дворец они со Сьюзен поссорились. Сьюзен схватила ее, и девочка – сама не зная как – заставила ее руку почернеть. Конечно, ненадолго, но Роуз знала, что старшая горничная никогда не простит ее, даже если остальные слуги будут готовы смириться со странностью младшей горничной ради сплетен о королевской семье.

– Я не буду мешать тебе, если ты не будешь мешать мне, – холодно произнесла Роуз. Это прозвучало как угроза, чего она, собственно, и добивалась.

Сьюзен бочком прошла в кухню, передвигаясь вдоль стен и следя, чтобы между ней и Роуз оставался стол.

– Да не будет она поражать тебя молнией, – фыркнул Билл, ухмыляясь, и Сьюзен зашипела на него.

– Прекрати! – резко одернула ее миссис Джонс. – Здесь никто тебя не тронет. Я уверена, что Роуз достаточно разумная девочка, чтобы не пользоваться своим преимуществом.

– Уродка, – прошептала Сьюзен Роуз, когда миссис Джонс снова занялась чайником. – Подменыш…

Роуз пожала плечами и улыбнулась. Она решила, что это выведет Сьюзен из себя больше всего. Старшая горничная знала, как девочку задевают насмешки над ее происхождением, потому что раньше Роуз не умела это скрывать. Всю жизнь в приюте она пыталась не думать о своих родителях, не гадать, кто оставил ее в корзине для рыбы у памятника павшим на войне на церковном кладбище и почему.

Роуз убедила себя, что это неважно, но теперь, когда выяснилось, что она получила в наследство не только хорошую порцию здравого смысла и самый заурядный темно-русый цвет волос, ей очень хотелось узнать, откуда пришел этот дар. Сейчас ей было не все равно. Но такие мысли надо держать в тайне, а это она умела. Глупо было расстраиваться из-за слов Сьюзен. Что ж, отныне Роуз будет непоколебимой, как камень, а язвительные замечания этой злюки пусть текут мимо, как вода. Просто еще одна разновидность личины. Поэтому Роуз дружелюбно улыбнулась Сьюзен и с радостью отметила, что та вздрогнула.

Роуз на удивление легко далось возвращение к жизни полуслужанки-полуволшебницы, хотя вечерами она все равно чувствовала себя смертельно уставшей, с трудом поднимаясь вверх по лестнице на чердак, в свою комнатку. Дел в доме было еще больше, чем до ее отъезда во дворец. Мисс Бриджес твердо решила, что к Рождеству дом должен стать безупречным. Мистер Фаунтин любил рождественские украшения из остролиста и прочих зеленых веток, отчего дом выглядел очаровательно. Но с веток падали ягоды, листочки и крошечные живые существа, отогревшиеся в тепле дома. Все это добавляло работы.