Воронье царство (СИ) - "Ifreane". Страница 19

Военные и жрец незамедлительно и без лишних вопросов разошлись от развернутого под открытым небом штаба.

— А ты, — Корвус вновь обратил свой взгляд на Хальварда, — получишь снаряжение и отправишься с отрядом.

— Разве тебе не хватает солдат? — угрюмо спросил Халь.

Томящаяся в ожидании колонна многотысячного войска, вытянувшись на много верст по тракту, бесспорно говорила о том, что хватало, и с лихвой. Хальвард не обманывал себя, рано или поздно ему пришлось бы встать против союзников, но он не ожидал этого так скоро. Особенно тяготило, что Корвус, испытывая или насмехаясь, направлял его против тех, с кем совсем недавно Халь делил трапезу да обсуждал победу над реильским царем.

— Не строй из себя праведника, — манерно проговорил Корвус, стягивая с плеч камзол и укладывая его поверх карты. — Будто таламийцев никогда не приходилось убивать.

Спорить Хальвард не стал, склоки и дележка Пограничья за годы его службы случались и не раз.

— Но ты прав, солдат предостаточно, — расстегнув манжеты и закатав до локтей рукава, Корвус жестом велел следовать за ним, — мне не хватает глаз, уж прости за двусмысленность. Укажешь на Свирепого, если понадобится, а после доложишь, как прошло.

Они направились к расчищенному месту на обочине, откуда хорошо просматривались и заостренные вершины засеки на дороге, и распятые на ее ветвях солдаты, и знакомый, к глубокому сожалению Хальварда, боевой стяг. Насытившись осенними дождями, река превратила пойму справа от тракта в непроходимую для многочисленной армии топь, слева же стоял безмолвный лес, и за его одетыми в золото кронами скрывалась смерть для любого, кто рискнет приблизиться к опушке. В подтверждение тому в дорожной пыли недвижно лежал отряд, посланный снять с завала мертвых реильских патрульных, а вместо этого ставший кормом для воронья.

Неподалеку от выбранного Корвусом участка выстроились в шеренгу конники, держа под уздцы лошадей, а рядовые спешно возложили груду поленьев высотой в пол человеческого роста и принялись разводить костер, так страшно напоминающий погребальный. Осматриваясь, Хальвард не обратил внимания, по чьей указке к нему подошел крепкий юноша. Тот назвался младшим оружником, оглядел Халя с ног до головы и, посетовав на его рост, удалился, чтобы через некоторое время вернуться увешанным снаряжением. Заметив на темной стали кирасы выгравированного ворона, Хальвард едва не отказался от нагрудника, решив, что лучше уж остаться в безликой кольчуге и пойти против лучников с непокрытой грудью, чем под вороньим знаменем. Но, проглотив отвращение, Халь смог взять себя в руки и позволил юноше помочь облачиться в доспехи и опоясаться ремнем с ножнами, в которых, судя по удлиненной рукояти, покоился бастардов меч.

Размеренный гомон трудящихся солдат внезапно раскололся пронзительным криком. Обернувшись, Хальвард увидел, как в их сторону волокли связанного по рукам пленника, вслед за которым тянулась вереница врановых жрецов во главе с Раунхильдом. Пыльный, но богато украшенный поддоспешник выдавал в узнике принадлежность к старшим чинам, чего нельзя было сказать о его поведении — несмотря на солидный возраст, он истошно орал, вырывался и клял на чем свет стоит своих конвоиров. Правда, по мере приближения к невозмутимому Корвусу, истерика становилась все тише, а проклятия сменились робкими мольбами.

— Прошу, Государь… я не ведал о мародерстве, я не давал распоряжений, — затараторил поставленный на колени пленник, не смея поднять взгляд выше царских сапог.

— Разве тебя не учили, что за своих солдат командир отвечает головой? — от Хальварда не ускользнула нотка довольства в голосе Корвуса.

Во вскинутую господскую ладонь Раунхильдом был незамедлительно вложен тонкий нож, острием которого Корвус проколол подушечку указательного пальца.

— Взгляни на меня.

Пленник, вопреки приказу, еще больше сжался, припадая к земле. Но солдаты, что его удерживали, тут же потянули обратно, силой вынудив поднять потухший взгляд. Пока Корвус окровавленным пальцем выводил на лбу несчастного замысловатую руну, Хальвард, как завороженный, не мог оторвать глаз от багрового ручейка, что стек по переносице и ужасающей слезой пустился по щеке узника.

— Прошу, я могу еще послужить, — и ни капли надежды в голосе. — Позвольте мне погибнуть в бою.

— Ты послужишь куда лучше, — Корвус обошел пленника, взял того за волосы и быстрым, плавным, и не лишенным опыта движением вспорол ему горло.

К собственной глотке Хальварда подкатил тошнотворный ком. Пущенная кровь не шла ни в какое сравнение с тем, на что он насмотрелся на полях боя, но отчего-то видеть, как вот так без колебаний режут человека, словно скот, было донельзя мерзко.

По команде Раунхильда к жертве, которую по-прежнему удерживал за волосы Корвус, подошли врановые жрецы. У каждого в руках было по медной чаше, что поочередно прижимались к глубокой ране и наполненные сакральной жидкостью относились к ожидавшему конному отряду. В голове Халя не укладывалась дикость, за которой приходилось наблюдать, все это выглядело как какой-то дурной сон и не могло иметь ничего общего с привычным укладом жизни нормального человека. И тем не менее жрецы окунали в кровь жертвы пальцы и вырисовывали на нагрудных пластинах, на тех самых воронах, символы, шествуя от солдата к солдату, которые в свою очередь едва ли не со скукой ожидали окончания обряда. Хальвард поймал себя на мысли, что если кто-то из жрецов подойдет к нему, то он сломает тому руку. И, как-будто услышав эти мысли, Раунхильд остановил одного из них, ткнул пальцем в его чашу и направился к Хальварду.

— Это оберег от его же дара, — извиняющимся тоном проговорил старший жрец, очертив на нагруднике алую отметину. — Тебе нужнее остальных. Они тебя не знают.

— Они? — Хальвард пыхтел от сбившегося дыхания, поскольку кираса теперь казалась невыносимо тесной и сдавливающей грудь.

— Увидишь.

Раунхильд отступил к жрецам, что заканчивали свой скверный обряд, и Хальварду не оставалось больше ничего, кроме как продолжить следить за Корвусом. Как только последний символ был нанесен, тот отошел от жертвы на расстояние вытянутой руки, по-прежнему не отпуская волос.

— Будь добр, — обратился царь к одному из конвоиров.

Солдат извлек из ножен меч и точным ударом перерубил шею бывшему сослуживцу. Капли крови брызнули на бледные руки и темные одежды Корвуса, но его это совершенно не обеспокоило. Колдун быстрым шагом подошел к набравшему силы костру и вбросил в пламя отсеченную голову. Да замер перед ним, будто точеный истукан, разведя руки в стороны и обратив ладони к небу. Тошно пахнуло горящей плотью, из костра повалил черный дым, как от гнилых дров, только вместо того, чтобы потянуться вверх, густые клубы начали стелиться по земле. Поначалу Хальвард решил, что ему померещилось, но к своему ужасу он осознал, что это не так. От дыма отделились темные сгустки, десятки бесплотных чудищ невообразимых форм, и с резвостью гончих помчались в сторону леса.

Раздалась команда: «По седлам!» и конники выстроились на тракт. Корвус, не меняя позы, повернул голову и коротким кивком напомнил Хальварду о своем наказе.

Приблизившись к засеке, отряд замедлился, но долго ждать первые отчаянные вопли не пришлось. Одиночным рядом эскадроны миновали завал по кромке леса и вернулись на дорогу, куда начали высыпать, как обезумевшее зверье из горящей чащи, таламийские солдаты. А вослед им гнались черные тени. Чудища набрасывались, мгновенно обрывая жизни, словно само их касание было гибельным для людей. Тех же, кому удавалось оторваться, ждали солдаты Реилии. Таламийцы почти не сопротивлялись, многие в панике и вовсе не замечали на дороге врагов, живых, настоящих, с обнаженным оружием. Мечи опускались на спины бегущих безжалостно, неумолимо, и вскоре тракт оказался усеян сотнями тел. Хальвард наблюдал, не приближаясь, пораженный страшной силой, что подвластна Корвусу. И недоумевал, на что вообще надеялся Свирепый, встав у него на дороге. Было ясно, как день, что это самоубийственная миссия, и даже при честном сражении, таламийский полк не смог бы унести достаточно жизней, чтобы хоть как-то повредить реильскому войску. У Хальварда созрела догадка, когда навстречу чернолатным солдатам вышел маломальски организованный отряд, не подчинившийся общей истерии. На Нигрима указывать не пришлось, он сам объявил о своем присутствии отказом сложить оружие. У горстки пеших таламийских солдат не было шансов против натиска конницы, но сражалась они отчаянно и рьяно до последнего, и прежде, чем пасть от тяжелого удара двуручного меча, Свирепый дважды выкрикнул: «За царя Невена!»