Похищенная Любовь 2 (СИ) - Волошина Наталья. Страница 14

— Извини, но я действительно очень спешу.

Он поднял ладонь

— До встречи, Тамара!

Часть 14. Я к нему ни за что не вернусь

Валентина лечили в частной клинике. Конечно же простая городская поликлиника была не для Даневича. Я одела любезно предложенный медсестрой халат. Мы молча поднимались на второй этаж. Я не паниковала, мысленно готовилась к этой встречи и разговору. Внезапно пришла мысль, что вся моя жизнь, состоит из бесконечных непрекращающихся дежавю.

— Возможно он спит предупредила медсестра.

Палата была белоснежной и современной. Просторная, площадью, не меньше двадцати метров. Большие окна, широкие подоконники, телевизор, холодильник, мягкое кресло для посетителей. И конечно же больничная кровать. На подоконнике несколько цветущих вазонов.

Я перевела взгляд в глубину помещения, на больничную койку. Даже лежа в светло-голубом, больничном облачении Валик источал уверенность и независимость. Он не спал. Нос обклеен пластырем, закрывая пол лица. Даже несмотря на пластырь, были видны синяки под глазами. Мы встретились взглядами. Я улыбнулась, и сделав пару шагов, остановилась.

— Привет.

— Здравствуй, жена.

Последнее слово резануло по живому. Нет, я не ненавидела его. Мне было всё равно. Это была устрашающая пустота. Словно я уже не могу ничего чувствовать к бывшему другу. Если быть с собой честной, я даже ничего не хотела знать. Я смогла перестать испытывать боль, и я не хотела снова окунаться в неё.

— Я принесла цветы. Не знала, что выбрать из продуктов.

— Тома, я лежу в охрененно дорогой больнице, — он попытался улыбнуться, но скривился и прекратил эти попытки. — Тут кормят не хуже, чем в ресторане.

Я сняла сумку, повесила ее на вешалку, нашла вазу, наполнила ее водой из крана. Поставила букет на окно. Пригладила юбку и села в кресло рядом. Лишь усевшись в него, я осознала, насколько напряжена.

— Как ты себя чувствуешь?

Я тщетно пыталась взять себя в руки и говорить спокойно.

— Теперь, когда ты здесь. — Чувствую себя прекрасно. — Я всегда знал…

Он проглотил слова, но я поняла, что за ними стоит.

— Рада, что ты выздоравливаешь. — Скажи, что случилось?

Но Валик не ответил на заданный вопрос, отводя глаза, добавляя глухо:

— Со мной уже все в порядке, иду на поправку. — Только лицо сильно пострадало. — Пришлось пластику делать. — Ты… не переживай, всё быстро заживёт, шрамов не будет.

Блеск, возникший с моим появлением, в его глазах пропал. Теперь он смотрел на меня внимательно, изучающе. Пробегая взглядом по каждой чёрточке лица. Ища в нем, что-то.

Я выдержала этот взгляд. Его рассматривание, немой вопрос, застывший во взгляде. Он не понимает, ему не удастся давить на меня. Бессмысленно было делать вид, что я не осознаю его желаний. Но мы уже все это проходили. А здесь я сейчас, потому что способна сострадать человеку. Родному человеку. Но любви нет, и быть не может. Все осталось позади. И в прошлое дороги нет.

— Мне жаль, что ты так сильно пострадал. — Я только не понимаю…

Он перебил меня, зло. Казалось, если бы зубы можно было стереть в крошку, он бы уже это сделал.

— Не нужно меня жалеть, Тома. — Я слишком сильный для твоей жалости. — Зря ты относишься ко мне словно я слабак.

— Я не жалею. — Пытаюсь понять, что случилось.

— Скажи… Почему?

Он словно чувствует биополе моего отчуждения. А я его отчаянье и надежду что он что-то может изменить.

— Опять я тебя теряю, малышка. — Том? — В его глазах возникает вопрос, и он привстаёт, протягивая ладонь, приглашая подойти ближе. — Я тебя люблю, больше жизни.

Что значит люблю? Я люблю этот мир, я люблю мороженное, я люблю природу… Что для него значит это слово?

— Почему ты меня не любишь? — Я остался прежним, таким же как тогда, когда мы встретились однажды. — Почему же не любишь?

