Балкон напротив (СИ) - Карпенко Вероника. Страница 9

— Там я уже была, — не унималась подруга. И, сделав из волос кисточку, принялась рисовать на моей руке каракули. — Ленок, ты забыла? Ну, за письмом!

— Я уже забрала…

— Как? — шепнула та.

— Спи, Вера! Оставь меня в покое. — Я натянула покрывало до макушки, дав понять, что разговор окончен.

Комнату заполнили птичьи трели. «Неужели ласточки так разбуянились посреди ночи?». Но это был будильник. «Как, уже утро?». Резко вставать с кровати вредно для здоровья! Я перевела взгляд на Веркино лежбище. Подруга, зарывшись с головой в одеяло, спала «без задних ног».

— Верка, подъем! — я пихнула лежебоку, по дороге в ванну. Но та лишь недовольно заворчала. «Придется использовать запрещенные приемы».

Прохладный душ, горячий кофе с привкусом зубной пасты и тональный крем. «Сегодня, пожалуй, успею привести себя в порядок» — решила я. Верка вошла на кухню, когда я дожевывала свой скудный завтрак.

— Лена, — растерянно промычала она, и плюхнулась на диванчик. — Ой, Лена! — мучительно протянула Верка. Вид у нее был изрядно потрепанный. «Видел бы ее Серега сейчас», — не удержалась я.

— Ложиться надо вовремя! Сама не спишь и другим не даешь! — отчитала я подругу.

— Я сегодня слиняю пораньше, — махнула рукой Верка и с наслаждением втянула носом кофейный аромат. — У меня еще отгулы есть. Подремлю часок — другой. А потом будем отмечать.

— Что отмечать? — не поняла я. В голове пронеслась догадка: неужели вчерашнее примирение оказалось настолько результативным, и моя подруга скоро перекочует в разряд «замужних матрон»?

— Ну как? — уставилась на меня Верка. — Мы с тобой так и не посидели по-человечески. Ленка, старые мы стали! — разочарованно махнула она рукой.

И то, правда! Еще лет 5 назад, зависая на чьей-то квартире, мы бы в первый же вечер устроили шумные посиделки. А сейчас даже в мыслях не было.

— А что? Давай! Завтра спозаранку не вставать. Мама вернется к вечеру. Так что, сегодня последний шанс.

— Тогда с меня закуски, а с тебя наливочка! — сощурила глаз Верка.

Мой дядька, муж тети Тани, был знатным самогонщиком. Его натурпродукт пользовался спросом далеко за пределами поселка. Одним из шедевров была вишневая наливка. В меру сладкая, чуть терпкая настойка на свежем ягодном урожае. Она пленила всех женщин, однажды ее испивших! Наливку полагалось неспешно потягивать, и постепенно пьянеть. Каждый свой приезд мама привозила из деревни бутылочку вишневого ликера. Привезет и на этот раз! А значит, старые запасы можно было подчистить.

Второпях продемонстрировав подруге вчерашнее оригами, я выглянула на балкон. Весенний воздух наполнил легкие, а утреннее солнышко ласково погладило по щеке. Захотелось поскорее выбежать на улицу! Я мельком посмотрела на балкон соседнего дома. Теперь у него было имя. Его звали Олег.

Глава 12

Сестры Татьяна и Людмила выросли в рабочем поселке. В простом, но добротном домишке, который выстроил еще мой прадед. Образование в деревне начиналось и заканчивалось средней школой. Окончив которую, обе уехали учиться в районный центр. Татьяна выросла крупной и ширококостной девахой, таких называют «от сохи». Она решила, как говорила мама, «не расставаться с тяпкой» и заняться изучением сельского хозяйства.

Мама же, всегда мечтавшая пожить другой жизнью, отхватила себе городского парнишку. «Ентот ентэлэгэнт», как его называла теть Таня, оказался при деньгах и при квартире. Вернее, не он, его родители! У которых не осталось иного выбора, кроме как принять в семью сомнительную сыночкину пассию. В отличие от сватов, мои бабушка с дедушкой не могли нарадоваться. И с упоением ждали внуков.

Все уж было смирились, что старшенькой дочери судьба уготовила до старости куковать в девках! Между тем, случился праздник и на ее улице. Неожиданно для всех Татьяна вышла замуж и очень скоро родила первенца, сына Эдика. Муж ее, Алексей вышел домовитым и рукастым парнем. Они частенько навещали родителей, у которых зять был на хорошем счету. То крышу подлатает, то забор поправит, то летний душ починит. Дедушка, в силу здоровья, уже не справлялся с большим хозяйством.

