Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна. Страница 7

Как во сне смотрю на стопку нижнего белья и поспешно откладываю в сторону. Не могу перебирать у него на глазах. Стыдно.

Туда же спешно летят пачки прокладок. Очень заботливо с его стороны. Не ожидала.

Достаю наряды, не разглядывая. Знаю, что не всё смогу надеть. Но мне приятна эта неожиданная забота огромного мужчины.

— Вещи очень красивые, спасибо, — смотрю на него. — Вы очень добры ко мне. Я благодарна вам за заботу.

— Насчёт «выканья» я говорил серьёзно. — Он касается моего лица. Снова.

Взгляд пробирает до костей, вызывая дрожь по телу. От его огромных горячих ладоней всё внутри меня напрягается. Никогда прежде я не испытывала такого.

Я чувствую, что что-то происходит со мной, с моим телом. Меняется, перестраивается. Внутри меня концентрируется энергия. Тёмная, пугающая, вызывающая такие желания, которые я никогда не пыталась познать.

Высекает. Делает зарубки. Ставит пометки.

Между нами сквозит всё это. Я чувствую.

Электричество. Тепло. Искры. Химия.

Только от того, что Тихон бережно держит в руках моё лицо. Гладит неосознанно пальцами кожу тонкую.

Его пальцы толстые и грубой кожей покрытые. Привыкшие к тяжёлой работе. Но сейчас они порхают по щекам и скулам, что крылья бабочки. Почти не заметно.

Если бы не напряжение внутри меня, я бы и не заметила. Так и думала бы, что ладонь лежит себе спокойно на лице моём.

Я кладу руку на его широкую стальную грудь. Он жадно хватает ртом воздух и ко мне приближается. Медленно. Склоняется. На лице — смятение. И что-то ещё. Мне незнакомое.

Его руки скользят, впиваются в кожу на шее. Ложатся поверх шрама. Обводят узор безобразный по контуру.

Смотрит на меня, словно прочесть пытается. В душу самую заглядывает. Черпает ложкой сироп из моих чувств. А я задыхаюсь от его близости. Никогда не стояла так близко к мужчине, что плоть его вздыбленная едва ли не в живот мне упирается.

Тихон пышет жаром. Излучает его. Обволакивает. Покрывает всё вокруг. И тело моё, и душу. Но меня трясёт, как от холода.

Делаю шаг вперёд. Крохотный. Незаметный.

Ощущаю мощь органа детородного, как из камня высеченного. Прямо своим напряжённым животом. Пламя внутри разгорается, незнакомое, пугающее. Стыжусь своих чувств. Познать пытаюсь. Понять.

Благодарность? Нечто большее. Не приучена я к такому. Благодарность в словах проявляется. Я же иного хочу. Тело требует. Всегда молчало, а теперь — словно своей жизнью зажило, и меня не слушает.

Встаю на цыпочки. Боюсь, что оттолкнёт. Грудь его поднимается и опадает со скоростью бешеной. Сердце, того и гляди, выскочит. И моё — его сердцу вторит.

Глажу бороду. Облизываю пересохшие от чего-то губы. Он рычит утробно. Словно зверь огромный. Голодный. Отказа не знающий.

Накрывает мои губы своими. Грубо. Беспощадно. Язык врывается в мой рот. Дурманит. Заставляет забыть своё имя. Выжигает в памяти новые воспоминания. Навсегда с ним одним связанные.

Руки мужчины обвивают моё хрупкое тело. И невозможно понять, где кончаюсь я, а начинается он сам.

Пальцы шершавые гладят моё лицо, шею, ключицы. Гореть заставляют. Я краснею. Касается голой кожи. За талию тянет к себе навстречу. Трётся в безумстве ласк. Огромным твёрдым стволом. Пошло? Не так воспитана? Разве нас не такими создал Бог? Не для этого?

Разве не самое естественное желание — продолжить род с сильным, здоровым мужчиной?

Рука его скользит вверх. Накрывает грудь напряжённую. Срывает быстрые ласки. Грубо тянет, скручивает одеревеневшие вершины. Тут же гладит. Чувственно. Невесомо. Между пальцами перекатывает. И снова грубо щиплет. Заставляет стонать в его жаркий рот. И я стону. И я тянусь навстречу его рукам.

Чувствую напряжение внутри небывалое. Словно невидимые струны души до предела натянуты.

Руку запускает в мою промежность. Гладит сквозь ткань. Другая рука скользит по груди. И я не знаю, как спрятаться от этих чувств, что лавиною обжигающей накатывают. Порабощают.

