Слово джентльмена - Энок Сюзанна. Страница 41

– Как она себя чувствует? – спросил он Тристана.

– Более или менее сносно. А вот ты… Ты когда-нибудь перестанешь исчезать куда-то, не сказав никому ни слова?

– Я же сообщил тебе, что поехал по делу! – раздраженно ответил Роберт, остановившись на первой ступеньке лестницы.

– С тех пор прошло больше пятнадцати часов! Если ты будешь и впредь постоянно исчезать неведомо где, то это вызовет дополнительные неприятные слухи. В конце концов дело кончится тем, что ты разоришься, потому что никто уже не сможет тебе доверять!

– Но, будучи моим близким родственником, ты тоже разоришься. Моя подмоченная репутация неумолимо скажется и на твоей, тем более если ты начнешь распространять слухи о финансовой несостоятельности, постигшей меня после возвращения из тюрьмы. Что ж, можешь попробовать!

Тристан снова крепко схватил Роберта за плечо и круто повернул его лицом к себе, чуть не столкнув с лестницы.

– Ты мой брат! – прошипел он в лицо Роберту. – Пойми, что ни я, ни кто-либо еще из нашей семьи не хочет от тебя дистанцироваться, хотя… хотя в случае твоего бегства всех нас ждет полное разорение! Подумай об этом в следующий раз перед тем, как выкинуть очередной фортель.

Роберт долго смотрел в глаза Тристана и наконец мрачно произнес:

– Я не сделал никому ничего дурного!

– Знаю. Как знают и все члены нашей семьи.

– Но зато остальной Лондон в это не верит! Не надо пытаться выглядеть благородным – тебе и особенно Шоу лучше держаться от меня на расстоянии.

– Если ты непременно этого хочешь, то нам следует серьезно обсудить все, но чуть позже – сейчас не время и не место для подобного разговора. Пойдем!

– Куда?

– К Джорджиане.

Джорджиана сидела на кровати, обложенная большими подушками, и что-то читала.

– Роберт! – улыбнулась она. – Как ты себя чувствуешь?

– У меня все хорошо! Извините за то, что расстроил вас.

– Подойди ближе! – потребовала она, вытянув вперед обе руки.

Роберт неохотно повиновался и позволил Джорджиане обнять себя, а потом и смачно чмокнуть в щеку. К его удивлению, он не почувствовал никакого дискомфорта и даже поспешил вернуть поцелуй, хотя и не так громогласно.

– И где же ты был? – поинтересовалась Джорджиана. Роберт услышал за спиной шарканье подошв и понял, что это братья толпой ввалились в гостиную, причем Шоу и Эндрю были одеты в костюмы для верховой езды.

– Катался верхом, – ответил он Джорджиане, разумеется, скрыв, что произошло с ним на самом деле.

– Катался? Где? – спросил Эдвард. Шоу обнял младшего брата за плечи.

– Иди наверх и поспи еще немного, – ласково сказал он Эдварду. – Здесь все в порядке!

– Нет, не все! – запротестовал тот, сбросив с плеча руку брата. – Роберт уезжал, а куда – никто не знает! Я заметил, что это всех встревожило! Ну, куда ты ездил, говори!

– На север. Я подумал, что в Глауден-Эбби жизнь, возможно, спокойнее, чем в столице.

– Но ведь ты вернулся! – заметил Тристан.

Роберт пожал плечами:

– Я уехал, поскольку устал от беготни, и не вижу в этом ничего предосудительного. А вернулся, решив, что здесь скорее смогу противостоять некоторым распускаемым обо мне слухам.

– Если у тебя хватит на это сил и терпения! – фыркнул Тристан. – Ну а теперь, коль скоро мы все собрались вместе, давайте дадим отдохнуть Джорджиане – наверняка она хотела бы поспать. Нам надо выработать какую-то новую стратегию поведения, но мы вернемся к этому завтра.

Роберт подумал, что предложение Тристана имеет смысл, и согласно кивнул.

Все его братья отправились спать; значит, есть надежда, что наутро, хорошо выспавшись и отдохнув, они смогут наконец додуматься до того, кто же все-таки был подлинным виновником кражи в Хорсгардзе, – тогда в обществе перестанут связывать это преступление с ранением Роберта и последующим пребыванием его в тюрьме Шато-Паньон. Это вполне устраивало бы Роберта, если бы… если бы не… Люсинда. Люсинда Баррет и эти ее чертовы матримониальные планы в отношении лорда Джеффри Ньюкома!

Вернувшись к себе в комнату, он быстро разделся и юркнул в теплую уютную кровать. И тут же почувствовал запах Люсинды, совсем недавно лежавшей рядом…

На сей раз Люсинда спустилась вниз чуть раньше отца, поэтому успела быстро позавтракать и проскользнуть в сад к клумбе с розами. В значительной мере это объяснялось тем, что она фактически не спала ночь. Об этом Люсинда не хотела говорить ни отцу, ни кому-либо еще. Об этом, а тем более о причинах своей бессонницы.

Люсинда и раньше получала предложения как о законном замужестве, так и о греховном сожительстве и решительно отклонила те и другие, как по причине полного равнодушия к браку вообще, так и к тем, кто такие предложения делал. Однако Роберт ее заинтересовал, даже еще более – заинтриговал.

Вспоминая сильное, красивое тело Роберта в своей постели, ощущая проникновение его возбужденной плоти, она почувствовала, как кровь начинает закипать в ее жилах, а колени подгибаться. И тут она невольно подумала о резко враждебном отношении к Роберту ее отца.

Генерал как-то уже сказал ей, что кто бы ни похитил секретные бумаги из Хорсгардза, этот человек – отъявленный негодяй, подлец и мерзавец, а значит, именно таким выглядел Роберт Карроуэй в глазах общества, которое возлагало на него всю вину за кражу. Правда, сама Люсинда отнюдь не разделяла подобного мнения, и все же независимо от того, простил Роберт ей предательство или нет, она потеряла его доверие и позволила мерзким слухам распространиться по городу. Одновременно стало известно, что Карроуэй попал в Шато-Паньон, и, разумеется, все тут же связали этот факт с похищением секретных документов. Так предательство Роберта, по мнению очень многих, стало очевидным.

Возможно, Роберт мог бы опровергнуть самые худшие из слухов признанием о том, сколько страданий пришлось ему перенести в тюрьме и как получилось, что именно его все-таки выпустили, а остальных расстреляли. Но он опасался, что правда окажется для него не менее губительной, чем ложь. Конечно, обстоятельства, в которых оказался Роберт, были экстремальными, но аристократическое общество британской столицы не смогло этого понять. Гораздо легче было обвинить Карроуэя в измене. В светских гостиных твердили только одно: как мог английский солдат, выросший в благородном, знатном семействе, попытаться покончить с собой, вместо того чтобы воевать против Наполеона?

Хотя Люсинда рассказала отцу о том, что пришлось пережить Роберту в Шато-Паньон, генерал никогда не предал бы дочь, если бы речь не шла о безопасности страны. Последнее было для Баррета очень важно. Конечно, он поделился с кем-то в Хорсгардзе теми сведениями, которые стали ему известны. Он и не мог поступить иначе, поскольку считал это своим долгом.

Стоя в задумчивости около клумбы роз, Люсинда не заметила, как Баррет вышел из дома и остановился у нее за спиной.

– Проклятие! – проговорила она, отвечая на свои горькие мысли.

– Надеюсь, ты не укололась? – озабоченно спросил генерал.

Люсинда обернулась.

– Я? – растерянно переспросила она. – Нет… Просто этот проклятый бриз высушил лепестки роз, вот и все! А почему ты решил, что я укололась?

– Во-первых, потому что ты вслух выругалась, чего я раньше никогда за тобой не замечал. А потом, ты выглядишь очень усталой.

– Я плохо спала этой ночью.

– Из-за Карроуэев, не так ли? И из-за Джорджианы. Кстати, сегодня мы снова встретимся с Джеффри и постараемся составить более полный список лиц в Лондоне, симпатизирующих Бонапарту. Ты, как всегда, будешь вести протокол. Кстати, надо будет занести в него и тот факт, что Роберт Карроуэй был взят в плен. Это может помочь…

Люсинда резко повернулась и посмотрела в глаза отцу:

– Но ты даже толком не знаешь, кто попал в плен, а уже на основании непроверенной информации и только потому, что Роберт был в плену, готов обвинить его во всех смертных грехах, вплоть до государственной измены!

– Согласись, что пока я ничего подобного не сделал…