С разницей в пять лет, родилась я. И с тех пор каждое лето, вплоть до самой институтской юности, мы с Эдиком проводили в деревне. Это деревенское детство не опишешь в двух словах, его нужно пережить! Это то, чего лишены современные, подрастающие дети. Пирожки с капустой, выхваченные горячими из духовки. Пятна свежих ягод смородины на цветастом сарафане. Сбитые в кровь коленки, бережно забинтованные бабулей. Зазывные крики соседской детворы, чумазые от мокрой земли пятки, облепленная спелыми ягодами вишня, и стаканчик сливочного мороженого — обещанного дедушкой лакомства.

Когда дедуля умер, бабушка совсем сдала, и тетя Таня с концами переехала в дом родителей. Эдик повзрослел и стал «женихаться»! Из всех его девчонок дольше других задержалась Ирка. Она кокетливо опускала глазки и нежно звала его «Эдичка». Для меня же он так и остался старшим брательником Эдькой, в штопанных труселях и с трофейным фингалом под левым глазом. С ним мы дрались, отбирая друг у друга последний пирожок. И обмазывали свежевыстиранную одежду раздавленными в ладонях ягодами вишни.

Эдька петушился, когда я задирала его при невесте. Отчего еще больше походил на того маленького лопоухого пацана. Уверена, что глядя на меня, он также видел курносую девчонку, с куцыми косичками, сбитыми коленками и большими щеками, на которых летом высыпали веснушки. «Поцелованная солнышком» — ласково говорил бабуля, целуя меня в щеки. А Эдька ревностно фыркал: «Бабушка, ты, что не видишь? Это же верблюд насрал Ленке не щеки!». И я, уткнувшись в подол бабулиного платья, чтобы Эдька не видел, плакала, придумывая ему новые обидные прозвища.

Со временем я и Эдька, захваченные беззаботной юностью, с каждым годом все реже появлялись в деревне. Наши отцы не ладили, и оба были только рады. А вот матери скучали друг без друга! Но, не в силах перечить мужьям, извинительным тоном выдумывали все новые отговорки. Когда отец ушел из семьи, мне кажется, все выдохнули с облегчением. И наши частые визиты в деревню возобновились! Если в остальное время посещение было свободным, то по осени всем без исключения надлежало явиться для сбора урожая.

Мы с мамой никогда не уезжали от тети Тани с пустыми руками. Она отправляла нас домой на дядь Лешиной старенькой девятке, до отказа загрузив ее дарами природы: фруктами и овощами летом, и консервацией зимой. Кроме бескрайнего огорода, на участке помещались курятник и сарай, в котором благополучно зимовала семья коз. Теть Таня, как и многие женщины в поселке, работала на местной птицефабрике. Однако покупным курам предпочитала домашних. «Работа работой, а здоровье дороже!», — говорила она. И усердно трудилась в промышленном курятнике днем, а в домашнем — по вечерам.

Уже после развода мой папа удачно вложил дедушкино наследство, открыв свою маленькую транспортную компанию. Кресло водителя оказалось для него куда удобнее офисного, и он охотно пересел за баранку автомобиля. Проездив на дальние дистанции пару лет, он обзавелся не только геморроем, но и новенькой семьей. «Городская профурсетка», как ее называл мама, светловолосая Лидия была матерью-одиночкой. За год до смерти отец доверительно сообщил мне, что планирует «заякориться в этой спокойной гавани». Но, не сложилось! В очередном ночном рейсе он разбился насмерть.

Я была почти совершеннолетней, и училась в институте. Но это событие надолго выбило меня из привычной колеи. Мама крепилась, изображая наигранное равнодушие. Она старалась не показывать, как ей больно было дважды потерять любимого мужчину. Или уже нелюбимого? Или уже не больно? Она не рассказывала, а я не спрашивала. В редкие минуты откровений она с обидой говорила, что «он нас бросил», не уточняя, в какой именно момент.

Было ли больно светловолосой женщине Лидии? Знала ли она о намерениях нового кавалера? Кто сообщил ей о случившемся? И сообщил ли вообще? Иногда мне хотелось разыскать ее, и задать эти вопросы лично. Эдик называл меня «сердобольной дурындой», и советовал выкинуть из головы эту «бабскую чушь».