Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна. Страница 20

— Как у тебя всё складно. Сладко.

— Наслаждайся, пока… — Я тяжело сглатываю и поднимаюсь на ноги. — Пока я здесь.

Не смотрю на него. Не могу. Достаю бутылку водки и протираю раскалённое тело мужчины. Он обхватывает моё запястье, вынуждая поднять взгляд. Смотрю в его глаза.

— Спасибо, — говорит. — Я рад, что ты здесь. Я рад, что именно ты здесь заботишься обо мне.

Это звучит так, словно он говорит гораздо больше слов благодарности. Я возвращаю бутылку на место и торопливо смахиваю слёзы.

***

Дней через пять Тихону становится лучше, а я, напротив, чувствую слабость.

— Всё-таки заразил тебя, — недовольно бубнит мужчина, увидев, как я вытираю нос салфеткой.

— Всё хорошо, — улыбаюсь я.

Но через пару дней мы меняемся ролями.

***

Спустя почти три недели метель затихает. И вместе с ней наш дом отпускают болезни.

Тихон сидит на кровати спиной к стене и читает книгу, а я лежу головой на его ногах со своей энциклопедией. Читаю выборочно. Не всё. Пока не решаюсь. Там столько… разного.

Чувствую, как рука мужчины ложится поверх моего живота. Гладит. Соблазнительно скользит выше. Пальцы щиплют сосок сквозь ткань. Чувствую, как набухают вершины. Становятся тугими. Упираются в шов бюстгальтера.

Дыхание Тихона сбивается. Отодвигаю книгу от лица и внимательно смотрю на мужчину.

— Хочешь, — торопливо говорит он, — попробовать что-то новое?

— Да, — просто отвечаю я.

Он усмехается порочно.

— Присмотрела что-нибудь интересное?

— Угу, — киваю и протягиваю ему книгу.

Он с секунду изучает и меняется в лице. Мы давно не… практиковались. Болезнь отняла много сил. И времени. Моего времени рядом с ним.

Тихон выхватывает книгу из моих рук и вместе со своей сбрасывает на пол. Молниеносно подтягивает меня выше и целует.

Его руки ловко избавляют меня из одежды, а я медленно стягиваю с него вещи.

— Милая, — укоризненно качает головой. — Ты решила меня помучить?

— Я решила растянуть удовольствие и насладиться твоим идеальным телом, — растягиваю нараспев я.

Опускаюсь и обвожу языком вокруг его соска, веду влажную дорожку по волоскам к резинке его штанов. Тяжёлая рука ложится на моё плечо.

— Достаточно игр, Севиндж, — останавливает он.

От его властного тона я нетерпеливо сжимаю бёдра, и он шумно вздыхает, глядя на меня.

Глава 26

Он.

Я не болел уже… лет сто. С самого детства. Удивился, что меня так крепко прихватило. Может, и правда, дело в ней? Нянчилась со мной. Поила, кормила с ложки. Холодные компрессы ставила. Велела наслаждаться, пока она здесь. И я наслаждался. Купался в её внимании. И не думал о том, что однажды всё может измениться. Сейчас всё было так… правильно. Одно меня беспокоило — лишь бы девушка не заразилась, ухаживая за мной.

И всё-таки девчоночка свалилась от болезни, которую я принёс в дом. Почти полторы недели моего персонального кошмара — обессиленная, она даже не могла есть. Только спала, накрывшись с головой одеялом.

Я даже дышать боялся по ночам. Лежал рядом, пробегаясь прохладным полотенцем по горячему лбу. И она облегченно улыбалась и снова проваливалась в сон.

Даже когда ей стало лучше, я не трогал её. Не касался. Хотя и скучал, но не смел беспокоить девушку.

Когда она уверенно встала на ноги, я сразу это понял. Она снова взяла в руки энциклопедию. Кидала на меня быстрые взгляды до тех пор, пока я не устроился рядом с ней с книгой. Но книга меня не занимала. В отличии от женской головы, лежавшей рядом с моей возбуждённой плотью.

Надолго меня не хватило. Очень быстро я накрыл её грудь рукой и почувствовал твердеющий отклик.

И наконец Севиндж убирает энциклопедию и смотрит на меня.

— Хочешь, — спрашиваю у неё, — попробовать что-то новое?

Замираю в ожидании ответа.

— Да, — бросает она.

Она меняется. Для меня. Со мной. Мне нравятся эти перемены. Она не стесняется. Почти.

— Присмотрела что-нибудь интересное? — спрашиваю, поглядывая на книгу в её руках.

