Потайной ход - Кайл Дункан. Страница 11

Я знаю, что рост Сталина 163 сантиметра, а Питеркина — под два метра. Я попытался его представить в сталинской шинели.

Возможно, Сталину нравилась просторная одежда, а Питеркин в молодости был худым. Можно вообразить себе, как подозрительно выглядел Питеркин на улицах столицы воюющего государства.

Однако все обошлось, видимо, шинель защитила и сохранила жизнь во время самого жуткого путешествия из тех, которые довелось совершить Питеркину в жизни. Он описал его детально и с законной гордостью, но это его хождение по мукам достойно отдельной книги, поэтому я просто перескажу его вкратце.

Прежде всего, ему повезло: около жилого дома он нашел воткнутые в снег лыжи с палками — видимо, кто-то забыл их по рассеянности. Питеркин спокойно надел лыжи и укатил. Снег, который до этого намочил шинель вождя, все еще шел, поэтому лыжный след сразу же замело. После полуночи Питеркин оказался на окраине города, в березовом лесу. Чтобы преследователи не подумали, что он пошел на запад с целью перейти фронт и сдаться в плен немцам, он двинулся на восток.

Питеркин рассчитывал, что у него в запасе несколько часов: Сталин проспит по крайней мере до семи, а то и до восьми. А проснувшись, не сразу сможет ясно соображать.

Но ведь существует Гусенко, который скоро обнаружит, что Питеркин исчез. Для Гусенко служба превыше всего, и бдительность — главный и священный долг. Гусенко, возможно, подумает, что великий вождь вызвал Питеркина, чтобы тот оказал ему одну из тех маленьких услуг, которые Сталин иногда требовал от своих охранников. Не исключено, что даже бдительный служака какое-то время будет колебаться и не сразу войдет в комнату вождя. И еще Питеркин подумал: до утра он может использовать свой специальный пропуск кремлевского охранника. Эта мысль придала ему уверенности.

В шинели, во внутреннем кармане, он нашел серебряную фляжку, где осталось немного коньяка. Он выпил его. Потом остановился перевести дыхание и в тишине березового леса начал размышлять.

Лучше всего добраться до Китая. Конечно, предпочтительнее попасть в Индию, но горы — огромное препятствие, их трудно преодолеть в одиночку. Чем дальше он будет уходить на восток, тем безопаснее. Сибирь не только огромна, но и пустынна. Туда когда-то многие ушли сами, других сослали по разным причинам. Если он дойдет до обширных пространств тайги или степей, ему легче будет там скрыться. Он принял для себя одно главное решение: никогда никого не станет убивать, что бы ни случилось. И все-таки он не выполнил его.

Как-то на рассвете Питеркин неожиданно вышел из леса на поляну. Около костра, свет которого в сиянии яркого низкого солнца был плохо виден, сидели двое солдат. И прежде, чем он сообразил, как быть, солдаты набросились на него, не спрашивая документов, видимо, мгновенно распознали в нем беглого. У хлипких вояк из саперного подразделения не было ни малейшего шанса справиться с хорошо тренированным и сильным специалистом рукопашного боя, но солдат было двое, и пришлось их убить.

У саперов он нашел небольшой запас консервов, забрал рюкзаки и винтовки. Провизию и флягу Питеркин затолкал в один из рюкзаков, взял винтовку со штыком, а все остальное закопал вместе с трупами.

По его плану, он и вправду мог уехать очень далеко, если бы сумел добраться до Транссибирской железнодорожной магистрали и незаметно проникнуть в поезд.

Однако поезд, на который Питеркину удалось сесть, был набит заключенными, которых везли на Крайний Север в концлагерь. И его отправили вместе с ними. В лагере он понял: если не выберется, умрет. И он выбрался, убив трех голодных сторожевых собак и прорвав заграждение из колючей проволоки.

Он прошел примерно три тысячи километров: сначала по направлению к Байкалу, потом вдоль его замерзших берегов, потом все дальше и дальше к югу. Ему каким-то образом удалось сохранить шинель и не сойти с ума, и он изменил свое решение идти на восток. Южные границы были недосягаемы, но гораздо ближе... Он знал, что смерть поджидает его и там, и все же день за днем пробивался на юг.

В горах Питеркину пришлось хуже всего. Еда кончилась, сапоги развалились, шинель плохо защищала от холода. Он обморозился и все-таки упрямо шел вперед.

Ему встретился небольшой черный медведь. Оба были голодными. Борьба длилась недолго, и человек убил зверя. В глубокой расселине, на запятнанном кровью снегу Питеркин ел его мясо, зубами отрывая куски. Мясо подкрепило его силы, и он снова полез вверх.

В конце концов, сам не зная как, он попал в Индию. Он не помнил, где, каким маршрутом он шел, возможно, через Афганистан, он не забыл лишь постоянное чувство голода и пронизывающий холод, от которого не спасала изорванная в клочья шинель.

В то время Индия была еще британской, и Питеркин выдал себя за поляка, сбежавшего из России.

Нельзя сказать, чтобы эти старые негодяи англичане встретили его с распростертыми объятиями. Сначала упрятали в камеру, а потом два офицера несколько раз допрашивали его. Один из них хотел сразу же вернуть Питеркина советским союзникам, а другой предлагал его расстрелять как шпиона. Питеркин все время разговаривал с ними по-польски. На этом языке он мог изъясняться довольно бегло, так как был родом из той части Украины, которая граничила с Польшей по реке Буг, что к северо-западу от Львова. В конечном счете англичане через несколько недель посадили его за руль трехтонки, и он с конвоем грузовиков направился через Персию к Средиземному морю. На Ближнем Востоке он встретил много поляков, и англичане милостиво разрешили ему присоединиться к ним.

После окончания войны Питеркину предложили на выбор, как и большинству поляков, вернуться на родину или остаться на Западе. Он, естественно, решил остаться. И в очередной раз стал так называемым перемещенным лицом. Оказавшись в Англии, выучился на рабочего-текстильщика и трудился на захудалой фабрике «Дюсбери и Бетли» в Йоркшире.

Работа, конечно, была не ахти какая, но ему нравилась. Во всяком случае, какое-то время. У него была комната, деньги в кармане, еда. Завелись приятели, два польских беженца, за плечами которых, как и у него, остались годы невзгод и лишений. Они умели уважать потребность человека в уединении. Вместе посещали кино, рынки, футбольные матчи. С умилением наблюдали, как в Англии проходят выборы, как оппоненты поносят друг друга. Питеркину все нравилось. Здесь было общество, и он стал его частью. Решил, что нужно принять католичество, ибо все поляки — католики, по воскресеньям регулярно присутствуют на мессе. Ему тоже надо. Дело было не столько в религии, сколько в правильном поведении, лояльности к друзьям.

И Питеркин начал готовиться к принятию веры. Его наставник — отец Бодински, человек большого трезвого ума, бывший капеллан Войска Польского, награжденный военным крестом за доблесть, как-то вечером спросил Питеркина, не пытались ли его агитировать агенты...

— Агенты? Какие агенты?

Отец Бодински объяснил:

— Новое коммунистическое правительство хочет, чтобы поляки жили в Польше, а не в Англии. Они засылают сюда шпионов. Некоторые эмигранты в Англии стали тайными агентами. Они агитируют поляков возвращаться на родину. Если они не соглашаются, агенты узнают фамилии их родственников и угрожают им, вынуждая таким образом тех, кто остался в эмиграции, покинуть Англию.

Питеркин ответил, что к нему никогда никто не подходил. Но однажды, когда он на улице пил пиво, к нему подошел человек и стал расспрашивать, кто он и откуда. Потом сказал: «Ты говоришь по-английски как украинец. Если ты украинец, ты — советский гражданин. Ты должен возвратиться в Советский Союз. Ты — предатель. Тебя надо расстрелять».

Питеркин ударил его и убежал.

"Я пошел к отцу Бодински. Он уже несколько недель жил в Брэдфорде. Я рассказал ему об этом человеке. Отец сказал, что теперь мне будет трудно. Всегда. Мое имя внесут в список, агенты начнут меня искать, они также сообщат обо мне в МВД.

И еще отец Бодински сказал, что надо готовиться к принятию новой веры. Он учил меня исповедоваться и велел встать на колени. Потом он отправил меня спать в комнату в своем доме. На другой день он позвонил на фабрику, на которой я работал, и предупредил, что я заболел. Мы много говорили обо всем с отцом Бодински, я ничего от него не скрывал.