Сердце ведьмы (СИ) - Гордиенко Екатерина Сергеевна. Страница 2

Затаив дыхание, стаҗеры наблюдали, как наконечник вакуумного отсоса пробирается сквозь нежные ткани головного мозга.

— Вау, — не удержался младший ассистент. — Какая восхитительная гадость.

Отчасти Вирсавия его понимала — трудно принять тот факт, что человеческие мысли, рассудок, чувства, память содержатся в этой неаппетитной на вид студенистой массе. Но гадость? Нет! Пусть на первый взгляд человеческий мозг и выглядит сморщенным комком белка и жира, но для врача, уже приобщившегося к тайне жизни и смерти, он самая чудесная из загадок Божьих. Место, где душа человека соединяется с его телом. Во всяком случае, так считает любой нейрохирург.

И самая таинственная и недоступная простым смертным область — это центр мозга, где, собственно и находится шишковидное тело. Именно туда философ Декарт [1] помещал человеческую душу, вот таким прямолинейным способом решив один из важнейших философских вопросов восемнадцатого века о связи тела и души.

— Такое впечатление, словно я ползу по туннелю.

Действительно, чтобы добраться до шишковидного тела, нужно сначала войти в узкую щель между полушарием мозга и мозжечком. И сделать это со всей возможной осторожностью. Малейшее отклонение, неверный угол наклона инструмента, и пациент очнется после наркоза бессмысленным овощем. Или в состоянии паралича. Или лишенным зрения. Или речи. Или… Господи, мой Боже, укрепи меня благодатью Твоею.

Семь сантиметров, которые должен преодолеть вакуумный отсос, ощущаются всеми членами хирургической бригады как семь километров.

— Смотрите внимательно, господа, — в голосе доктора Лариша звучало восхищение, близкое к религиозному, — мы вошли в цеңтр мозга. Это храм для нейрохирурга, так и запомните.

Действительно, внутримозговые вены, отливающие в свете микроскопа темно-голубым цветом, удивительно напоминали свод кафедрального собора, и опухоль — красное зернистое тело — выглядела здесь просто кощунственно.

— Пинеалома, — с отвращением произнес хирург, — ей здесь не место.

Вирсавия была с ним полностью согласна. Мало того, что опухоль мешала нормальной циркуляции спинномозговой жидкости, она самим своим существованием оскорбляла и уродовала прекрасный замысел Божий — человеческое тело.

— Что вы видите, Бертран?

Бертран Фуко, амбициозный выпускник медицинского факультета Университета Пьера и Мари Кюри, не подвел:

— Опухоль находится очень близко к венам Ρозенталя и Галея.

— И?

— Их повреждение неизбежно вызовет быструю смерть пациента.

— Верно. Что еще?

— Доступ к опухоли прегражден ещё несколькими кровеносными сосудами.

— Опять верно. Эти сосуды имеют второстепенное значение, так что один из них мы сможем перерезать. Какой именно?

— Эээ… — Всезнайка Бертран наконец скуксился: — Я не знаю.

— Я пока тоже, — утешил его Лариш.

И это было чистой правдой. Во время операции случаются моменты, когда хирург уподобляется саперу, которому приходится решать, какой из проводков таит в себе смертельную опасность.

— Вирсавия, ты готова?

— Да, доктор. Правое ответвление.

— Ты уверена?

— Да.

Конечно, она был уверена, потому что последние десять минут работала над закупоркой именно этого сосуда. О том, что Вирсавия де Фуа, проходящая стажировку в госпитале Святого Цезария и специализирующаяся на сосудистой хирургии, может заговаривать кровь не хуже опытной деревенской ведьмы, знали только ведущий хирург, глава Попечительского совета и несколько руководителей отделений. То, что она на самом деле является ведьмой, знали министр обороны да пара генералов медицинской службы Вооруженных сил Галлии.

На территории Галлии ведьмы были величайшей редкостью и именно по этой причине находились в собственности государства. Что это давало Вие? Гарантированная работа, бесплатная страховка по всем возможным страховым случаям, довольно высокая зарплата, государственная защита вплоть до десанта спецназа, если ее персональный куратор сочтет, что ее безопасности что-то угрожает. Что еще? Чип под кожей, вроде того, какие ставят породистым собакам, работа по восемьдесят часов в неделю, командировки в зону военных действий и совершенно рабский контракт с Вооруженными силами Объединенной Галлии.

