Замок - Кафка Франц. Страница 21
«И вы все это говорите всерьез?» – спросила хозяйка.
«Конечно, всерьез, – быстро сказал К., – только я считаю, что родственники Ханса были и правы в своих надеждах, и вместе с тем не правы, и мне кажется, что я даже понял ошибку, которую они совершили. Внешне как будто все удалось. Ханс хорошо устроен, у него видная супруга, его уважают, хозяйство свободно от долгов. Но, в сущности, ничего не удалось, и, конечно, он был бы куда счастливее с простой девушкой, которая полюбила бы его первой, настоящей любовью, и если, как вы его упрекаете, он иногда сидит в буфете с потерянным видом, так это потому, что он и вправду чувствует какую-то потерянность, хотя несчастным он себя, несомненно, не считает – настолько-то я его уже знаю, – но несомненно и то, что такой красивый, неглупый малый был бы счастливее с другой женой; я хочу сказать, он стал бы самостоятельнее, усерднее, мужественнее. Да и вы сами ничуть не счастливее, и, по вашим же словам, без этих трех сувениров вам и жить неохота, да и сердце у вас больное. Что же, значит, родственники надеялись понапрасну? Нет, не думаю. Счастливая звезда стояла над вами, но достать ее они не сумели».
«А что же мы упустили?» – спросила хозяйка. Она лежала на спине, вытянувшись во весь рост, и смотрела в потолок.
«Не спросили Кламма», – сказал К.
«Опять мы вернулись к вашему делу», – сказала хозяйка.
«Или к вашему, – сказал К. – Наши дела тесно соприкасаются». /…… [24]/
«Чего же вам нужно от Кламма? – спросила хозяйка. Она села на кровати, взбила подушки, чтобы можно было на них опереться, и посмотрела прямо в глаза К. – Я вам откровенно рассказала всю свою историю ~ в ней для вас немало поучительного. Скажите мне так же откровенно: о чем вы хотите спросить Кламма? Ведь я с большим трудом уговорила Фриду уйти наверх и посидеть в вашей комнате, – я боялась, что при ней вы так откровенно говорить не станете».
«Мне скрывать нечего, – сказал К. – Но сначала я хочу обратить ваше внимание вот на что. Кламм сразу все забывает – так вы сами сказали. Во-первых, по-моему, это очень неправдоподобно, во-вторых, совершенно недоказуемо, должно быть, это просто легенда, которую сочинили своим женским умом очередные фаворитки Кламма. Удивляюсь, как вы могли поверить такой плоской выдумке».
«Нет, это не легенда, – сказала хозяйка, – это доказано на нашем общем опыте» /…… [25]/.
«Значит, и опровергнуть это может дальнейший опыт, – сказал К. – И кроме того, между вашей историей и историей Фриды есть еще одна разница. Собственно говоря, тут не то чтобы Кламм Фриду к себе не позвал, наоборот, он ее позвал, а она не пошла. Возможно даже, что он ее ждет до сих пор».
Хозяйка промолчала и только испытующе оглядела К. с ног до головы. Потом сказала: «Я готова спокойно выслушать все, что вы хотите сказать. Лучше говорите откровенно и не щадите меня. У меня только одна просьба. Не произносите имя Кламма. Называйте его „он“ или как-нибудь еще, только не по имени». /…… [26]/
«Охотно, – сказал К. – Мне только трудно объяснить, чего мне от него надо. Прежде всего, я хочу увидеть его вблизи, потом – слышать его голос, а потом узнать, как он относится к нашему браку. А о чем я тогда, быть может, попрошу его, это уж зависит от хода нашего разговора. Тут может возникнуть много всякого, но для меня самым важным будет то, что я встречусь лицом к лицу с ним. Ведь до сих пор я ни с одним настоящим чиновником непосредственно не говорил. Кажется, этого труднее добиться, чем я предполагал. Но теперь я обязан переговорить с ним как с частным лицом, и, по моему мнению, этого добиться гораздо легче. Как с чиновником я могу с ним разговаривать только в его, по всей видимости недоступной, канцелярии, там, в Замке, или, может быть, в гостинице, хотя это уже сомнительно. Но как частное лицо я могу говорить с ним везде: в доме, на улице – словом, там, где удастся его встретить. А то, что одновременно передо мной будет и чиновник, я охотно учту, но главное для меня не в этом». /…… [27]/
«Хорошо, – сказала хозяйка и зарылась лицом в подушки, словно в ее словах было что-то постыдное. – Если мне удастся через моих знакомых добиться, чтобы Кламму передали вашу просьбу – поговорить с ним, – можете ли вы обещать, что ничего на свой страх и риск предпринимать не будете?»
«Этого я обещать не могу, – сказал К., – хотя я охотно выполнил бы вашу просьбу или прихоть. Да ведь дело не ждет, особенно после неблагоприятного результата моих переговоров со старостой».
«Это возражение отпадает, – сказала хозяйка. – Староста – человек совершенно незначительный. Неужели вы этого не заметили? Да он и дня не пробыл бы на своем месте, если бы не его жена – она ведет все дела».
«Мицци? – спросил К. Хозяйка утвердительно кивнула. – Она была при разговоре», – сказал К.
«А она сказала свое мнение?» – спросила хозяйка.
«Нет, – сказал К. – У меня создалось впечатление, что у нее никакого своего мнения нет».
«Ну да, – сказала хозяйка, – вы у нас все видите неверно. Во всяком случае, то, что при вас решил староста, никакого значения не имеет, а с его женой я сама при случае поговорю. А если я вам еще пообещаю, что ответ от Кламма придет не позднее чем через неделю, то никаких оснований идти мне наперекор у вас уже не будет».
«Все это несущественно, – сказал К. – Я твердо решился и все равно исполню свое решение, и исполнил бы его, даже если бы пришел отказ. А раз я так решил заранее, как же я могу перед этим просить о встрече? То, что без просьбы будет смелым, но никак не злонамеренным поступком, в случае отказа превратится в явное неповиновение. А это, пожалуй, будет похуже».
«Похуже? – переспросила хозяйка. – Да тут вы все равно проявите неповиновение. А теперь делайте как хотите. Подайте-ка мне юбку».
Не стесняясь К., она надела юбку и поспешила на кухню. Уже давно из зала слышался шум. В окошечко то и дело стучали. Один раз помощники К. приоткрыли окошко и крикнули, что они голодны. Другие лица тоже заглядывали туда. Издали доносилось тихое, многоголосое пение.
И действительно, из-за разговора К. с хозяйкой обед задержался, он еще не был готов, а посетители уже собрались. Однако никто не отваживался нарушить запрет хозяйки и выйти на кухню. Но когда наблюдатели у оконца доложили, что хозяйка уже вышла, все служанки сразу прибежали на кухню, и, когда К. вошел в общую комнату, туда, чтобы занять место у столиков, хлынула неожиданно большая толпа посетителей – более двадцати мужчин и женщин, одетых скорее по-провинциальному, чем по-крестьянски. Занят пока был только один угловой столик, там сидела супружеская пара с несколькими детьми. Отец, приветливый голубоглазый человек с растрепанной седой шевелюрой, стоял, наклонясь к детям, и дирижировал ножиком в такт их пению, стараясь немножко его приглушить; быть может, он хотел, чтобы пение заставило их забыть о голоде. Хозяйка равнодушно извинилась перед гостями, хотя никто ее и не упрекал. Она поискала глазами хозяина, но тот, как видно, уже давно сбежал, чтобы выпутаться из затруднительного положения. Потом она неторопливо прошла на кухню. На К., который поспешил к Фриде в свою комнату, она и не взглянула.
VII. Учитель
Наверху К. застал учителя. К его радости, комнату почти нельзя было узнать, так постаралась Фрида. Она хорошо ее проветрила, жарко натопила печку, вымыла пол, перестелила постель, исчезли вещи служанок, весь этот отвратительный хлам, даже их картинки, а стол, который раньше, куда ни повернись, так и пялился на тебя своей столешницей, заросшей грязью, теперь был покрыт белой вязаной скатеркой. Теперь можно было и гостей принимать, а скудное бельишко К., спозаранку, как видно, перестиранное Фридой и теперь сушившееся на веревке у печки, никому не мешало. Учитель и Фрида сидели за столом и встали, когда К. вошел. Фрида встретила К. поцелуем, учитель слегка поклонился. К., рассеянный и все еще растревоженный разговором с хозяйкой, стал извиняться перед учителем, что до сих пор не зашел к нему. Выходило, будто он считает, что учитель, не дождавшись К., не выдержал и сам пришел к нему. Но учитель со свойственной ему сдержанностью как будто только сейчас припомнил, что он с К. когда-то договаривался о каком-то посещении. «Ведь вы, господин землемер, – медленно сказал он, – тот незнакомец, с которым я дня два тому назад разговаривал на площади у церкви!» – «Да», – коротко бросил К. Теперь у себя в комнате он не желал терпеть то, что тогда приходилось терпеть ему, брошенному всеми. Он повернулся к Фриде и стал советоваться с ней: ему предстоит важная встреча, и он хотел бы одеться для нее как можно лучше. Ни о чем не спрашивая К., Фрида тотчас же окликнула помощников – те занимались рассматриванием новой скатерти, – велела им немедленно вычистить во дворе костюм и башмаки К., и тот сейчас же стал раздеваться. Сама она сняла с веревки рубаху и побежала вниз, на кухню, гладить ее.
24
/…– В известном смысле его спросили, – сказала трактирщица. – Мое свидетельство о браке оформлено его подписью, правда случайно, он просто замещал тогда начальника другой канцелярии, поэтому там и значится: и. о. начальника Кламм. Помню, как я прямо из магистрата с этим свидетельством домой помчалась, ни подвенечного платья, ни фаты не сняла, за стол села, свидетельство перед собой положила, снова и снова на дорогое имя любовалась и с детским усердием в свои-то семнадцать лет эту заветную подпись скопировать пыталась, да еще с каким пылом, целую страницу вензелями исписала и не заметила, что Ханс у меня за спиной стоит, за моим занятием наблюдает и помешать мне боится. К сожалению, потом, когда на свидетельстве все необходимые подписи проставлены были, пришлось его в совет общины сдать.
– Да нет, – сказал К., – такой запрос я даже не имел в виду, вообще ничего официального, говорить надо не с чиновником Кламмом, а с Кламмом как частным лицом. Все служебное здесь ровным счетом ничего не стоит; если бы вы, к примеру, как я сегодня, всю документацию общины, включая, возможно, и ваше ненаглядное свидетельство о браке, сваленным в кучу на полу увидели, – если, конечно, оно в сарае не хранится, где его давным-давно крысы съели, – тогда, полагаю, вы бы со мной согласились…/
25
/…Вдобавок, быть может, это всего лишь легенда, не иначе ее выдумали брошенные возлюбленные, себе в утешение…/
26
/…– Извольте, – сказал К. – А теперь о том, что я хотел бы ему сказать. Вот как примерно я бы с ним говорил: мы с Фридой любим друг друга и хотим пожениться как можно скорей. Однако Фрида любит не только меня, но и вас, правда, совершенно иной любовью, и не моя вина, что скудость языка обозначает оба этих чувства одинаковым словом. Каким образом в ее сердце нашлось место и для меня – этого Фрида и сама понять не в силах, а потому полагает, будто такое могло произойти только по вашей воле. Судя по всему, что я от Фриды услышал, я к этому ее мнению могу лишь присоединиться. И все же это только предположение, а если его отбросить, остается одна мысль: что я, пришлый чужак, ничтожество, как изволит именовать меня госпожа трактирщица, сумел вклиниться между вами и Фридой. Так вот, ради ясности в таком щекотливом сюжете я и осмеливаюсь вас спросить, как оно на самом деле обстоит? Вот таким был бы мой первый вопрос, полагаю, достаточно уважительный.
Хозяйка вздохнула.
– Ну что вы за человек, – проговорила она. – С виду вроде бы и умный, да только незнание, невежество у вас поистине беспросветное. Хотите вести переговоры с Кламмом, словно с отцом невесты, – ну все равно как если бы вы в Ольгу влюбились, чего, к сожалению, не произошло, и к Варнавину старику отцу пришли насчет свадьбы потолковать. Нет, дочего все-таки мудро устроено, что у вас никогда не будет возможности переговорить с Кламмом.
– Подобного замечания, – возразил К., – я бы в разговоре с Кламмом, который в любом случае происходил бы только наедине, наверняка не услышал, а посему я просто пропускаю его мимо ушей. Что же до его ответа, тут есть три возможности: либо он скажет «Нет, это не моя воля», либо «Да, такова моя воля», либо промолчит. Первую возможность я из своих соображений пока что исключаю, отчасти из уважения к вашим чувствам, молчание же я опять-таки истолковал бы как знак согласия.
– Есть и другие возможности, куда более вероятные, – заметила хозяйка, – если уж поверить в вашу сказку и допустить такую встречу: например, что он и слушать вас не станет, просто уйдет, и все.
– Это ничего не меняет, – не согласился К., – я бы преградил ему дорогу и заставил себя слушать.
– Заставил себя слушать! – повторила хозяйка. – Заставил льва жевать солому! Ну прямо герой, да и только!
– Что вы все время так раздражаетесь, госпожа трактирщица, – заметил К. – Я ведь не навязываюсь вам со своими откровенностями, я только на вопросы ваши отвечаю. Да и говорим мы не о льве, а всего лишь о начальнике канцелярии, к тому же, допустим, уведи я прямо из-под носа у льва его львицу, полагаю, я был бы в его глазах достаточно значительной фигурой, чтобы снизойти хотя бы меня выслушать…/
27
/…1.– Ох, пропадете вы у нас тут, господин землемер, – молвила трактирщица – Ведь у вас в речах сплошные заблуждения. Разве что Фрида, как любящая жена, вас убережет, только для нее, слабенькой девчушки, это почти непосильная задача. Она и сама знает, нет-нет то вздохнет украдкой, то слезы утрет, когда думает, будто никто на нее не смотрит. Конечно, и мой муж на мне обузой висит, но он хоть верховодить не рвется, а и вздумал бы, так наделал бы глупостей, но как местный, то есть ничего непоправимого не совершил бы, у вас же в голове полным-полно самых опасных несуразиц, и вы никогда от них не избавитесь. Говорить с Кламмом как с частым лицом! Да разве Кламма как частное лицо кто-нибудь видел? Да разве кто-то способен вообразить Кламма как частное лицо? Вы способны, заявите вы мне, так в том-то вся и беда! Вы якобы на это способны, потому что вовсе не в состоянии его вообразить – ни как чиновника, ни вообще никак. Вы полагаете, раз Фрида была возлюбленной Кламма, то видела его как частное лицо. Вы полагаете, раз мы его любим, мы его любим как частное лицо. Так вот, про настоящего чиновника невозможно сказать, будто он иногда в большей мере чиновник, иногда в меньшей, – он всегда и во всей полноте только чиновник. Но чтобы хоть на ниточку понимания вас навести, я сейчас все эти тонкости отброшу и скажу вам вот что: никогда он в большей мере чиновником не был, как в пору моего с ним счастья, и тут мы с Фридой совершенно заодно – никого мы так не любим, как чиновника Кламма, да, высокого, чрезвычайно высокого чиновника.
2. – Ну конечно, – сказала трактирщица. – Вы повстречаете Кламма на улице, поздороваетесь, представитесь, так, мол, и так, я землемер К., Кламм будет просто счастлив новому знакомству, возьмет вас под локоток, вы прогуляетесь вместе с ним прямо до Замка и в ходе беседы сможете изложить ему все свои пожелания.
– Да, что-то в этом роде, – невозмутимо заметил К. – Я вам потом обязательно расскажу.
– А теперь шутки в сторону, – сказала трактирщица…/