— Угу, — кивает деловито и показывает.

Бросаю быстрый взгляд на картинку. Спасибо, Севиндж. Мне нравится её выбор. Одно кричащее название — «Перекрёстная любовь» — сжимает мошонку в ожидании.

Проникать в её рот, наслаждаясь ласками, и ласкать её ртом, наслаждаясь вкусом. Идеальное сочетание.

Я выхватываю энциклопедию, не в силах больше терпеть ни секунды. Отбрасываю на пол вместе со своим романом и нетерпеливо поднимаю хрупкое тело. Хочу скорее раздеть её. Хочу скорее… её.

Но девушка не торопится, она специально тянет время, чтобы насладиться порочным чувством предвкушения ласк.

— Милая, — качаю головой. — Ты решила меня помучить?

— Я решила растянуть удовольствие и насладиться твоим идеальным телом, — подтверждает она с лёгкостью.

Склоняется надо мной и касается языком кожи вокруг соска, проводит дорожку вниз, к резинке штанов. Всё. Не могу больше ждать. Мне нужна она. Касаюсь плеча девушки останавливая.

— Достаточно игр, Севиндж.

Тональность грубеет от сдерживаемого желания, и я боюсь, что испугал её. Но она лишь сжимает бёдра. Протяжно выдыхаю. Она так же жаждет ласк. Она на взводе.

Располагаюсь удобнее и помогаю устроиться девушке.

— Ох, Севиндж, — выдыхаю я, чувствуя смыкающиеся на члене губы. — Я не смогу сдерживаться… долго… если… ты… Ох!.. Просто… не останавливайся… пожалуйста…

Я на грани. Что она делает со мной?! Стоит ей лишь коснуться, и я готов извергать семя. Сосредоточиваю всё своё внимание на раскрытом цветке перед своим лицом. Притягиваю бёдра. Ближе. Ещё. Вплотную к себе. И касаюсь губами нежной влажности.

Чувствую, как её тело напрягается в моих руках. Медленно скольжу пальцем — туда и обратно — доводя её до исступления. И, когда её сотрясает мелкая дрожь удовольствия и девушка замирает, балансируя на моём языке, я позволяю себе отправиться вслед за ней.

***

Утром я встаю раньше. Пока Севиндж спит, мне нужно изучить бумаги из второго конверта. С нашими болезнями я и так затянул дела.

Вскрываю и бегло просматриваю. Юрист расстарался. Девушек подходящего возраста с таким именем в России не так уж и много. Помня её рассказ, останавливаю выбор на трёх — все они учатся в московских вузах. Кто же ты, Севиндж?

Нехитрые биографии молодых девушек позволяют мне сходу отмести две кандидатуры. Оставшаяся — и есть Севиндж. Моя.

Смородина Севиндж Васильевна. 20 февраля 1999 г.р. Мать — Смородина Надежда Борисовна, в графе отец — прочерк.

Усмехаюсь себе под нос. Смородина, а жаль, что не Малина. Крошка. Совсем. В девяносто девятом я, восемнадцатилетний юнец, отправился на войну за старшим братом. Ему было двадцать два. Но я всегда был мудрее. Спокойнее. Рассудительнее. Сдерживал его. И на войну пошёл, чтобы сберечь. Но не сумел.

Если верить бумагам, Севиндж родилась в Москве, но через полтора года очутилась… в Чечне. У дальнего родственника по матери. Асланбек Талгаев. Не состоял. Не привлекался. Не замечен.

Смотрю на его имя, напечатанное полужирным шрифтом. Что же ты не ищешь своё сокровище, дядя?

***

В наших странных отношениях всё идеально. Время всё расставляет по своим местам, и я уже почти готов признаться себе. Почти готов, но не признаюсь.

Жизнь течёт размеренно между моими обходами, нашими взаимными ласками, тихими разговорами по душам и совместными походами в баню.

Севиндж удивляет меня. Почти на любой вопрос у неё есть ответ. Местами наивный, но не лишённый логического смысла.

В середине февраля мы готовим мудрёную запеканку и как всегда ведём беседу. Севиндж много рассказывает мне о своём детстве, которое и детством можно назвать с натяжкой.

— Я так мечтала, чтобы у меня был брат, чтобы он защищал меня от нападок других детей! — говорит она. — Но у дядюшки не было своих детей… После смерти дочери во младенчестве они так и не решились… снова. Моя мама умерла, когда мне был всего год, а отца я не знала. Видимо, никто не знал. Иначе почему я росла у дядюшки?