Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим. Страница 25

Кочевник По и безымянный гераниец уселись на мраморный пол. Гелар взял одну из увесистых книг в кожаном переплете с аккуратными медными уголками.

— «Трактат о Вечном» магистра Эсикора, — прочел название. — Великий был философ. Его имя знал каждый уважающий себя ученый Сухоморья, от пустыни Джабах до крайних Герейских гор. Ты никогда не хотел выучиться читать?

— Не думал об этом.

— Никогда не поздно начать.

— Ты шутишь? Я галерный раб.

— Как говорят отакийские монахи — пути Единого неисповедимы. Никто не знает будущего, и все же каждый день человек должен постигать новое.

— Твое будущее я знаю и так. Да и свое тоже.

— Как знать. День прожит не зря, если научился чему-либо.

— Чему научили меня бесконечные дни на галере? Я уж и со счета сбился.

— Стойкости. Отрешенности. Принятию.

— Ну-ну.

Дверь открылась, в библиотеку вошел отакиец и с порога что-то крикнул Гелару. Тот спешно поставил книгу на место. Сидящие вскочили.

— Пошли, — сказал северянин.

Когда гребцы опять оказались в купальне, черноволосая хозяйка осмотрела их с головы до ног, и Уги показалось, что на нем она задержала свой взгляд дольше положенного. Указав на ванну, она негромко, но властно сказала что-то на отакийском.

— Берите ванну и несите на корабль, — перевел Гелар.

— На повозке везти не будем?

— Экономят. Так они договорились с Тордо.

— Мы сдохнем под ней, — скривился безымянный гераниец.

— Какая разница, где отдать концы, — выкрикнул Уги так, чтобы слышали все, — в этом цветнике, или на дне Сухого моря.

Он уверенно шагнул вперед и добавил, обращаясь к хозяйке:

— Так вот кто в этом доме главный. Ну-ну. Сейчас я тебе кое-что покажу. Небось, не догадываешься, на что способен простой парень из геранийской деревни?

Он подошел к ванне, смачно плюнул на ладони так, что поморщились даже стражники, и крепко ухватился узловатыми пальцами за ее гранитные выступы. Сделав несколько глубоких выдохов, Уги Праворукий, яростно крикнув: «Вражье отродье! Будете знать!» потянул тяжелую ванну на себя.

Массивная лохань не поддалась. Гребцы бросились помочь, но Уги жестким взглядом осадил их. Его лицо побагровело, под черной от солнца и татуировок кожей выступили толстые канаты вен. Мышцы рук окаменели, ноги и таз превратились в сплошной монолит. Скрежеща зубами, дико сопя и изрыгая проклятья, Праворукий яростно уставился выкатившимися из орбит глазами на непокорную ванну и что есть мочи громогласно зарычал. Рык, перешедший в отчаянный крик, излучал такую неистовую силу, что окружающие невольно замерли. Уги орал, будто несся в атаку на полчище немытых, держа перед собой верный двуручный фламберг. Его рев отразился от стен, достиг стеклянного купола и оттуда отозвался глухим эхом. Солнце в глазах погасло, и ванна, скрипя и скрежеща, отделилась от пола.

По купальне пронесся вздох изумления, и у присутствующих округлились глаза. Уги поднял каменную ношу над головой и спросил притихшую хозяйку.

— Куда?

Женщина онемела. Первым очнулся ее муж. Он подбежал к выходу и настежь распахнул створки дверей. Раб с ванной над головой твердо прошагал к выходу.

Гранитную купель, в конце концов, доставили на галеру. Честно сказать, выходя на крутое крыльцо, Праворукий уже жалел о содеянном. Но отступать было некуда, и он, собрав оставшуюся силу, дрожащими ногами ступил на мраморную ступень. К своему удивлению, с лестницы он все же спустился на обеих ногах. Дальше было легче. Пройти виноградную беседку и выйти на улицу предстояло по прямой. Это основательно облегчало задачу.

«Ну и дурак, — злился на себя Уги, — полный дурак».

— Зачем? — спросил его северянин, уже на галере.

— Сам не знаю, — пожал плечами.

— Силы у тебя хоть отбавляй, но думай, прежде чем пускать ее в ход.

— Тебе-то что за дело.

— Надеюсь, мы с тобой не последний день вместе.

— Ага, еще пару дней, пока ты не свалишься под весло, когда Кху не будет спать.

Гелар пропустил ехидное замечание мимо ушей.

— Ты хотел ей что-то доказать? Зря.

Уги промолчал.

Позже, сидя на банке, он вспоминал прекрасный дом отакийского вельможи — переливающиеся в ярких солнечных лучах диковинные фрески на стенах, цветочное благоухание в комнатах, стройную черноволосую хозяйку. Еще он вспомнил ее тонкую точеную ножку, случайно выглянувшую из-под легкой туники, длинную лебединую шею и сверкающий негодованием, но вместе с тем такой живой и такой страстный завораживающий взгляд.

«Дурак, — еще раз сказал он себе, глядя на содранные в кровь ладони, — теперь долго не заживет».

— В «Трактате о Вечном» великого Эсикора есть такие строки:

— Причем тут гордыня?

— Может это весло и есть твое испытание?

Уги так и не понял, к чему это было сказано.

— А ну, подойди сюда, Праворукий!

Уги повернулся к корме. Его звал жирный Кху. Тыча в сторону парня коротким пухлым пальцем и гневно, на показ, хмуря съеденные солнцем брови, он косился на стоящего рядом купца Тордо и того самого отакийского вельможу.

— Что там еще, — раздраженно пробурчал Уги, нехотя поднимаясь с банки.

Кху не мог скрыть удивления, Тордо с интересом будто видел впервые, осматривал подошедшего парня, а отакиец взирал на него с неприкрытым восхищением. В груди тревожно екнуло.

— Гм, — прокашлялся купец, — наслышан.

Снова тягостное разглядывание.

— Что? — не выдержал напряженного молчания раб.

— Он тебя купил, — Тордо кивнул в сторону отакийца.

— Что? — Уги отшатнулся.

— И хорошо заплатил.

— Это как?

— Ты теперь его. Иди.

Парень не шелохнулся.

— Иди! Чего встал, Праворукий, — прорычал Кху.

— Погоди, — Уги вдруг осенило, — я же ни слова не знаю по-отакийски.

Судовладелец повернулся к вельможе и что-то тихо сказал на его языке. Тот махнул рукой — все равно. И тут Уги, гордо выпрямив спину, посмотрел на всю троицу надменно и с явным превосходством:

— Условие — или я уйду не один, а вон с тем доходягой, — махнул головой в сторону Гелара, — или дайте мне, наконец, спокойно выспаться. Завтра опять в море.

— Какие еще условия? — начал Тордо.

— Иначе сбегу! Так ему и переведите. Вы же не хотите потерять дружбу такого знатного вельможи из-за беглого раба? К тому же тот худой и дня не протянет на обратном пути. У него две дороги — либо со мной, либо на дно. Второй вариант для вас убыточный, а от первого получите пару лишних медяков. К тому же доходяга отлично говорит по-отакийски.

Тордо задумался — слова этой деревенщины не были лишены смысла — затем что-то сказал отакийцу. Тот поначалу опешил, но внимательно выслушав купца, согласно кивнул, вынимая кошелек.

— Эй ты! Подойди сюда тоже, — Кху махнул пухлой рукой Гелару.

Он лежал на деревянной кровати, в настоящей постели, которая пахла цветами и свежестью, и не мог поверить в удачу — он и северянин теперь слуги состоятельного отакийского вельможи. Не рабы — рабства в Отаке нет — свободные слуги. И у каждого, пусть и маленькая, но своя келья — кровать, стол, табурет. Не велика роскошь, но все же не железная цепь, тяжелое весло и убийственное солнце.

«Пути Единого неисповедимы, — Уги вспомнил непонятные для него слова Гелара, — воистину неисповедимы».

Тихо скрипнула дверь, и в проеме показалась человеческая фигура. Уги напрягся. Тень подплыла ближе, и парень ощутил сильный пьянящий аромат, такой, как был тогда в купальне. На его грудь легла мягкая нежная ладонь, коснулась живота и стала медленно спускаться к бедрам. Страстно обхватив его мужское достоинство, женщина пылко прошептала: