Вне Объектива (ЛП) - Грей Р. С.. Страница 49

Он научил меня воспринимать жизнь через чувства, никогда не сдерживаясь, никогда не отталкивая эмоции. Джуд не позволил мне спрятаться; он сказал, что я должна быть честна с самой собой. Услышать это от него было самым тревожным звонком за последние четыре года.

Впервые после смерти отца я копаюсь в голове, лежа в комнате одна. Придут ли вообще воспоминания? Голова откинута на подушку, а глаза изучают облупившуюся белую краску на потолке. Какое-то время я вообще ни о чем не думаю, только о белом шуме. Неужели я отталкивала их так долго, что они полностью исчезли?

Но затем, как слабое эхо, я вспоминаю глубокий смех отца. Звук слабый и затухает, как при приеме с плохой антенной.

Он всегда смеялся.

Прежде чем осознать, я соскальзываю с кровати и достаю большой чистый холст из шкафа рядом с кроватью. Вслед на пол опрокидывается ведро с красками, но мне все равно на беспорядок. Я беру нужные цвета, смешиваю их на палитре и позволяю отголоскам его смеха подталкивать меня вперед. Когда я воспоминания овладевают мной, я начинаю рисовать отца.

Сейчас его образ стал более туманным, но важные аспекты все еще присутствуют. Сильная челюсть папы и угловатые скулы всегда были выдающимися. А потом я думаю о его темно-серых глазах, разительно отличающихся от моих и маминых.

На нетренированный взгляд черты лица папы и дорогие ретро-костюмы казались суровыми и непреклонными. Но я знала его лучше остальных. Он осыпал меня любовью к большому разочарованию матери. Он был для меня всем. У каждой девочки есть особая любовь к отцу, и моя только росла с возрастом. Я никогда не доверяла матери, но отец был отличным слушателем, даже о таких глупых вещах, как друзья и драмы в школе.

Он работал допоздна и часто уезжал в долгие командировки, особенно когда я стала постарше, но разговаривали мы каждый день. Даже если папа возвращался домой в полночь, он будил меня просто для того, чтобы сказать, что любит меня, но чаще всего мы заканчивали тем, что засиживались допоздна, разговаривая и смеясь.

Вот почему его самоубийство ошеломило меня.

Рука замирает на середине мазка. Боже, я не позволяла себе по-настоящему думать об этом слове с тех пор, как он умер. Самоубийство. Отец покончил с собой, и я смотрела на это.

Тонкая палитра выскальзывает у меня из пальцев, а затем кисть опрокидывается вслед за ней. Краска разлетается по деревянному полу, забрызгивая босые ноги и штаны для йоги, и затрагивает незаконченный холст и тканый коврик рядом с дверью. Я теряют фокус, когда темные круги мешают видеть. Я зажмуриваю глаза, пытаясь ухватиться за реальность, одновременно вспоминая, почему позволяю себе ускользнуть от нее.

Воспоминания так трудно переварить; я боюсь, что они, в конце концов, расколют душу надвое и оставят во мне пустую оболочку.

Слезы текут по щекам, когда я перебираю художественные принадлежности, чтобы найти полупустую бутылку текилы, которую Наоми оставила здесь в ту ночь, когда мы пошли в бар; в ту ночь, когда я разделась перед Джудом.

Я краду ее с книжной полки, откручиваю крышку и отступаю назад, чтобы посмотреть на наполовину нарисованный портрет отца, смотрящего на меня. Синие и оранжевые оттенки отбрасывают тени на его черты, но серые глаза пристально смотрят на меня, вытаскивая всю скрытую печаль на поверхность.

Пошел ты. Я делаю большой глоток текилы и наслаждаюсь болью, когда она обжигает мне горло и рот. Пошел ты на хер за то, что покончил с собой. Еще одна порция скользит вниз, окутывая живот сладким теплом. Пошел ты на хер за то, что бросил меня. Еще один долгий глоток крепкого напитка, а затем я провожу пальцем по мокрой краске, размазывая черты его лица в размытое месиво различных оттенков. Пошел ты на хер за то, что не остановился, пока я умоляла.

Джуд

Жужжание телефона эхом разносится по тихой комнате. Я беру трубку, не глядя на идентификатор абонента.

— Да? — Пульс учащается, пока жду, когда раздастся ее голос. Чарли не звонила с тех пор, как вышла из квартиры три недели назад, и сердце подпрыгивает при мысли о том, что на другом конце провода может быть она.

— Джуд! Слава богу, ты ответил, — вздыхает женский голос в трубке, но это не Чарли.

Наоми?

— Наоми? В чем дело? — Я бросаю взгляд на экран и вижу, что сейчас только половина десятого вечера. На этой неделе я работал, ходил в спортзал и каждый день рано ложился спать.

— Насчет Чарли.

Что? Нужно успокоиться.

— А что с ней?

— Слушай. Знаю, ты ей ничего не должен... но, что что-то не так, и подумала, что тебе стоит знать.

Я сжимаю зубы и пялюсь на потолок. И зачем я тут нахожусь. Чарли ушла. Конечно, что-то не так.

— Рассказывай, — требую я грубо.

— Она даже не рассказала мне всего, но, Джуд, за нее стоит бороться. Чарли все держит в секрете. Но я никогда не видела ее такой. Обычно я могу дозвониться до нее в трудные дни, но последние недели были настоящей пыткой. Чарли игнорирует звонки и не впускает меня домой.

Наоми замолкает, и я слышу ее тихое сопение на заднем плане. В следующий раз, когда она заговаривает, ее слова заглушаются тихими рыданиями:

— У нее прекрасная душа, но, Джуд, она измучена. У нее была очень тяжелая жизнь. Та жизнь, которая выглядит идеальной только на бумаге, та жизнь, в которой никто никогда не сомневается. Но ты должен продолжать настаивать, Джуд. Я не знаю, что делать.

— Она ушла от меня, Наоми, — уточняю я, пытаясь и себе напомнить.

— Знаю, — произносит она, хотя голос говорит обратное.

— Я умолял ее открыться, но она ушла. Зачем бы ей видеть меня сейчас?

— Ты добиваешься ее сильнее, чем кто-либо другой. Черт возьми, мне приходилось годами пробиваться внутрь, а ты за несколько недель будто снял каждый слой.

— Я не хочу, чтобы она страдала, — признаюсь я, чувствуя, как тает стальная решимость.

— Я не знаю, что делать, — плачет Наоми в телефон.

— Я зайду поутру. Я держался на расстоянии только потому, что думал, что это поможет ей.

— Спасибо, Джуд.

Сейчас субботнее утро, а это значит, что Чарли должна пробегать маршрут по Центральному парку. Прошлой ночью я почти не мог заснуть, потому что хотел позвонить ей, но не думал, что она ответила бы. Поэтому вместо этого я решил проснуться пораньше, надеть кроссовки и найти ее на дорожке, чтобы поговорить с Чарли лично.

За последнюю неделю температура упала на несколько градусов, так что все бегают в толстых куртках и шапках. Я разглядываю каждого человека, который пробегает мимо, но нет никакого реального способа отличить их друг от друга. Каждый раз, когда мимо пробегает блондинка, я убеждаю себя, что это она, и каждый раз сердце падает, когда понимаю, что черты лица не совпадают.

Я стою в центре парка, где пересекается большинство тропинок, поворачиваю по кругу и жду ее. Холодный ветер проносится мимо, заставляя глаза слезиться, пока бегуны сворачивают вокруг меня. Некоторые из них проклинают меня за то, что я преградил им путь, в то время как другие ясно видят отчаяние, отражающееся на чертах, и сочувственно кивают мне.

Я не уверен, что произойдет, когда увижу Чарли. Хотел бы я иметь поэтическое извинение или простой способ все исправить между нами, но прямо сейчас мне просто нужно увидеть Чарли. Я хочу найти ее на тропе и унести прочь, обратно в наш собственный маленький мир. Может быть, как только солнце осветит моего ангела, слова придут сами собой.

Но по прошествии нескольких часов уверенность иссякает. Я, должно быть, пробежал весь парк трусцой три раза, прежде чем окончательно решил, что мне не суждено ее найти. Либо я не заметил, как она пробегала мимо, либо Чарли вообще не вышла на тропу. Возможно, наши пути не пересекались, но мне кажется, что это не так. Интуиция подсказывает мне, что ее здесь нет.