Ангелы времени - Гаевский Валерий Анатольевич. Страница 16

— Мне что, подогнать мои дракары тебе под камзол и подготовить абордажные присоски?

— Вовсе нет, сынок! Мне нужен всего один фрегат в довесок к тем четырнадцати, что я пригнал к Пестрой Маре, пару часов назад.

— Ты что же, опустошил все наши заначки?! Это почти год работы, папа!

— Знаю, сынок, — глаз Одиссея-Киклопа под моноклем заметно уменьшился, — но всего один фрегат, и дело с концом! Будем седлать каравеллу и забудем все проклятья наших миров. Все их плоды и награды бесполезны, сынок, когда у тебя нет надежды…

Так есть у тебя улов? Чем закончилась твоя вылазка, Гулливер?

— Вылазка закончилась успешно. Но у меня есть для тебя сюрприз.

— Решил побаловать старика, сынок? О чем речь, выкладывай…

— Не о чем, а ком. Тебе бы надо посоветоваться с одним человеком. Он твой старый приятель.

— Все мои старые приятели в титановых футлярах на космическом ветру вялятся. Кто этот призрак?

— Это я, кэп, и вовсе не призрак, а муж вполне телесный! Уж мой-то голос ты с другими не спутаешь, или как?!

— Дамиан! — Одиссей-Киклоп вскочил со стула. Мэтр Флориан втянул голову в плечи, и пальцы обеих рук его вцепились в пенсне. — Разрази меня плазма! Что ты делаешь в наших широтах?

— Ну не совсем в ваших… Мы с твоим сынком только что пересекли республиканские кордоны, разумеется, не в положенных местах. Со мной еще двое моих друзей, славных ребят. Дарий и Терциния… Вот такая оказия, Оди, мы и есть экипаж того фрегата, который сейчас очень заботливо сопровождают дракары твоего сына Гулливера. Что скажешь? Может, ты не станешь лишать старого друга его теплой посудины? И, кроме того, я бы хотел тебе кое о чем рассказать. Может, отложишь сделку или хотя бы перенесешь на время моего прилета?

— Черт возьми, Дам, ты прав! Стоит, пожалуй, обняться и опустошить пару бочонков вина ради такого случая! Гулливер, сынок, я о корчме рыжего Гаргантюа, одним словом, буду вас ждать на Второй Луне Пестрой Мары. Когда прибудете?

— Через пару суток, я так думаю, не раньше, папа.

— Будь осторожен, сынок, и береги фрегат моего друга. Особенно, конечно, его самого, разрази меня плазма!

Мэтр Флориан был премного удивлен таким разговором его друга и столь неожиданным поворотом в процессе того, что утильщики почитали как святой ритуал, а именно поворотом в сделке. Они всегда прощали себе свои поправки, оговорки, дополнения, отклонения и резолюции и очень редко, если почти никогда, не прощали непоследовательных действий другой стороне, именуя такие действия не просто «непартнерским поведением», и даже не «откровенным свинством» или «безобразием», а просто-таки «кощунственными выпадами».

Сдерживающим фактором в немедленном прекращении отношений мог выступить, пожалуй, только особенный статус партнера, его личные волевые качества, или подспудный страшок навлечь на себя какой-нибудь неуправляемый воинственный гнев.

Подобным статусом, без сомнений, владел видавший виды пират Одиссей-Киклоп. Поэтому реакция мэтра Флориана внешне ограничилась озадаченно растерянным взглядом, несмотря на то, что буквально пять минут назад настойчивость утильщика в отношении «добавочной платы» была принята Одиссеем-Киклопом, а внутренние аплодисменты мэтра Флориана были так возможны…

— Мэтр Флориан, — начала свои якобы объяснения Одиссей-Киклоп, — у нас с вами предостаточно времени до прилета моего сына Гулливера-Черепка… Не согласитесь ли вы побыть моим добровольным гарантом и заложником? Я был бы вам за это дьявольски признателен и благодарен. Что-то подсказывает мне, мэтр Флориан, что если я сейчас не возьму вас в такой дружеский плен, вы непременно выкрутитесь и оставите меня с носом, а мы, пираты, да вы уже знаете, мы очень не любим несправедливости, особенно в моменты азарта и наивысшей опасности. Да, я повторяюсь, не так ли, мэтр Флориан? Вот незадача! Старею, знаете ли… Однако слово мое крепко, клянусь костлявым пращуром на флагах всех дракаров. Уж вы мне поверьте…

Мэтр Флориан проглотил слюну, точней, по-видимому, ее отсутствие.

— Да, я вам верю. Без сомнения… Вы же наш друг и желанный гость. Что вы предлагаете?

— Я предлагаю вам научить меня играть в трехмерный бильярд, а после присоединиться ко мне и вместе слетать на пирушку в чудесный подземный город вашего подопечного Рыжего Гаргантюа. Кстати, у вас будет отличная возможность осмотреть последнюю фишку в моей ставке. Я о трофее моего сынка… Так что скажите, уважаемый мэтр Флориан? Принимаете поправку?

— Принимаю, — ответил мэтр Флориан с чувством подавленного игрока, у которого ограничили выбор действий, вежливо приставив дуло к виску.

***

В здание Королевской Академии Гильгамеш-Лобсанг вошел беспрепятственно. Действие нейрозамедлителя продолжалось, по-видимому, уже третий час. Все это время город напоминал Гильгамешу заколдованное царство.

По странной аналогии с процветающей манией отключать киберов, картина выглядела так же, только в отношении людей. Но не только людей, а всего, что двигалось: гравикары висели в воздухе, а если и двигались, то не более метра в час. Эскалаторы в магазинах, лифты в офисах — все застыло, словно в стоп-кадре…

Собака, задравшая ногу над штаниной какого-то пьяницы, спавшего в сквере… Двое потрепанных молодцов, пытавшихся отмутузить друг друга… Слепая женщина с тросточкой посреди улицы… Мрачного вида старик, где-то нашедший камень и бросивший этот камень в витрину бара… Камень продавливал стекло, и то разлеталось на осколки… Можно было подойти и собрать эти осколки прямо в воздухе… Растрепанный гвардеец с криком в безмолвной глотке догонял женщину… Держал ее за прядь развевающихся, застывших в неподвижном воздухе волос…

Чем больше сценок с людьми-статуями наблюдал Гильгамеш, тем ясней ему становилось, что человечество уже давно и обреченно болеет, но теперь это становилось еще очевидней.

Лоск цивилизации, лоск культуры исчезал, таял, испарялся в пластиковом, перенасыщенном изобилием и комфортом мире. Коллапсировало еще не светило — коллапсировало страшное затравленное сознание.

Гильгамеш с жалостью думал об этих живых манекенах. Ему хотелось, чтобы и они имели возможность посмотреть на себя со стороны. Но больше всего ему хотелось вернуть им надежду. Однако парадокс действия препарата был слишком велик…

Гильгамеш шел обычным своим шагом, ощущая, как нагревается воздух на теле. Скорей всего, никто не видел его — он двигался слишком быстро для них. Но их собственный ритм нисколько не менялся притом. Старушка уже давно должна была перейти улицу. Разбитое стекло витрины — давно выпасть. Гвардеец давно должен был догнать девицу, а гравикары над головой давно пролететь, и все же он, Гильгамеш, видел мир иначе. Для него время физического пространства замедлилось в десятки тысяч раз.

Могло ли это означать, что оно действительно замедлилось, а не только в его восприятии? Остановить светило! Дать ему время опомниться! Сказать нет его безумию и нарастающему с ним безумию мира! Как это сделать? В чем смысл его, Гильгамеша, великого открытия? А у него должен быть смысл!

Если иллюзия способна изменить мир, вытащить его в новое измерение, и там, в этом новом измерении, мир способен будет найти ответ на все. Научиться жить иначе, а научившись, вернуться в свой мир, чтобы преобразить его, остановить… Остановить проклятие Великого Приговора! Великая иллюзия против Великой реальности! Подлой реальности, посягнувшей на Великую Надежду Великой Иллюзии!!!

Как долго продлится действие нейрозамедлителя? Он не должен быть столь долгим. Час. Два. Три… Сутки, месяц, полгода, год, а что, если он необратим? Если он уже сейчас необратим для него, своего создателя? А что, если он обрек себя на одиночество, сыграл с собой страшную шутку?

Последняя шутка королевского шута оборвала его связь с миром!.. Теперь до конца своих дней он ни с кем не сможет заговорить, потому что никто не услышит его. Никто не сумеет ответить, если он о чем-либо спросит…