Лютая охота - Миньер Бернар. Страница 12

Эстер Копельман осторожно отошла от дерева. Самира завела машину, и она быстро отпрыгнула назад и наклонилась к Сервасу. Мальчишки были уже метрах в тридцати от них.

– Давай, Мартен, садись!

Когда-то Эрик Ланг, которого подозревали в нескольких убийствах, сказал ему: «Вы занимаетесь грязным ремеслом». А персонаж фильма «Часовщик из Сен-Поля», который он видел в каком-то маленьком кинотеатре, говорил: «Дайте разрешение на ношение оружия и револьвер рабочему – и он станет полицейским». А еще он знал, что и солидарность, и сочувствие всегда действуют только в границах клана, группы, братства или церковного сообщества и редко выходят за эти границы. Практически никогда…

Огромный камень из мостовой влетел в салон через разбитое ветровое стекло и плюхнулся на заднее сиденье. В это время журналистка с поразительным хладнокровием проходила мимо машины, словно все это ее не касалось.

– Мусу Сарра, – бросила она, удаляясь, – несколько раз видели в компании какого-то явно нездешнего человека. На вид богатого. Белого.

9

Ночь понедельника, 26 октября. Ариана вслушивалась в тишину. Страх был здесь всегда. Повсюду. Сильный страх. Ей никак не удавалось унять бьющееся сердце.

Однако в доме не слышалось никаких звуков, могущих вызвать ночные страхи, но разве отсутствие звуков менее тревожно, чем сами звуки? Теперь Ариану пугало абсолютно все. Например, голос какого-то незнакомого человека за дверью. Или чьи-то шаги на улице у нее за спиной. На факультете один из знакомых рассказывал ей о Накбе. Это арабское слово означало «катастрофа» или «катаклизм». Оно относилось к исходу семисот тысяч палестинцев, согнанных с земель после арабо-израильской войны 1948 года. Она запомнила слово. Накба… А теперь у нее самой случилась ее собственная «Накба». Собственная катастрофа.

Ей вдруг захотелось, чтобы наступило утро. Утро было тем берегом, до которого она пыталась добраться каждый день, когда наступала ночь. День за днем. Как пловец на исходе сил. Но прежде всего надо было пережить ночь. Вместе с ночью возвращались воспоминания об их криках, о смехе, о лапающих ее руках, о жарком дыхании у нее на лице, обо всем…

Она почувствовала, как по щеке сбежала слеза. Внезапно накатила тошнота. Но это, наверное, от страха. У себя в спальне в конце коридора она вдруг почувствовала, что совсем беззащитна. Когда она была маленькая, ей часто снились кошмары. В юности она где-то прочитала, что в японском фольклоре есть существо, которое питается снами и кошмарами. Ба`ку. Она обожала все, что относилось к японской культуре. Ей нравились манги [14], аниме [15]. До прошлого года она не знала, что баку на самом деле существуют. Это люди, которые питаются кошмарами других и сами эти кошмары создают.

Она встала с постели, вышла из спальни, прошла по коридору и открыла дверь в спальню на другом его конце.

Родители спали крепко и не слышали, как скрипнула дверь. Их дыхание было глубоким и ровным. Они лежали на широкой кровати в метре друг от друга, отец на спине, а мать на боку, беззащитные, как антилопы посреди саванны.

Луна проникала сквозь шторы и освещала их бледные лица. Такие бледные, как… как у мертвецов. Ариана на миг представила их в гробах, стоящих рядом, и кожа ее под пижамой покрылась мурашками. Ее снова затошнило, когда она подумала, что же станет с ней, когда папа и мама умрут. Кто же ее тогда поддержит? Что же будет с ней в этом огромном пустом доме, наедине с хищниками, что слоняются вокруг? С хищниками, что выслеживают невинную добычу, такую, как она?

Ариана на цыпочках подошла к креслу в углу возле окна, свернулась в клубок, укрывшись пледом до самого подбородка. Потом вгляделась в лица спящих родителей и закрыла глаза. Дыхание ее стало спокойным и ровным. Через секунду она уже спала.

Ее разбудили чьи-то голоса. Ей сразу стало страшно, и она огляделась вокруг. Она никуда не уходила с кресла, мама и папа ее не будили. Уже не впервые они находили ее здесь после Накбы. Она принялась разглядывать каминные часы в стиле Директории [16], стоявшие на камине из каррарского мрамора.

Был вторник, около одиннадцати утра. Она вспомнила, что вышла из своей спальни около четырех. Значит, в кресле она проспала семь часов подряд. Вылезла она оттуда с трудом. Колени кололо, как иголками, а бедра онемели, когда она разогнулась. Ариана прислушалась. Голоса доносились с первого этажа. Среди других она уловила голос отца, и его тембр ее успокоил: он звучал тепло и дружески, без угроз и оскорблений, хотя слов было не разобрать. Завернувшись в плед, она босиком вышла из спальни и подошла к лестнице с позолоченными перилами. Теперь слова долетали до нее более ясно.

– Из этих варваров только один не ушел от приговора, – говорил ее отец.

– Муса Сарр, – сказал незнакомый мужской голос.

– Он самый. Но его освободил тот судья… из-за нарушения судебной процедуры. Вы себе отдаете отчет, что это означает? После того ада, через который из-за него прошла моя дочь!

– Муса Сарр умер, – сказал мужской голос.

– Что? – переспросил отец.

Лицо ее покрыл холодный пот. А сердце, подпрыгнув, забилось где-то в горле, и ей показалось, что она его вот-вот выплюнет. Она вбежала в свою спальню, захлопнула дверь, бросилась на кровать, закуталась в простыню, а потом в стеганое одеяло и обложилась всеми имеющимися подушками. Свернувшись, как собака, в этой пещерке, она почувствовала, что пульс понемногу успокаивается и страх медленно покидает ее.

– Прошлой ночью его гнали по лесу в Арьеже, и он, желая избавиться от погони, выскочил на шоссе и попал под машину.

– Гнали? – повторил Кловис Амбрелот, вытаращив глаза. – Кто гнал?

Сервас пристально посмотрел на отца Арианы.

– Вот это мы и пытаемся выяснить. Мы только начали расследование. А у вас, господин Амбрелот, есть какие-нибудь соображения, кто могли быть эти люди?

Кловис Амбрелот покосился на Самиру, стоявшую в углу, и прокашлялся.

– Нет. Но я уж точно не стану оплакивать этого парня…

– Вы за смертную казнь, месье Амбрелот?

– К чему этот вопрос?

– Ответьте.

– Нет. Я против. Единственное, чего я хочу, так это чтобы такая сволочь надолго оказалась в тюрьме. И он сам, и его сообщники. А вместо этого он свободен, как птица, а его адвокаты тратят время на то, чтобы замарать грязью репутацию моей дочери.

Кловис Юг Амбрелот был учредителем и генеральным директором «С2H Авиасьон», предприятия-субподрядчика авиастроителя «Эйрбас».

Следовательно, пользуясь столь любимым экономистами эвфемизмом, находился в затруднительном положении. С тех пор как самолеты в большинстве своем стояли на приколе, а аэропорты обезлюдели, ведомости заказов «Эйрбас» напоминали пустыню Гоби. «C2H Авиасьон» производила детали самолетов, и 80 % ее клиентов были авиаконструкторы. На аллеях авиазавода в Бланьяке функционировали только пять машин из тридцати, авиадетали пылились на полках, а три четверти рабочих временно потеряли работу. Как и у сотен предприятий-субподрядчиков «Эйрбас» в регионе, пандемия вызвала резкую остановку налаженного десятилетиями производства, которое еще шесть месяцев назад буквально трещало от заказов.

– Вы говорили с кем-нибудь о том, что случилось с вашей дочерью? – спросил Сервас.

Отец Арианы кивнул. В это утро на нем были пуловер и фирменные джинсы. Босыми ногами он стоял на иранском ковре ручной работы, который оправдывал свою цену. На вид Сервас дал бы ему лет сорок.

– Конечно, – сказал он.

– Кому конкретно?

– Моим адвокатам, полицейским, которые вели расследование, друзьям, журналистам…

Сервас вдруг вспомнил фразу Эстер Копельман: «Мусу Сарра видели с каким-то высоким человеком, на вид богатым. Белым…»