Подаюсь навстречу ласкам. Он рычит в мои губы, терзает их. И руками быстрее работает.

— Давай, — шепчет. — Хочу увидеть, как ты кончаешь от моих рук. Сделай это, девочка!

Не выдерживает. Опускает руку за резинку штанов, касается моей горячей мягкой плоти. Пальцами своими трогает складки, которых я всегда стеснялась касаться. Находит набухшую бусину. Тугую. Воспалённую. И высекает из неё умелыми движениями опьяняющее удовольствие.

Падаю ему на грудь. Глаза поднять не смею. Стыдно.

Тихон прижимает меня к себе, достаёт руку и обсасывает пальцы.

— Вкусная, — шепчет он. — Жаль, что гость у нас.

Его голос наполнен обещаниями. Глаза горят. Укладывает меня на постель. Накрывает одеялом. Покрывает поцелуями моё лицо.

— Отдохни, — говорит. — Я гостя пока развлеку. Отдохни, переодевайся. И ёлку наряжать будем.

Улыбаюсь благодарно. Засыпаю. Обессиленная.

Глава 10

Он.

Мои пальцы пахнут ею. Девчоночкой. Сам не заметил, как простой разговор перерос в ласки откровенные.

Вот так просто. Касаться. Разжигать желание. Ласкать ради удовольствия. Давно со мной такого не случалось.

Плоть моя колом вздыблена. Требует выхода энергии. Требует жарких прикосновений. Требует проникнуть в горячее мягкое лоно, что так сладко на вкус.

Мозг, что расплавленный воск. Одно в голове — мысль воспалённая о теле, отзывчивом на ласки. Как вспомню глаза её, затуманенные от удовольствия, стоны, что в меня изливались с её сладких губ, так ничего и не надо больше.

Запереться с ней в доме и любить, пока не наступит конец света.

Закрываю глаза и вижу, как пронзаю нежную плоть своим агрегатом, как заставляю в беспамятстве кричать моё имя.

***

Выхожу из дома и закуриваю.

Витюша возле бани с Полканом возится. Смотрит с интересом.

— Сейчас, Витюша, за ёлкой пойдём. — говорю. — Хозяюшка наказала самую лучшую из лесу принести.

— Ещё лучше, значит, найти надо, — смеётся друг.

Ухмыляюсь. Лучше лучшего — это по мне задача.

Отправляемся на поиски. Идём тропами неспешно. Разговоры разговариваем.

— Летом договор заканчивается, — говорю. — Устал я. Передохнуть пора.

Витюша руки довольно потирает.

— Правильно, Тихон. Бери хозяюшку и на море вези. А осенью — в Москву. Засиделся ты, брат, в лесу. Пора жить начинать.

Киваю согласно. Пора.

***

Возвращаемся к обеду.

Лучшую ёлку со всего лесу срубили.

Девчоночка в платье из обновок. Румяная, что яблочко наливное. Возле плиты вертится. Еду греет. Мясо размораживать поставила. Свинину на шашлыки. А я и позабыл совсем.

Улыбается довольно. Краснеет, глядя на меня. Но взгляд не отводит. Вижу в её глазах озорство лукавое. Как напоминание о том, что меня ждёт, стоит только наедине остаться.

Подхожу к ней. Целую мимолётом. Трогаю украдкой.

— Чем помочь? — спрашиваю.

— Я уже всё сделала, — улыбается. — За стол садитесь, обед подам.

Ест мало. Ну точно — котёнок. Маленький. Ласковый. Так и ластится ко мне поближе.

Витюша смотрит со стороны и улыбается. Давно такого спокойствия в моих глазах не видел.

***

Ставим ёлку, девчоночка на табурет становится и вешает завалявшиеся от каких-то прошлых смотрителей огоньки да игрушки. Я коршуном рядом увиваюсь. Зорко гляжу, чтобы не свалилась ненароком.

Витюша байки травит, что девчонка заливается. Смеётся. Позабыла рядом со мной об опасениях. Смотрю на её улыбку и хочу, чтобы никогда больше не затухала. Чтобы слёз горечи она больше не знала.

Тянется неловко к макушке ели. Стул пошатывается. Не выдерживаю. На руки её подхватываю, помогаю.

— Спасибо, — шепчет она мне в ухо.

Жаром обдаёт от самого сердца чёрствого до кончиков пальцев.

Касается руками моего лица. Гладит ласково.

— Ну, пойдём, Тихон, шашлык жарить, — кричит Витюша.