Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон. Страница 24
Тем не менее был по крайней мере один рассказ о методах Холмса, который не публиковался в «Странде». Никогда Холмс так не изумлял Ватсона проницательностью своих умозаключений, как в этом неопубликованном рассказе.
«Факт состоит в том, мой дорогой Ватсон, что вы прекрасный человек, — говорит Холмс. — Вы никогда не пресыщаетесь. Ход ваших мыслей может быть медленным, но он никогда не бывает невразумительным, а во время завтрака я заметил, что вы читаете что-то полегче, чем передовица в «Таймс».
Такие замечания делает Холмс в рассказе «Полевой базар», в котором описывается одно темное дело. Из всех пародий на Бейкер-стрит эта — единственная, написанная самим Конан Дойлом. Она была написана лишь четыре года спустя для журнала Эдинбургского университета «Студент» в поддержку того, чтобы за счет базара расширить университетскую площадку для игры в крикет, но ее можно здесь упомянуть в числе легенд и в интересах познания фактов.
В интервью журналистам, которые в то лето стаями слетались в Южный Норвуд, он воздавал все заслуги за Холмса доктору Джозефу Беллу, фотография которого стояла на камине в его кабинете. Доктор Белл от этого, в свою очередь, спешно и великодушно отрекался:
«Доктор Конан Дойл гением своего воображения создал нечто огромное из очень малого, а его теплая память об одном из его старых учителей вносит в общую картину дополнительные краски».
«Вовсе нет! — говорил его бывший студент. — Вовсе нет!»
Так, скрываясь за большой шуткой о том, что он терпеть не мог Холмса, Артур всерьез заверял одного журналиста, что не пишет еще больше только потому, что опасается испортить персонаж, который ему особенно дорог; и, продолжая шутку, он решил вставить в будущие рассказы как бы случайный ключ к разгадке личности этого вызывающего раздражение джентльмена. («Несомненно, Ватсон, вы заметили такой ключ в этом повествовании?»)
Между тем случилось событие, которое стало еще одной большой причиной для удовлетворения. Конгресс Соединенных Штатов после продолжавшейся больше пятидесяти лет борьбы писателей и авторитетных издателей одобрил в предыдущем году Международный пакт об авторских правах: он наделял автора юридическими правами на его собственные произведения и препятствовал пиратству в этой области. Многие были озадачены, а Чарльз Диккенс однажды пришел в бешенство, не понимая, почему Америка так долго отказывалась присоединиться к соглашению, которое подписали Великобритания, Франция, Германия, Италия, Испания и все другие цивилизованные страны. И даже сейчас конгресс обнес его ограничениями. Однако основа была достаточно прочной для того, чтобы дать дополнительно весомый источник дохода — от романов, на которые было затрачено много времени, а также от американских читателей, которые упорно твердили о своей любви к Шерлоку Холмсу.
Домашняя жизнь в Норвуде протекала спокойно. Конни наконец по-настоящему влюбилась. Она встретила двадцатишестилетнего журналиста по имени Эрнст Уильям Хорнанг, которого непочтительно называли Вилли, человека с щегольскими манерами и умением говорить. Брату Конни и Туи нравилось смотреть на этих двоих, когда они были на теннисной лужайке: Конни в грациозно развевающейся длинной юбке, когда она била по мячу, и Вилли в соломенной шляпе и широких фланелевых брюках.
А Туи — ну что ж! Он больше не мог брать ее на велосипедные прогулки, потому что осенью она ожидала еще одного ребенка; и на этот раз это конечно же будет сын. Он признавал, что даже прошлые поездки на велосипеде были ошибкой. Туи не отличалась силой, но ей так хотелось участвовать в его занятиях, что она не возражала устроиться спереди от него, пока он крутил педали трехколесного велосипеда. Однажды после такой прогулки протяженностью в тридцать миль он в письме к Лотти отругал сам себя за то, что безрассудно утомлял супругу.
В любом случае Туи с нетерпением ожидала их отпуска в Норвегии. Они отправились в Норвегию в августе, а в сентябре, когда он опять засел за работу в Норвуде, вдруг пришла телеграмма от Барри. Она была настолько срочной, что Артур поспешил в Олденбург, графство Суффолк, где находился Барри; он застал автора «Идиллий Старых Огней» в отчаянии.
«Не мог бы ты, — спросил Барри, — помочь мне с либретто для комической оперы?»
Как выяснилось, Барри опрометчиво пообещал написать эту оперу для Д’Ойли Карта, который собирался поставить ее в великих традициях Гилберта и Салливэна на сцене театра «Савой». Она должна была состоять из двух актов, Барри уже написал первый и набросал черновик второго. Но он был болен, нервы истрепаны. Не мог бы друг написать для второго акта тексты песен и, может быть, кое-какие диалоги?
Конан Дойл снял пиджак. Да, он понятия не имел о комической опере. Но Барри была нужна помощь. А кроме того, спорил он сам с собой, писатель такого остроумия, как он, должен овладеть чем угодно — от научного трактата до комической песни.
«О чем она? — спросил он Барри. — В чем сюжет?»
«Ну, это Оксфорд или Кембридж; не знаю, который из них. Действие происходит в женской школе».
«В женской школе?»
«Да, в институте благородных девиц. Два героя, офицер уланского полка и студентка последнего курса, спускаются на спальный этаж школы…»
«О, Бог мой!»
«Нет-нет, не подумай, здесь нет абсолютно ничего плохого, — продолжал Барри, и усмешка появилась у него на лице. — Студентку преследуют надзиратель и два «педеля». Надзиратель прячется в больших напольных часах и поет дуэт с директрисой. Взгляни, что я уже сделал».
В том же месяце, работая над Шерлоком Холмсом и. над «Джейн Анни, или Призом за хорошее поведение», Конан Дойл не упустил возможности написать стихи, весьма отличные от тех, которые были в «Джейн Анни». В печати промелькнуло сообщение, что старый флагманский корабль адмирала Нельсона «Фаудройант», который когда-то был гордостью британского флота, продан на лом немцам. Это было нечто такое, от чего Конан Дойл побледнел в ярости.
Как-то раньше в Америке было выдвинуто такое же предложение в отношении фрегата «Конститьюшн», «старого отважного корабля», что вдохновило Оливера Уэнделла Холмса на написание горького стихотворения, которое начиналось: «Да, изорвите в клочья его флаг!» Точно так же история с флагманом Нельсона подтолкнула Конан Дойла к тому, чтобы в прессе обратиться к советникам ее величества по военно-морским делам со «смиренной петицией», в которой содержалась убийственная сатира.
Спокойные и разумные люди могли бы сказать, что все это было чистой сентиментальностью. Деревяшка она и есть деревяшка; ржавая пушка стоила не более своего веса в металлоломе. Что проку от лорда Нельсона, когда после смерти он стал слеп на оба глаза и уже не может больше спасать наши жизни? Ответить Конан Дойл мог бы в духе тех же стихов: