Любопытство не порок - Алешина Светлана. Страница 9

Сергей Иванович, замечательный человек и высокий профессионал, не ограничился только публикацией посмертного письма Спиридонова, он еще напечатал и обширный некролог, в котором подробно рассказал о жизненном пути этого заслуженного человека.

Отдельно на первой полосе стояло" сообщение, что наша газета берет расследование кражи картины ван Хольмса под свой общественный контроль.

Можно понять, откуда взялось желание поругаться со мной у директора картинной галереи и всех прочих граждан, позвонивших сегодня с утра.

Словно в ответ на мою мысль сквозь неплотно закрытую дверь кабинета донесся звонок телефона. Маринка ответила, и уже через несколько секунд молчания я услышала, как она интересуется у своего абонента, а правда ли, что картинная галерея подчиняется Министерству культуры.

— Неужели?! А ведь, слушая вас, я никогда бы этого не подумала!..

Отворилась дверь, и в кабинет вошел Сергей Иванович Кряжимский.

— Ольга Юрьевна, — тихо сказал он, — к вам пришел Диванов Борис Иванович, может быть, вы помните…

— Конечно, Сергей Иванович, — ответила я, — приятель Спиридонова по кличке Диван, вы вчера ему звонили.

— Да, и, к сожалению, он не успел помешать тому, что случилось, — вздохнул Кряжимский. — Он сейчас в сильном потрясении.., хочет поговорить с вами. Вы примете его?

Я встала и вышла из-за стола.

— Приглашайте.

Вошел Диванов. Это был низкого роста старик в старом драповом пальто, давно не чищенном. На голове у него была модная когда-то цигейковая шапка-пирожок.

Посмотрев на меня немного растерянно блеклыми глазами, Диванов застыл в дверях.

— Здравствуйте, проходите, Борис Иванович, — приветливым голосом сказала я и показала ему на стул для посетителей.

— Да, спасибо вам, девушка, — ответил он и зашаркал к стулу.

Тяжело опустившись на него, Диванов посмотрел на меня.

— А вы, значит, будете… — начал он.

— Главный редактор газеты «Свидетель» Бойкова Ольга Юрьевна, — быстро сказала я, садясь не в свое кресло, а на второй стул, который я взяла от кофейного столика и поставила рядом с Дивановым. — Но вы, разумеется, можете называть меня просто Ольгой, — улыбнувшись, сказала я.

— Просто Ольга, — повторил Борис Иванович и, помолчав, сказал:

— Я, собственно, пришел поблагодарить вас за публикацию письма Коли. Второе такое письмо он оставил мне… Ну так, на всякий случай…

— Я в курсе, Борис Иванович, — ответила я, — Николай Игнатьевич мне рассказал о втором письме, правда, он не сказал, кому его оставил…

— В общем-то это и не имеет значения, — махнул рукой Диванов, — вы же его опубликовали, и это главное… Я пришел к вам не только потому, что вы выполнили, как бы это сказать правильнее: свой долг, да? Наверное, долг, — словно ведя диалог с самим собой, проговорил Диванов. — Я прочитал еще в этом же номере, что вы собираетесь как бы расследование начать. — Он взглянул на меня и замолчал, ожидая ответа.

— Да, — твердо сказала я, — нельзя оставлять безнаказанным преступление, толкнувшее этого заслуженного человека на отчаянный шаг… — Диванов смотрел мне прямо в глаза и, расшифровав выражение его глаз как сомнение в моих словах или возможностях, я продолжила:

— Я не утверждаю, что если мы начали расследование, то и найдем преступника. Даже у профессионалов это не всегда получается, а мы только профессиональные журналисты, а не сыщики-криминалисты. Но мне кажется, что если мы будем постоянно декларировать, что расследуем сами и хоть что-то конкретное сделаем в этом направлении, то и следственные органы станут работать активнее. Хотя бы из желания наказать дилетантов…

— Вам в спину надует, — вдруг сказал Диванов, и я заткнулась на середине своей блистательной речи.

— Что? — переспросила я.

— Вы девушка молодая и красивая, — тихо сказал Диванов, — а садитесь спиной к окну, пневмонии не боитесь?

— Не знаю, — честно ответила я, — а что?

Диванов посмотрел на меня со странной смесью сожаления и превосходства.