Сколько раз я задавала себе этот вопрос, и не находила на него ответа. Бессмысленно спрашивать у меня, потому что я точно также не знаю. Любовь — следствие, которое не имеет причины, кому как ни Валентину это не понимать. Каким далёким казался тот вечер в новостройке, когда мы встретились, когда я открылась ему. Наши дни, проведённые вместе. Все казалось миражем.

— Скажи, что ты вернулась ко мне! — Давай начнём все сначала. — Мы не чужие друг другу люди.

От него исходила лавина слов, словно плотину сорвало.

— Валентин, давай не сейчас. — Ты болен, нужно беречь силы, восстанавливаться.

Я хорошо слышала, что он говорит. Хотела ли понимать? Не хотела и не могла. Но понимала. Как это, не желать жить без другого человека. У меня когда-то был такой человек. А Даневич…Даневич отобрал однажды призрачную надежду, на счастье. Так что я его понимала. Достаточно хорошо, чтобы не испытывать ненависти.

Он видимо прочитал мои мысли. И отвёл глаза.

— Давай поговорим, обо всем, когда ты поправишься.

— То есть ты даёшь мне шанс?

— Валик, я согласна, что нам нужно поговорить. — Но про шанс речи не идёт. — Может все-таки скажешь, что с тобой случилось?

Я ждала что он ответит. И не ждала. Скорее размышляла, имеет ли смысл оставаться здесь, может быть просто встать и уйти, и побродить по городу, Валик использует даже болезнь в собственных целях. От этого становится тошно и муторно.

— Это вопросы моего бизнеса. — Ничего такого, о чем тебе стоит беспокоиться.

Я приехала домой к маме, немного позже пяти. Разбитая и опустошённая. Встреча с Валентином словно отобрала все мои силы, которые я накапливала там, в свободной жизни. Но и отвернуться от него я не могла. Чувство долга, чувство сострадания, запутанный клубок неоднозначных эмоций.

В довершении всего, вечером, последовал неприятный разговор с мамой. Она была убеждена, что я качусь в пропасть и теряю единственный шанс исправить свою жизнь. Слушая ее упрёки и нравоучительные речи, я чувствовала себя так, словно на меня вылили ушат ледяной воды. На мгновение в душе такая злость поднялась. И я не выдержала и повысила голос.

— Что ты знаешь обо мне? — Что всегда ты знала, или знаешь о моей жизни?

— А что тут знать? — парировала она — Ты становишься блядью при живом муже. — И думаешь я не вижу и не понимаю зачем тебя потянуло в столицу. — Конечно, там больше претендентов. — Уверенна ты научилась, даже привыкла мужикам голову крутить. — Тебе нормального человека мало стало.

Чашка, которую собиралась помыть, выскользнула из дрожащих рук, и она раскололась, рассыпаясь бесчисленными прозрачными осколками.

Я попятилась, едва не порезав босую ногу об осколок.

— Как ты смеешь обвинять меня в подобном? — Как ты…

— Смею, еще как смею! — Я ТВОЯ МАТЬ!

В эту секунду всё вокруг показалось мерзким, противным, тошнотворным.

— Не любит она, видите ли, так замуж зачем шла? — А сейчас имеешь наглость больного мужа бросать.

Реальность воспринималась зыбкой, размытой, давала трещины привычного восприятия действительности. Я словно задыхалась под летящими в меня словами.

— Бросать? — И ты осмеливаешься мне это сейчас предъявлять… Я почти шептала. — Ты, которая меня всю жизнь бросала?

— Я? — она выглядела по-настоящему удивлённой. — Тебя бросала?

Голос матери прерывается, она подходит, пресекая расстояние двумя шагами. И останавливается, смотря мне прямо в лицо.

— Посмотри на себя, ты живёшь лучше, богаче всех наших знакомых. — У тебя образование, деньги, внешность. — Ты замужем за прекраснейшим человеком. Все это моя заслуга. — Слышишь, МОЯ! — А ты выросла эгоисткой.

Как же больно…

— Если ты не вернёшься к Валентину, ты мне не дочь! — Так и знай.

Где тот островок в душе, на котором я смогу сохранить себя после? Ранимость души запаковать в файлик и потом найти. Суметь перебороть, оставить чувство жалости самой к себе. Понять, что люди не меняются. Вот она цена собственного жертвования, понимания, что множество раз не думала о себе, щадила чувства других и в итоге оказывалась преданной.