Фрагмент опухоли был извлечен на свет и отправлен в лабораторию на анализ. Доктор Лариш откинулся на спинку кресла и со вздохом объявил:

— Теперь придется подождать.

Перерыв во время операции пережить непросто, но сейчас все, находящиеся в операционной и на галерке получили возможность потяңуться и размять напряженные мышцы. Все, кроме Вирсавии, потому что сейчас она полностью сосредоточилась на пинеаломе.

Опухоли мозга непредсказумы — некоторые из них мягкие, как желе, насквозь пронизанные кровеносными сосудами, намертво сросшиеся с тканями мозга. Другие сухие и плотные, они сами ãoòîâû выпрыгнуть из своей тюрьмы, словно горошина из стручка. Эта была похожа на плохо пропеченный бисквит: сверху плотная корочка. Но чуть тронь, и потечет.

Все время, что ей позволили оставаться с пинеаломой один на один, девушка посвятила опухоли — закупоривала капилляры и мелкие сосуды вокруг нее, уговаривала это красное пещеристое тело, так похожее на персиковую косточку, затвердеть ещё больше

— Отлично, спасибо. — Οна даже не заметила, когда в операционной зазвонил телефон, и врач патолог сообщил, что опухоль доброкачественная. — Ну что, поехали!

Через четыре часа доктор Лариш голосом сытого кота объявил, что сегодня установил свой личный рекорд по удалению опухолей из мозга — пять часов семь минут. И неожиданно для всех присутствующих добавил:

— Спасибо, мадемуазель де Фуа.

Было странно, что благодарности удостоилась единственная в операционной персона, не участвовавшая в операции. Действительно, за все пять часов Вия даже к отсосу ни разу не прикоснулась. И все потому, что кровотечения не случилось. Картинка на видеомониторе не давала представления, насколько утолщились и уплотнились стенки наиболее крупных сосудов, и почему сама собой втянулась и исчезла крошечная, размером с просяное зерно, аневризма на вене Розенталя.

— Ну, я пошла.

Микроскоп откатили в угол. Разрез зашьет Бертран, кровь и костную пыль с головы пациента смоет старшая операционная медсестра. Вирсавия оглянулась напоследок: медсестры переключали провода, готовя пациента к переводу в реанимацию, чистили инструменты, складывали в мешки для мусора использованные простыни и трубки. Санитар уже оттирал с пола кровь.

Кое-то уже начал переговариваться и посмеиваться. Кажется, все прошло хорошо — при неудачном исходе операции все бы молчали как мертвые. Ну, стало быть, свою чашку крем-кофе Вирсавия заработала честно.

Если вдуматься, столовая для медицинского персонала была не так уж и плоха. Красные клетчатые скатерти, венские стулья, плетенки со свежим хлебом на столах. Εсли отвернуться от стены, можно было бы представить, что сидишь в маленькой таверне в Венаске или Сен-Поль-де-Ванс [2], а за твоей спиной находится окно с такими же клетчатыми занавесками. А за ним лавандовое поле, или вырубленный в скалах спуск к маленькому пляжу.

Вот только синий линолеум под ногами и лампы дневного света над головой не позволяли забыть — ты в госпитале, среди людских страданий и страхов. Вздохнув, Вирсавия достала из лифчика телефон. На время операции она отключала и звук и виброзвонок. Почти шесть часов без связи с куратором, пора было узнать новости.

Она быстро проверила список звонков и сообщений. Ничего серьезного. Два звонка от Жореса, и смс от него же. «Перезвони, как только освободишься». Честно говоря, вот прямо сейчас ей не хотелось с ним разговаривать, тем более, что ничего хорошего сообщить он ей не мог. В этом мнении ее укрепляло доставленное ещё утром с фельдъегерем письмо — большой желтый конверт со штемпелем военного ведомства. Девушка сунула его в свой шкафчик, не открыв. Получать плохие вести перед операцией было ненужно и непрофессионально.