— Пока мы молоды, мы не бережем здоровье, а как клюнет, извините за выражение, жареный петух, то и спохватываемся, а здоровьишко-то и тю-тю… Вы пересядьте, Ольга, — твердо сказал он мне, и я не решилась ослушаться этого странного старикана.

Встав со стула, я пересела в свое кресло, — Я хочу предложить вам свои услуги, — сказал Диванов, — совершенно бесплатно, как эксперт по делам Спиридонова Коли, — голос его дрогнул, — кроме того, я сам неплохо разбираюсь в живописи. Как-никак тридцать лет отработал на ниве официального искусства.., мда-а…

Диванов заерзал на стуле и, сев поудобнее, достал из кармана пальто упаковку мятных таблеток.

— Будете? — спросил он меня.

Я покачала головой и достала пачку «Русского стиля».

— Ба! — вытаращил на меня глаза Диванов. — Этими смолами вы забиваете легкие и пищевод, это постоянное обжигание слизистой ротовой полости… А цвет лица! Или вам это безразлично?

Я поморщилась и спрятала пачку на место. Покурю спокойно, когда Диван уйдет. Почему-то уже про себя я решила, что он действительно Диван, и никто другой.

— Так о чем вы говорили? — Я вопросительно посмотрела на него.

Диванов кинул в рот одну таблеточку и громко зачмокал.

— Я так успокаиваю нервы, — пояснил он, — потому что не нервничать не могу… Я приехал вчера к Коле… — Голос Диванова задрожал, его плечи мелко затряслись, он громко задышал.

— Вам дать воды, Борис Иванович? — быстро спросила я, честно говоря, испугавшись за него.

— Не надо, — тихо ответил Диванов, — жидкости я уже достаточно сегодня принял… Так вот, — он стал дышать тише и заговорил ровнее и медленнее, — что вас интересует про Колю? Ведь, кроме меня, мало кто знает разные мелкие факты, подробности… Вам же будет нужна какая-то информация.

Я сжала виски руками, пытаясь сосредоточиться. Визит Дивана я представляла себе несколько иным. Его внезапные реплики про здоровье сбили меня с толку.

— А ведь действительно я хотела спросить вас… — начала я, вспоминая странные слова Спиридонова, запавшие мне в память. — Дело касается пропавшей картины ван Хольмса.., вы вообще-то в курсе дела?

— В курсе ли я?! — воскликнул Диванов. — Да я сам лично описывал этого Хольмса еще в те времена, когда после пожара шестьдесят девятого года, вы не помните об этом, пострадали каталоги собрания графа Нарышкина… Ван Хольмс был одним из многих художников живописного цеха Амстердама… В общем-то ничего выдающегося, но от того времени мало что осталось. Знаете ли: войны, грабежи, да и просто время.., время — самый страшный пожиратель всего… Так вот, ван Хольмс…

Я решила прекратить бесконечный поток словесного недержания, обрушенный на меня Диваном, и постаралась четко сформулировать конкретный вопрос. Так как Диван скорее всего от Спиридонова был в курсе всех подробностей пропажи картины, то я хотела бы узнать то, что было непонятно мне самой.

— Борис Иванович, — с легким, но ощутимым напором начала я, — Николай Игнатьевич сказал мне, что предстоящая выставка частных коллекций кажется ему какой-то странной. Что вы можете мне сказать про это?

Диванов вытаращил глаза. Он был так удивлен моими словами, что у него из приоткрытого рта потекла слюна, а он даже не заметил этого.

— Он так сказал?! — переспросил Диванов. — Как странно, а что он сказал еще?

— Да в общем-то это и все, — я пожала плечами, старательно отводя взгляд от его подбородка.

Диванов, наконец, спохватился и вытерся тыльной стороной ладони.

— Я понял, — сказал он, — я понял. Выставку частных коллекций Коля рассматривал как чисто… — Диванов помолчал, подыскивая подходящее слово, — ..как чисто меркантильное мероприятие. Он скорее всего имел в виду, что был против организации последующих аукционов, потому что ему казалось, что это ведет к утечке культурных ценностей из России… А что конкретно он говорил про эту выставку?

Я пожала плечами:

— Это все.., больше ничего не могу вспомнить…